Тень Победы

Чем дальше война, тем ближе к фейку.

Память – странный партнер. Она полна пробелов и разрывов, предположений и ассоциаций. Каждый раз говоря о прошлом, мы собираем его из подручного материала – способного меняться в зависимости от возраста, настроения и температуры социума. Историческая память – то, что мы себе позволяем помнить. То, что нам разрешают помнить державные машины смыслов, поп-индустрия, личные взгляды и частные обстоятельства. На сегодня у нас, как минимум, две версии истории: разрешенная и неформальная. Первая отбита в мемориалах и государственных праздниках. Вторая – приватный выбор. Или отказ от него. 9 мая – ивент в состоянии полураспада, пропагандистский муляж вчерашней державы. Пляски в пустоту.

Первый посыл всего, что пишут к этому дню: никого не обидеть. Ведь воевали? Ведь выиграли? Выдюжили? Как бы «ура»?

Но деликатное маневрирование между слащавым «Спасибо деду за победу», дубовым «Можем повторить!», картонным «Вы отстояли – мы защитим» и прочими «Спасибо за мирное небо» слабо увязывается с жуткой статистикой фронтовых потерь и лагерных посадок, до сих пор безымянными могилами, жалким бытом редких оставшихся свидетелей войны и низовой памятью народа, попавшего под колеса бешеной схватки двух тоталитарных империй – красной и коричневой. Чем, граждане, нынче гордимся? Что, собственно, защищаем? Никак не «подвиг народа», которого никто не спрашивал: хочет ли он лечь костьми за дело кремлевского горца и готов ли расплатиться каждым третьим за красный стяг над рейхстагом? Тем более, не условный «патриотизм»: советскими патриотами мы, к счастью, уже не будем никогда.

Бережно хранится и тиражируется иллюзия чистого выигрыша и «правого дела» – советский пропагандистский миф, повторявшийся так часто и активно, что для нескольких поколений он успел стать естественной и самоочевидной частью картины мира. Вся административная риторика о защите «истинной правды о войне» – как раз про это. Не про правду (хотите правды – откройте, наконец, архивы!). Про удобную форму психологической самозащиты. Одной на всех, мы за ценой не постоим.

Оправданием беспримерных жертв могла стать лишь апелляция к высшему смыслу так страшно выигранной битвы. И маркировка ее – раз и навсегда – как Великой Победы. Всенародного триумфа воли. Безусловной путевки в вечную славу для власти и ее (уцелевших) попутчиков.

Остальные не в счет. Мусор и шлак. Вычеркнем и забудем.

Режиссура величия последовательно превращала трагедию народа в патриот-комикс, штампуя сказки о главном, тиражируя пропагандистский архив (от военного «Небесного тихохода» до тухмановского «Это день па-а-а-беды!») – который с течением времени усох до набора убогих маркеров лояльности: ленточки, бантики, открытки, наклейки, пилотки. И, конечно, Сталин – усатый папа наших побед. Начальник экстаза.

В 9 мая уходят с головой, погружаясь в сладкий мир победительного счастья – тем более привлекательного, что за него (уже) не надо бороться. (Пра)деды все сделали. Нам остался чистый кайф. И хмельное чувство собственной крутизны.

Спорить с этим бесполезно. Сыпать фактами смешно. В управляемом празднике главное – сбить людей в массовку с напрочь отбитой индивидуальностью и неспособностью думать. Для публичного угара важна не правда, а общая сказка – простая, внятная, без особых деталей. Победа – как футбол с заранее известным финалом: в этом мае мы снова всех умоем. Ура, товарищи!

Отнять/поправить 9 мая – как обидеть котенка. Урезать радость. Ну как без него? Привыкли. По факту - единственный повод единения всех со всеми (после Нового года). Стопарь уважухи. «Мы победили!» Уже хорошо. Зачем? Для кого? Какой ценой? Да какая, блин, разница! И не так уж важно когда: в привычном советском победном мае или в новом незалежном «освободительном» июле. Все тот же пафос. Тот же декор.

Чем дальше война, тем ближе к фейку. Управляемый сверху движ все больше отдает провинциальной дискотекой. Естественная убыль свидетелей и участников – при ампутации прежних идейных посылов и полном отсутствии свежих схем воспитания лояльности – неизбежно превращает день памяти в парад имитаторов. Бойкие политруки с честными глазами БРСМ-овских функционеров, улыбчивые «раненые» с замазанными краской бинтами на стриженых затылках, бесплатная каша, частушки под гармошку, детки в пилотках, фотки на фанерных «лопатах». Новость дня: министр труда пришла в интернат ветеранов сплясать в гимнастерке.

Ряженые в кителях и ситцевых платьишках с детками цвета хаки появляются не потому, что кто-то честно хранит и помнит. Как раз наоборот: потому, что лишние память, боль и страдания никому особо не нужны. Сказали «победа» – значит, победа. Сказали «пилотки» – значит, пилотки. Дисциплина и порядок. Порядок и дисциплина.

Но схемы «Великой Победы» были придуманы слишком давно. И совсем для другой страны.

Советские сказки – уже не наш сюжет и чем дальше, весят все меньше. Здесь работает другая правда. Низовая правда пограничной нации с гибкой партизанской идентичностью и нелинейной историей. Конфликтной. Внутренне противоречивой. Живущей вопреки всем империям прошлого и настоящего – реальным и мнимым. Поверх всех нафталиновых речевок.

Чем громче орут в центре, тем тише у нас на районе.

Максим Жбанков, «Наше мнение»