Перевод с «путинского»

Другая реальность предполагает и другой язык.

— И не поймешь, пока я тебе не объясню, — ответил он. — Я хотел сказать: «Разъяснил, как по полкам разложил!»

— Но «слава» совсем не значит: «разъяснил, как по полкам разложил!» возразила Алиса.

— Когда я беру слово, оно означает то, что я хочу, не больше и не меньше, — сказал Шалтай презрительно.

Л. Кэрролл. Алиса в Зазеркалье

Если какого-то политика (тем более стоящего во главе государства) публично спросить, согласится ли он ради какой-то цели пожертвовать суверенитетом своей страны – вряд ли его ответ будет утвердительным. Даже если этот политик, например, заявит: «Да, готов, если это потребуется ради сохранения жизни на Земле» - избиратели могут не понять, лучше не рисковать.

Точно так же и на вопрос, готов ли он отстаивать национальные интересы, ответ вполне предсказуем: «Готов во что бы то ни стало!». Такой ответ прозвучит хоть в Словакии, хоть в Словении, хоть в Австрии, хоть в Австралии. Иначе не может быть просто потому, что не может быть никогда.

Так что Владимир Путин в интервью Медиакорпорации Китая высказывался, на первый взгляд, вполне шаблонно. Процитируем здесь его слова: «Я исхожу из того, что Россия либо будет суверенной, либо ее вообще не будет. И конечно, российский народ всегда выберет первое». Разбуди любого политика среди ночи – он без запинки отбарабанит подобную дежурную фразу, даже не просыпаясь окончательно. То же самое можно сказать и о его заявлении, что экономические санкции не заставят РФ «отказаться от защиты своих интересов».

Но и здесь можно отыскать нечто интересное. Стоит лишь задуматься, какой смысл в России принято вкладывать в понятия «суверенитет» и «интересы». Ведь такие эластичные словам могут означать практически всё что угодно. Давайте разберёмся, каков их смысл вообще – и в данном случае.

Слово «суверенитет», буквально «верховенство», означает, что над данным государством не стоит никто и ничто. Если же речь идёт о государстве демократическом, это понятие следует толковать так, что высшая власть в нём принадлежит его гражданам, а любая другая – тем лицам, которым граждане пожелают её вручить. Всякая попытка навязать им свою волю со стороны есть покушение на государственный суверенитет. В этом смысле суверенитет – практически синоним слова «независимость».

Вроде бы всё логично. Но тогда откуда же этот пафос: «Россия либо будет суверенной, либо ее вообще не будет»? Звучит прямо как «Враг у ворот!». В устах, например, Порошенко подобная риторика была бы естественной, но разве суверенитету России что-то угрожает? Пока что ничего подобного не заметно. В чём здесь дело? Только ли в обычной для политика готовности отважно броситься грудью на амбразуру, зная, что там нет пулемёта – или тут есть что-то ещё?

Всё становится на свои места, если учесть российское понимание слова «суверенитет». Здесь оно означает полноту власти монарха (как бы он ни назывался), при которой никто не смеет вставать между ним и его подданными. Принцип такого суверенитета ещё в XVI веке сформулировал Иван Грозный: «А жаловати есмя своих холопей вольны, а и казнити вольны же есмя».

Миновало пять с половиной веков, суть суверенитета теперь в России выражается другими словами, но в основном осталась прежней. Здесь его враг – тот, кто требует от власти соблюдать принципы демократии (например, проводить выборы без назначенных заранее победителей), права человека, и не превращать правосудие в цирк с конями. Тем самым он посягает на права суверена – государя.

Не менее интересно обстоит дело с интересами России. Путин заявляет о готовности их защищать – но не уточняет, в чём же они состоят. Однако невооружённым глазом заметно противоречие: сами санкции очевидно не в интересах России и её населения, поскольку не лучшим образом сказываются на уровне жизни в стране. Однако, если они не заставят РФ отказаться от «защиты своих интересов», то выходит следующее: россияне готовы жить хуже, чем могли бы – во имя… чего?

И здесь тоже дело в особенной российской логике, где интересы страны вовсе не тождественны интересам её граждан, которые прежде всего предполагают комфортную, свободную, сытую, а главное – безопасную жизнь. Интересы России состоят в первую очередь в её международном влиянии.

Не мной замечено, что Путин мыслит в духе «века империй» 1815-1918 годов, как будто не было ни двух мировых войн, ни крушения колониальной системы. В его представлении субъектами международной политики могут быть только империи, «великие державы». Нации – всего лишь объекты, пешки и фигуры великой игры, которым полагается послушно следовать воле игроков.

Здесь интерес России состоит в том, чтобы войти в число этих игроков, отстоять право на свою зону влияния, где она будет всё решать, не считаясь ни с чьими желаниями. И в этой области всё опять-таки упирается в Украину – такова уж судьба нашей страны.

Для Путина «украинский вопрос» определяет победу или поражение. Сумеет РФ подмять Украину и заставить её плясать под свою дудку – значит, она и в самом деле великая держава. А если нет – тогда и остальные перестанут бояться грозных окриков из Москвы. Если ставка так высока, то, конечно, санкции (а ведь они и были введены в ответ на агрессию против Украины) не заставят Россию отказаться от «защиты своих интересов». По крайней мере, ныне действующие санкции – кто знает, какими они станут в дальнейшем.

Жутковато, когда руководитель огромной ядерной державы живёт в своём воображаемом мире столетней давности. Но ещё более жутко то, что таковы же представления многих россиян. Они до сих пор радуются тому, что «с нами снова начали считаться», и каждый из них ради этого готов мириться с тем, что в его родной стране с ним никто не считается.

Другая реальность предполагает и другой язык – точнее, другой смысл слов того же самого языка. Об этом всегда нужно помнить, слыша заявления российских политиков и дипломатов.

Илья Федосеев, «День»