Сбывшееся пророчество

12.05.2018 политика

Знаменитому советскому «тунеядцу» Андрею Амальрику сегодня исполнилось бы 80 лет.

Знаменитый советский диссидент Андрей Амальрик был человеком весьма общительным. С юности, вращаясь в самых разных московских кругах, в основном из числа "подпольной" художественной богемы (в первую очередь среди неофициальных поэтов и художников-нонконформистов), он заводил знакомства, могущие стать чем-то полезными в будущем.

В начале 1960-х годов Амальрик познакомился с Надеждой Мандельштам, вдовой поэта Осипа Мандельштама, погибшего в 1938 году в сталинском Гулаге. Тогда на него, двадцатидвухлетнего, эта уже пожилая и так много вынесшая на своём веку женщина никакого особенного впечатления не произвела. Амальрику она показалась похожей на маленькую серую мышку, которая стремится как можно незаметнее юркнуть со света в свою мышиную норку. Решив, что старуха смертельно запугана жизнью при сталинской тирании, юный нигилист вскоре забыл о ней.

Надежда Яковлевна Мандельштам. 1960-е
Фото: Л.Я. Гинзбург. Из книги П.М. Нерлера "Посмотрим, кто кого переупрямит..." (М., 2015)

Сам Амальрк вёл себя ровно противоположным образом. Одним из первых (если не самым первым) в хрущёвской Москве он стал знакомиться с иностранными журналистами и дипломатами, ходил в гости к ним и принимал их у себя в коммунальной квартире на Суворовском бульваре. При этом не обращал ни малейшего внимания на то, что подобное поведение советского подданного с точки зрения правящего в Советском Союзе коммунистического режима является априори предосудительным – у всех москвичей, да и не только у них одних, в памяти ещё были свежи драконовские указы 1947 года, запрещавшие браки между гражданами СССР и иных стран и любое общение между советскими государственными служащими и иностранцами без специального на то разрешения от их начальства.

Подобное поведение не могло довести Амальрика ни до чего иного, как только до того, что на него обратили пристальное внимание так называемые "органы" – то есть советская тайная полиция, именовавшаяся в ту пору трёхбуквенной аббревиатурой КГБ. Именно с подачи этой организации Андрей Амальрик был арестован в первый раз – в мае 1965 года и тогда же осуждён на два с половиной года принудительных работ – по Указу Президиума Верховного Совета РСФСР от 4 мая 1961 года – как злостный тунеядец. Он был выселен из Москвы и отправлен по этапу в Сибирь, где на протяжении более года пребывал в натуральном медвежьем углу – именовавшемся деревней Гурьевка Кривошеинского района Томской области. На хлеб Амальрик зарабатывал, трудясь в гурьевском колхозе и занимаясь самой неквалифицированной работой – от ассенизатора на коровьей ферме и пастуха до водовоза и конюха на конюшне.

По счастью для него, этот кошмар продлился не все выписанные ему тридцать месяцев, а всего тринадцать. Благодаря настырности его московского адвоката приговор московского районного суда был в июне 1966 года отменён как необоснованный и дело снова направлено в прокуратуру, а та ещё через два месяца его закрыла. Приятные чудеса иногда случаются и в тоталитарных странах, хотя и крайне редко.

Вернувшись из ссылки, Андрей Амальрик первым делом восстановил знакомства с иностранными журналистами и дипломатами, вынужденно утраченные после ареста, и вскоре примкнул к недавно зародившемуся советскому диссидентскому движению. Спустя весьма короткий срок он стал не только одним из наиболее известных диссидентов в Москве, но и во всём Советском Союзе. Этому во многом способствовала писательская деятельность Амальрика. По возвращении из Гурьевки в Москву он написал свою первую книгу, названную "Нежеланное путешествие в Сибирь"; рукопись была запущена в Самиздат и переправлена на Запад, где, однако, была опубликована не сразу, но уже после того, как Амальрик получил всемирную известность как автор другого сочинения.

Этим сочинением стало небольшое футурологическое эссе с вызывающим названием "Просуществует ли Советский Союз до 1984 года?".

В нём Амальрик в максимально простой и доходчивой форме излагал своё видение социально-экономического положения в СССР конца 1960-х и делал предсказание, что это тоталитарное государство обречено на гибель, причём не когда-нибудь через сотни лет, а в самом недалёком будущем – не позднее, чем лет через пятнадцать. При этом явным образом напрашивавшаяся аллюзия – на название к тому времени уже широко известного в диссидентской среде романа-антиутопии английского писателя Джорджа Орвелла "1984" – Амальриком позднее отвергалась как необоснованная. Поскольку, по его утверждению, в то время, когда он писал своё эссе про грядущую неминуемую гибель Советского Союза, книги Орвелла он ещё не читал.

Такая наглость не могла остаться для Амальрика без последствий. После публикации его эссе на Западе – это произошло в конце 1969 года, причём книга вышла не только на языке оригинала, но была сразу же переведена на почти все европейские и на основные азиатские языки, общим числом в 23, – на него снова обратили пристальное внимание "органы". На сей раз, они действовали уже не руками милиции, как это было в 1965 году, а занялись "отщепенцем и клеветником" сами.

В мае 1970-го Андрей Амальрик был арестован и в ноябре того же года осуждён по грубо сфабрикованному обвинению в "распространении клеветнических измышлений, порочащих советский строй" на три года уголовных концлагерей общего режима – и поехал по этапу на Колыму. И вышло так, что пришлось ему там провести не два с половиной года, а более четырёх – сначала как заключённому, потом как ссыльному.

