Как Кнырович оперативника допрашивал

Молодой оперативник привык сам задавать вопросы, однако здесь ситуация была прямо противоположная.

«Вы меня хотите виновным сделать за то, что я не помню!» — восклицал в суде на пятом часу допроса сотрудник ДФР КГК. Молодой оперативник привык сам задавать вопросы, однако здесь ситуация была прямо противоположная. Да и к допросу с пристрастием от обвиняемого и его адвоката он был явно не готов.

В суде Фрунзенского района Минска продолжается слушание уголовного дела, возбужденного КГБ в отношении соучредителя и директора ООО «СарматТермо-Инжиниринг» Александра Кныровича и топ-менеджеров компании. Подробности сообщает издание БелГазета.

На минувшей неделе процесс едва не стал закрытым для журналистов. Причина — состояние здоровья одного из обвиняемых. У соучредителя и бывшего директора «СарматТермо-Инжиниринг» Владимира Дашкевича обострились проблемы со спиной, и из СИЗО КГБ его перевели в республиканскую больницу для осужденных, которая находится в СИЗО № 1 на улице Володарского. 11 июня всех обвиняемых, кроме него, доставили в суд Фрунзенского района.

Судья Юлия Крепская зачитала медицинскую справку с перечнем диагнозов Дашкевича, из которой следовало, что он может участвовать в процессе в лежачем состоянии на твердой поверхности. Крепская объявила перерыв, после которого огласила свое решение: судебное следствие продолжится в СИЗО. На следующий день стало известно, что уголовное дело Дашкевича выделено в отдельное производство и будет рассмотрено после улучшения здоровья.

Так в этом деле на одного обвиняемого стало меньше, а судебное следствие продолжилось в здании суда Фрунзенского района.

Напомним, процесс начался 18 апреля. На скамье обвиняемых было 5 человек: соучредитель и директор ООО «СарматТермо-Инжиниринг» Александр Кнырович, соучредитель и бывший директор «СарматТермо-Инжиниринг» Владимир Дашкевич, замдиректора по продажам Евгений Поповский, замдиректора по экономике Игорь Максимов и ведущий экономист Андрей Кусков. Кнырович обвиняется по ч.2 ст. 243 (Уклонение от уплаты налогов в особо крупном размере) и ч.1 и ч.2 ст. 431 (Дача взятки); Дашкевич — по ч.2 ст.243; Поповский — по ч.1 и ч.2 ст.431; Максимов и Кусков — по ч.6 ст. 16 (Соучастие в преступлении, пособники) и ч.2 ст. 243 УК. Максимальное наказание по этим статьям — 7 лет лишения свободы. Дашкевич, Максимов и Кусков свою вину признали полностью, Кнырович и Поповский — частично.

Акт преткновения

Наконец ожидается начало допросов обвиняемых. За два прошедших месяца были выслушаны показания многочисленных свидетелей и исследованы все 42 тома дела. Множество вопросов у адвокатов появилось к очень важному документу, сыгравшему в налоговом эпизоде дела свою злую роль.

По версии обвинения, налоговая база занижалась с помощью зарегистрированного в 2012 году в Санкт-Петербурге ООО «СТИ-Трейдинг», учредителем которого выступила мать Кныровича. В обвинении отмечается, что сделки между «СарматТермо-Инжиниринг» и посредником «СТИ-Трейдинг» были «мнимыми».

А общая сумма неуплаченных компанией «СарматТермо-Инжиниринг» налогов в бюджет составляет 3,374 млн рублей. Следствие не само пришло к таким выводам, в их основе — акт проверки ДФР КГК, который традиционно базировался на печально известном указе о лжепредпринимательских структурах № 488. На его основании первичные документы были признаны не имеющими юридической силы. Под актом стояли подписи инспекторов ДФР КГК Ковалевой и Балабешко.

Ковалеву уже допрашивали в суде. Защитники и обвиняемые, мягко говоря, остались не удовлетворены результатами общения и заявили ходатайство о повторном допросе. Как заметил Александр Кнырович: «На мой вопрос: «Что же мы нарушили?» — Ковалева ответила: «Я не знаю, что вы нарушили, но знаю, что нарушили». Его адвокат Николай Крылович сказал, что когда Ковалева не могла ответить на вопрос, она ссылалась на Балабешко.

