Бунтовщик Сенцов

Как спасти объявившего голодовку украинского режиссера.

Заложники заложникам рознь. При теракте их судьбы решаются, как правило, довольно быстро. В течение часов или суток, когда подвергаются решительной проверке мастерство переговорщиков, готовность террористов идти до конца и умение спецслужб осуществлять штурм помещения, в котором отморозки удерживают людей. Выясняется также, является ли жизнь заложников главной ценностью для организаторов их освобождения или имеются ценности поважнее. Величие Родины, например. В этих случаях людей, бывает, расстреливают из огнемета вместе с террористами или отравляют газом, забывая про антидот. Короче, подобного рода сюжеты завершаются обычно в скором темпе, ибо времени в обрез у всех его участников.

Иное дело — политзэки. То есть заложники, которых захватило государство, протащило через свои суды и удерживает в пространствах, огороженных колючей проволокой. Это могут быть собственные граждане, но могут быть и иностранцы. Если идет какая-нибудь очень странная война, вроде нынешней российско-украинской, в ходе которой имеются уже тысячи погибших и миллионы беженцев, но дипломатические отношения не разорваны и даже ведутся некие переговоры. В частности, о захваченных в плен и осужденных.

Здесь у всех сторон, погруженных в дискуссии, времени навалом. У заложников, приговоренных порой к очень большим срокам. У политиков, неспешно решающих их судьбы. Диалогам сопутствуют новые аресты в обеих странах и боестолкновения, которые нередко завершаются не только убийствами, но и взятием в плен граждан России и Украины. Причем замечено, что о своих пленных в Москве предпочитают не помнить, а в Киеве за их освобождение борются ежечасно, но это детали.

Куда более значимо наличие заложников. Иногда их обменивают, если вдруг удается прийти к соглашению. Но гораздо чаще они просто сидят в лагерях и тюрьмах, теряя надежду, сходя с ума и не видя конца мучениям. Как если бы теракт длился долгие годы, террористы обратились в тюремщиков, подвозилась баланда, и заложники чувствовали себя заключенными. Такова участь многих украинцев и крымских татар, повинных лишь в том, что теми или иными способами противодействовали возвращению Крыма в родную гавань либо невосторженно отнеслись к победному шествию русской весны в Донбассе.

Они расплачиваются за крупнейшую геополитическую катастрофу ХХ века, как назвал распад СССР президент Путин. Он берет реванш, избывая катастрофу. Они отбывают сроки.

Нечасто, но случается так, что заложники, пытаясь спастись, сходятся в рукопашной с террористами. Доводилось читать и про восстания в лагерях. Смертельная голодовка в каземате — это тоже бунт, но, в отличие от лагерных мятежей, почти узаконенный. Ибо заключенный по-настоящему вредит только себе. Рискуя жизнью, он взывает одновременно и к совести вертухаев, на что надежды мало, и ко всему миру, ожидая, что за него вступятся, не дадут умереть. Просчитать последствия таких голодовок практически невозможно.

Олег Сенцов голодает с 14 мая. Случай его уникален, поскольку приговоренный к 20 годам строгого режима невесть за что режиссер вовсе не настаивает на том, чтобы его освободили. Он требует освобождения 64 украинских политзэков, находящихся в России. С ним солидарны тысячи и тысячи людей во всем мире, включая действующих политиков, знаменитых режиссеров и писателей. Друзья, единомышленники, даже подельник просят его прекратить голодовку, но, судя по сводкам из ямальской колонии, Сенцов непреклонен. Он бунтует, дни идут, отсчитывая часы его жизни, известно, что политзэк переведен в одиночную камеру, — и нам остается лишь гадать о том, что будет дальше.

С одной стороны, известно, что Владимир Владимирович не поддается чужому давлению, и это значит, что вскоре мы начнем узнавать о принудительном кормлении Сенцова и прочих делах, основанных на требованиях внутреннего тюремного распорядка. Все-таки вряд ли ему сейчас дадут умереть, это невыгодно Кремлю с политической точки зрения. С другой стороны, в июне у нас чемпионат мира по футболу, что может оказать существенное воздействие на российское руководство. В стилистике Путина, насколько мы успели его изучить за минувшие почти два десятилетия, было бы внезапно отпустить режиссера. Обменяв его, допустим, на Кирилла Вершинина — арестованного на днях в Херсоне директора «РИА Новости — Украина», и тоже, в общем, заложника, только с той стороны.

Так были бы решены сразу две проблемы. Российский журналист вернулся бы домой, а над Сенцовым в Кремле бы посмеялись, поглумились: голодал, дескать, за других, а мы освободили тебя. Это, пожалуй, более или менее предсказуемая версия ближайшего будущего в наших абсолютно непредсказуемых обстоятельствах. Не самая худшая из версий.

Наихудший вариант — это гибель заложника. Смерть Олега Сенцова от голода и болезней, которого спасали всем миром, но спасти не смогли, и осталось лишь проклинать убийц. А наилучший и такой с виду естественный и справедливый, о котором говорит политзэк в своем обращении, — это немедленное освобождение тех, кто захвачен и томится в узилищах. Скорейший обмен всех на всех жертв чудовищной, небывалой, непредставимой войны — России с Украиной. Но об этом не приходится даже и мечтать.

Илья Мильштейн, snob.ru