Андрей Амальрик в ссылке на Колыме. 1973-1975
Архив общества "Мемориал"

Незадолго до ареста Амальрик прочитал уже распространявшуюся в Самиздате первую книгу мемуаров Надежды Мандельштам – "Воспоминания". Книга ему понравилась, поскольку со многими оценками, высказанными её автором относительно сущности советской власти, он был полностью согласен.

Продолжение мемуаров вдовы Осипа Мандельштама – "Вторая книга" – было опубликовано на Западе в 1972 году, когда Амальрик находился в лагере в районе Магадана. С этим сочинением ему привелось ознакомиться уже после выхода на свободу, и оно понравилось ему значительно меньше. По его мнению, "Вторая книга" была "тоже замечательная, но испорченная старушечьей злостью, сведением мелких счётов полувековой давности, искажениями и несправедливостями". Причины, побудившие автора "Воспоминаний" написать столь жёлчную и местами совершенно несправедливую по отношению ко многим её знакомым и друзьям книгу, Амальрик видел в том, что у вдовы Мандельштама, "видимо, прорвалась годами сдерживаемая потребность ответить всем и за всё".

"Для сильной личности годы унижений не могут пройти неотмщёнными, – писал он в собственной автобиографической книге “Записки диссидента”, формулируя впечатление от прочитанного в книге Мандельштам, – вот всё и вырвалось бурным потоком, несущим щепки и грязь, не пройдя сквозь фильтр отделения неважного от важного".

Это была весьма сдержанная оценка, принимая во внимание то, от кого она исходит. Андрей Амальрик был известен прежде всего тем, что не признавал никаких "моральных авторитетов" и тем паче "священных коров", и если он был не согласен с какими-то высказываниями или сочинениями какого-то человека, в данном статусе пребывающего или на него претендующего, то никогда не упускал возможности публично заявить что-нибудь вроде: "Академик Сахаров, без сомнения, является крупным учёным в своей сфере, но в данном вопросе он, увы, глубоко заблуждается..." За это многие его не любили, а некоторые откровенно ненавидели. Особенно статусные диссидентские жёны – такие как Елена Боннэр, вторая жена Андрея Сахарова, и Арина Жолковская, жена Александра Гинзбурга.

* * *

В мае 1975 года, вернувшись в Москву после пяти лет, проведённых в советских тюрьмах, лагерях и в магаданской послелагерной ссылке, Андрей Амальрик немедленно возобновил свою диссидентскую деятельность.

На фото – автор "Записок..." в ИТК 261/3, посёлок Талая, Хасынский район Магаданской области. 1971.

В какой-то момент, обходя "моральные авторитеты" с целью сбора подписей под очередным обращением к прогрессивной мировой общественности, он пришёл и в квартиру в доме № 14 на Большой Черёмушкинской улице, в которой проживала вдова знаменитого поэта, превратившаяся за годы, что Амальрик провёл за решёткой, в один из таких авторитетов. Встретившись с Надеждой Яковлевной полтора десятка лет спустя после первого знакомства, недавний лагерник был натурально поражён:

"Увидев её в московской квартире, я просто не узнал её – передо мной был генерал на белом коне. Возможность высказаться, а главное, успех (изданных на Западе и распространявшихся нелегально в СССР мемуаров. – П. М.) и отношение к ней уже не как к несчастной вдове, а как к человеку, которому есть что сказать, совершенно её изменили".

Н.Я. Мандельштам на кухне своей квартиры в Черёмушках. 1970
Фото: Э.Н. Гладков. Из книги П.М. Нерлера "Посмотрим, кто кого переупрямит..." (М., 2015).

Надежда Мандельштам приняла Амальрика любезно. По-видимому, ей было любопытно взглянуть на человека, которого она сама за давностью лет, конечно, не помнила, который только что вернулся оттуда и о котором говорила "вся Москва". Подписывать принесённую им бумагу она, однако же, отказалась – по утверждению Амальрика, сказав при этом, что с содержанием её полностью согласна, но не хочет, потому что боится.

Чего именно – сказано не было, но в том не было ни малейшей необходимости. Поскольку, провожая своего юного гостя (по понятиям Надежды Мандельштам, все, кто был моложе её хотя бы на пару десятков лет, были "юнцами", "мальчишками" и "девчонками"), Надежда Яковлевна кивнула на дверь в прихожей и произнесла фразу, оставшуюся в памяти Амальрика навсегда: "Первый раз в жизни у меня отдельная уборная".

Как обстоят дела с сортирами в зоне вечной мерзлоты, Амальрик за прошедшие пять лет сумел узнать всё, что только было можно, поэтому воздержался от того, чтобы отпускать иронические реплики.

Один эпизод из этого визита врезался в память Амальрика навсегда.

– Я слышала, вы писали, что этот режим не просуществует до восемьдесят четвёртого года, – сказала Надежда Мандельштам, имея в виду его эссе про неминуемый крах Советской империи. И, не дав ему ответить, воскликнула: – Чепуха! Он просуществует ещё тысячу лет!

"Бедная старая женщина, – думал Амальрик, выйдя из подъезда и направляясь к автобусной остановке. – Видно, хорошо по ней проехался за шестьдесят лет этот режим, если она поверила в его вечное существование..."

Если бы в тот момент кто-нибудь сказал ему, что эта язвительная старуха переживёт его самого, пусть и всего на полтора месяца, – Андрей Амальрик наверняка был бы сильно озадачен. Если не поражён.