Александр Кнырович был задержан 25 января 2017 года. Проверка ДФР началась 26 декабря и завершилась 15 января 2018 года. Обычно именно после таких проверок КГК появляются основания для возбуждения уголовных дел. Но в «деле Кныровича» было все наоборот. Оказалось, что КГБ сперва возбудил дело по ч.2 ст. 243 УК, а затем, 3 ноября 2017 года, обратился к председателю КГК Минской области с письмом об оказании содействия.

Письмо, следует заметить, уже было обвинительным. Из письма КГБ: «В Следственном управлении КГБ находится уголовное дело, возбужденное в отношении Кныровича, Дашкевича по признакам преступления, предусмотренного ч.2 ст. 243 УК, и в отношении Козловской, Кускова, Максимова по признакам преступления, предусмотренного ст. 16, ч.2 ст. 243 УК.

В ходе предварительного расследования установлено, что учредитель и должностные лица ООО «СарматТермо-Инжиниринг» при пособничестве названных лиц в 2011−17 годах с целью уклонения от уплаты налогов путем умышленного занижения налоговой базы, а также внесения в налоговую декларацию заведомо ложных сведений, составления заведомо фиктивных бухгалтерских документов о якобы имевших место финансово-хозяйственных операциях через лжепредпринимательские структуры, в т.ч. через ООО «СТИ-Трейдинг».

В связи с изложенным с целью установления государству ущерба в виде не уплаченных в бюджет налогов (сборов) прошу рассмотреть вопрос о проведении в ноябре 2017 года внеплановой проверки ООО «СарматТермо-Инжиниринг» по финансово-хозяйственной деятельности с ООО «СТИ-Трейдинг».

Примечательно, что КГБ объявил лжепредпринимательской структурой фирму, зарегистрированную в РФ, что вообще-то вне юрисдикции и компетенции белорусской спецслужбы. Однако получилось так, что КГБ озадачил КГК, который задачу выполнил. Каким образом, на основании чего в «деле Кныровича» 1181 CMR (международная транспортная накладная на грузоперевозки из РБ в РФ и из РФ в РБ) была признана не имеющей юридической силы? Эти вопросы больше всего интересовали обвиняемого и его защитника.

Кто под руку попался

Судебное заседание 14 июня было посвящено допросу инспектора по оперативной работе Управления ДФР КГК по Минску и Минской области Игоря Балабешко. Допрашивали 28-летнего лейтенанта финансовой милиции около 6 часов. Свидетель сообщил, что в ходе проверки он проводил оперативное сопровождение и выполнял следственные действия. В частности, допрашивал водителей, перевозивших грузы.

«Опросить по сути надо было всех перевозчиков, но на тот момент определить местоположение всех не представилось возможным: кто в разъездах, кто вообще был недоступен. Выборка велась сплошным методом, кто попался, кого смог найти», — сказал Балабешко.

Всего им было допрошено 4 человека: 3 водителя и 1 директор. В акте ДФР упомянуты Милош, Михалюк, Баринец и Саранцев, которые совершили всего 7 грузоперевозок. Ключевым для всех был вопрос о перевозках грузов из Беларуси в Санкт-Петербург, где находится ООО «СТИ-Трейдинг».

Милош ответил, что он в Россию не ездил. Директору Михалюк были показаны некие CMR, на что она сказала, что раз на них нет печати, то они не действительные. Как оказалось, ей показали накладную грузоотправителя, на которой и не должно быть печати грузополучателя. Протокол допроса Саранцева датирован 16 января 2018 года, а проверка ДФР была завершена 15 января. Свидетель Балабешко пояснил, что мог сам не ту дату поставить.

Вероятно, показания грузоперевозчиков сыграли не последнюю роль в том, что проверяющие пришли к выводу, что сделки были «мнимыми». И в этом же документе отмечается, что грузы тем не менее «за пределы Беларуси вывозились», на это обратил внимание адвокат Крылович. В самом акте масса противоречий, нестыковок, мягко выражаясь, недоработок, но вывод однозначен — первичные документы не имеют юридической силы.

