Совсем близкий

Памяти Аркадия Бабченко.

Безумно больно. Некоторое время после получения известия об убийстве я пытался проснуться, надеясь, что это черный сон, но какой там…

Я знал лично многих людей, убитых наемниками за последние годы. Начиная с Анны Политковской и дальше, по скорбному и неотмщенному списку — НБПшники Юрий Червочкин и Антон Стародымов, химкинский журналист Михаил Бекетов, Борис Немцов, Павел Шеремет, Амина Окуева. Только Дениса Вороненкова не знал, Литвиненко, да чудом выживших Скрипалей.

И вот Аркадий Бабченко. Совсем близкий.

Помню интервью, которое я брал у него для одного русского оппозиционного сайта, ныне беспощадно заблокированного. Про поездки на войны, про две Чечни, про Донбасс, про Южную Осетию и про дикую, охваченную революцией и межэтнической враждой Киргизию. Интервью записывали, разместившись у него в гараже, в Бутово.

Потом там же, в гараже, пили пиво, и я уже без диктофона спросил: «А почему ты перестал сейчас ездить на войны? Ты же самый крутой русский военный репортер!» И он ответил: «Понимаешь, я как тот кот с девятью жизнями. Я уже много этих жизней потратил, лимит исчерпан. Иррационально чувствую, что если поеду еще раз, то уже не вернусь».

Я напомню вам про то, о чем говорил Аркадий все последние годы. Это важно сейчас. Он, переставший ездить на войны, долго еще тянул лямку войны здесь, в России. Той войны, в которую многие не хотели верить, от которой отворачивались. Как оловянный солдатик, стоял на своем в 2012 году. Кричал, что нельзя было уходить с Площади Революции, что нужно пользоваться историческим шансом, что нельзя отдавать инициативу, что нужно упереться и биться. Я сам с ним тогда не был согласен, и мало кто с ним был согласен. 6 мая 2012 года он отправился с кучкой людей на Манежную площадь — не пошел с нами на Болотную. До последнего стремился показать нам всем другой путь.

Потом, когда мы все уже стонали под такой ожидаемой, такой легко прогнозируемой волной репрессий и реакции, Бабченко желчно, яростно орал нам: «А помните, какой был теплый декабрь в 2011 году?!»

Вся история Аркадия после поражения «зимней революции» — это история отчаяния, разочарования. Он и правда не понимал, как мы могли проиграть. Его бесила эта мысль. Он все сильнее отдалялся от нас, непонятый нами. И сам нас все хуже понимал. Уходил в изгнание, и, как говорят арестанты, «в отрицалово».

Демонстративно отказывался признавать российскую реальность. А мы, принимавшие все более позорные правила русской жизни — мы и рады были записать еще одного человека во «фрики», в «демшизу», в «неадекват». Нам так удобнее. Правда, совершенно непонятно, где находится та высота, с которой мы высокомерно швырялись ярлыками.

Но есть люди, считавшие Аркадия Бабченко не «фриком», а настоящим врагом. С 2014 года, с начала войны на Донбассе, раздувавшие ненависть к нему. Клеившие его фотографии на донецких столбах. Призывавшие в соцсетях убить его.

Не знаю, почему Аркаша, уехавший из России из опасений ареста, выбрал для жизни Киев — место, где вопреки всем усилиям местных силовиков действуют хорошо организованные, финансируемые из России, вооруженные группы убийц и диверсантов. Я не знаю, почему он открыто, по фейсбуку, искал себе квартиру на Левобережке. Почему совсем не обратил внимание в этот роковой день, что за мразь тусит у него в подъезде. Почему повернулся к убийце спиной, открыв дверь своего нового дома.

Наверное, дело в том, что он действительно очень ярко, неистово любил Украину — и вопреки всем разумным доводам, не чувствовал себя там в опасности. Любил ее как страну, показавшую пример мужества и национальной гордости, поставившую жандармерию на колени — именно в то время, когда в России все надежды на сопротивление, на национальную солидарность умирали.

Наверное, он там, в Украине, нашел свою «другую Россию», страну своей мечты. И эта любовь к бурлящей вокруг жизни не позволила заметить крадущуюся рядом смерть.

Почти ровно год назад, 1 июня 2017-го, в Киеве было совершено покушение на Амину Окуеву и ее мужа, Адама Осмаева. Амина отбилась, расстреляла киллера из своего пистолета. Киллер чудом выжил, сейчас он в тюрьме.

Потом смерть Амину все же настигла — под Киевом, в машине. Аркадий рассказывал после этого убийства, как он однажды столкнулся с еще живой Аминой где-то на телевидении, в коридоре. Горячо поприветствовали друг друга, но времени поговорить совсем не было. Отложили до следующего раза. А следующего раза не случилось.

Я тоже хорошо помню две свои последние переписки с Бабченко. Первая — прошлым летом — он только что приехал в Киев, а я с Леной Боровской уже уезжал оттуда обратно в Москву. Аркадий предложил увидеться, попить пива, погулять. «Нет, мы уже обратно домой» — отписал я. Потом, нынешней весной, Бабченко, приехавший в Вильнюс на эмигрантский форум, спросил у меня в мессенджере, приехал ли я. «Давай увидимся». «Не, я в Москве». Отложили до следующего раза.

А не было следующего раза.

Мы не дорожим друзьями, мы откладываем всё на далекое и прекрасное «потом». А смерть, снаряженная всякой ненавидящей нас нечистью — ходит рядом кругами. Становится между нами.

И вот еще что. После протестной акции в Москве 5 мая Аркадий написал у себя в фейсбуке пост, переполненный радости за вышедших на площади, гордости за них, но и болезненной тревоги. Бабченко призывал всех беречь себя, повторял эту странную поговорку: «В России нужно жить долго».

«Эту власть уже не сковырнуть. Пока она сама не сожрет себя.

А она сожрет.

Сберегите себя до этого момента.

В России надо жить долго"

Он все равно любил нас всех. Просто уже не верил, что в стране что-то можно теперь изменить на площадях. Во многом Бабченко был прав, но в этом, надеюсь, он ошибался. А насчет «жить долго» — с такими лютыми врагами-сволочами это уж как получится.

Аркадий, я постараюсь прожить сколько нужно, и победить. Но увидимся с тобой в любом случае.

Роман Попков, МБХ медиа