«Что мне говорили, то я и писал»

Парадоксально, но ведь было допрошено всего четверо перевозчиков, а их было около 800! В материалах дела 1181 CMR, а допрошенным водителям оперативник Балабешко показывал всего несколько накладных, при этом в протоколах допросов не указаны их номера. О чем вообще шла речь?

Адвокат: Как вы можете объяснить противоречия между документами и показаниями лиц, которых вы допрашивали? Например, в показаниях Милоша указано, что он не осуществлял перевозку из Беларуси в Россию, а по документам, которые вы ему предъявляли, он, наоборот, ездил из России в Беларусь?

Свидетель: Я писал со слов, что мне говорят… Как мне говорят, так я и записываю. Прошло много времени, в настоящее время мне сложно ответить.

Адвокат: На каких основаниях вы пришли к выводу, что указанные документы не имеют юридической силы?

Свидетель: Мое участие в акте проверки заключалось в оперативном сопровождении и проведении следственных действий. У меня нет специальных познаний для составления акта проверки.

Адвокат: Но ведь под актом стоит ваша подпись. Означает ли ваше пояснение, что вы не обладаете компетенцией, достаточной для того, чтобы проводить проверки самостоятельно?

Свидетель: Я оперативный работник, я не провожу проверки в части составления акта, я там участвую в части оперативного сопровождения.

Адвокат: За достоверность какой части акта вы несете ответственность?

Свидетель: Расчеты я не делал…

Адвокат: Кем сделан вывод, что первичные документы признаются не имеющими юридической силы? Это чей вывод, ваш или Ковалевой?

Свидетель: Это общий вывод.

Адвокат: Можете дать пояснения?

Свидетель: Пояснения я дать не могу. Я могу дать пояснения в той части, в которой я непосредственно принимал участие.

В таком ключе прошел практически весь допрос оперативника Балабешко. Зачастую на конкретные вопросы он отвечал типично: «Прошло много времени, не помню, затрудняюсь ответить». Сотрудник ДФР оказался абсолютно не готовым к допросу. Как выяснилось, он и не готовился, «пришел в суд с одним паспортом», не зная, о чем речь пойдет, так он сам пояснил судье Крепской.

Адвокат: Дело в том, что вы допросили 4 человека и огулом сделали вывод по всем остальным документам. Ответьте, на основании чего?

Свидетель: Я вам уже ответил на этот вопрос, я затрудняюсь… Я прошу прощения, вы мне предлагаете сейчас что-то придумывать?

Адвокат: А когда вы делали вывод в акте проверки, вы его просто придумали?

Свидетель: Нет.

По собственной невнимательности?

В итоге за Балабешко заступился Кнырович, предложивший дать офицеру почитать текст акта, под которым стоит его подпись. 27-страничный документ свидетель читал минут сорок. В итоге он нашел пару строк, которыми потом с упрямством партизана на допросе отвечал на вопрос о природе вывода, что все документы не имеют юридической силы.

Свидетель: В ходе представления следственными органами их материалов, а также материалов оперативно-розыскной деятельности. На основании данных материалов был сделан вывод. Какие именно документы, я вспомнить не могу.

Адвокат: Вы отказываетесь отвечать?

Свидетель: Я не отказываюсь, я говорю как есть, если вы предлагаете придумать, вы скажите, и если суд согласует…

Молодому офицеру явно не хватало опыта поведения сотрудника правоохранительных органов в суде, да и его знания матчасти оказались не на высоте. На вопрос адвоката, какими нормативными актами он руководствовался при проведении проверки, свидетель также не смог грамотно ответить. «Осуществляя свою деятельность, я руководствовался поручением следователя», — сказал он.

Однако и тут не все чинно оказалось. Выяснилось, что еще в марте 2017 года КГБ направил в КГК письмо с просьбой установить перевозчиков грузов и допросить их по конкретным вопросам — вопросник из двух десятков пунктов прилагался. Перевозчиков, напомнил Александр Кнырович свидетелю, было около 800 человек.

А найдено и допрошено в ходе проверки ДФР всего 4, причем их поиском в ДФР озадачились почему-то спустя 10 месяцев после получения задания КГБ. Почему офицер не допросил остальных водителей?

Поиску ответа на этот вопрос Александр Кнырович уделил особое внимание. Начал он издалека: поинтересовался у свидетеля, каким образом ведется поиск людей, сколько времени для этого требуется, что делает оперативник, если не удается созвониться с искомым субъектом.

Кнырович: Исходя из того объема действий, которые нужно совершить для поиска одного человека, получается, что времени требуется — один час. На проверку без учета семи выходных дней, в том числе и праздничных, у вас было 10 дней. Предположим, вы работали по 12 часов в день. Итого получается — 120 рабочих часов.

Если вы ничем больше не занимались, у вас не было никаких поручений, то максимальное количество лиц, местоположение которых достоверно установить невозможно, это 120 человек.

Всего перевозчиков было 800, их количество определяется по накладным. Чтобы составить список, мне потребовалось 4 дня. Их даже было больше, я просто округлил. Исходя из этого, можно ли утверждать, что относительно всех 800 перевозчиков, кроме 4, которых вы нашли и опросили, вы совершили все действия по их установлению?

Балабешко: Я не привязывался к цифре 800, я не помню, сколько их было. Не помню, сколько людей я выписывал, помню, что их было очень много. У меня не было поручения опросить всех, если я опросил какую-то часть, то поручение считается выполненным.

Также свидетель в суде пояснил, что справку о ненайденных водителях он не составлял. «Возможно, из-за большого объема другой работы, возможно, по своей невнимательности», — сказал он. В допрос свидетеля судья и гособвинитель не вмешивались, предоставив полную свободу Кныровичу и его адвокату. Нервы же Балабешко были на пределе. Порой в его голосе звучала почти детская обида: «От ваших вопросов я себя школьником чувствую».

И не удивительно: одни и те же вопросы повторялись, ходили по кругу от адвоката и обвиняемого к возможному источнику ответов. С чем была проблема, конкретики добиться не получалось. А в какой-то момент свидетель едва не сорвался на крик: «Вы меня хотите виновным сделать за то, что я не помню!». А однажды на очередную порцию повторных безответных вопросов он заявил, что на него «оказывают давление». На что Александр Кнырович сказал, что ему за выводы ДФР «семь лет тюрьмы грозит».

К концу допроса свидетель на знаковый вопрос о выводах про документы, не имеющие юридической силы, отбивался заученной в суде фразой про некие материалы оперативно-розыскной деятельности.

Что это за материалы, что в них, где они — «не помню». Возможно, их вообще нет в природе, а в акте ДФР их помянули, что называется, для красного словца. Но выбить такое признание из опера адвокату и бизнесмену не удалось. (В противном случае, карьера офицера финансовой милиции на этом бы и закончилась.)

Зато им удалось, на взгляд автора этих строк, посеять серьезные сомнения в объективности акта проверки. За короткий срок проверки физически невозможно даже обзвонить всех потенциальных свидетелей, а не то что их допросить под протокол. В этом и был посыл вопросов Кныровича о ненайденных и недопрошенных 796 перевозчиках.

Более того, ведь смысл обвинения по налоговому эпизоду в том, что машины, загруженные продукцией в Смолевичах, где находится завод по производству предварительно изолированных труб, направлялись не в Санкт-Петербург, где находится ООО «СТИ-Трейдинг», а по другим адресам к конечному покупателю.

Раз так, решило следствие с помощью ДФР, то и документы липовые и сделки «мнимые». Кнырович в камере СИЗО зря времени не терял, он изучил все накладные и нашел 26 штук, которые подтверждали, что 26 грузов ушли в Питер. На его вопрос свидетелю, на каком основании и эти 26 СМR ДФР признал документами, не имеющими юридической силы, Балабешко заученно ответил: «На основании материалов оперативно-розыскной деятельности».

Напомним, Александр Кнырович и четверо его коллег были задержаны в январе 2017 года. Они обвиняются в неуплате налогов и даче взяток чиновникам из системы ЖКХ и энергетики. Общая сумма налоговых претензий, озвученная Кныровичу, — 3,374 млн рублей. Он частично признал вину. Напомним, о задержании Александра Кныровича КГБ сообщило 27 января 2017 года.

ООО «СарматТермо-Инжиниринг» является одним из первых изготовителей предварительно изолированной продукции в Беларуси, работает с 1996 года.