Повстанцы Калиновского не сдаются

Боевые действия против царских войск на Минщине продолжались и после восстания 1863-1864 годов.

К осени 1863 года восстание на Минщине было практически подавлено. В ноябре С.Лясковский распустил свой отряд. Почти всю зиму он прожил в землянке недалеко от Игумена, куда раз в неделю ему приносили еду. Затем через Петербург по поддельному паспорту выехал за границу. Некоторые из инсургентов искали спасения в русских губерниях. Так, архивные документы свидетельствуют про игуменских мятежников, которые «будто бы пошли с фальшивыми паспортами в Псковскую губернию, до расколов, в лаптях, крестьянских свитках и валенных шапках».

К слову, по данным исследователя С.Ерша, через 83 года после этого, в 1946 г., командиром белорусских антисоветских партизан так называемых отрядов «Черного Кота» группы «Беларусь-Север» Петром Гаевичем (псевдоним) с территории Витебщины была послана в рейд на Псковщину группа, которая провела несколько акций, наладила связь с местными старообрядцами, антисоветский партизанский отряд которых возглавил участник рейда «Лявон» («Силич») [3]. Не исключено, что среди псковских партизан были и потомки игуменских повстанцев.

На весну 1864 года руководитель восстания на Беларуси Кастусь Калиновский планировал новое вооруженное выступление. Однако 29 января, в результате предательства члена Минской подпольной повстанческой организации В.Парфияновича, он был схвачен в Вильно и 10 марта казнен. По Беларуси прокатилась волна арестов членов подпольной повстанческой организации. В марте был арестован и руководитель восстания на Борисовщине Ян Свида. Тем не мене, с весны 1864 года игуменские и борисовские власти снова отмечают отдельные группы и отряды «мятежников».

Так, 16 апреля вооруженная группа из 7 человек была замечена между Житином /Бобруйского уезда/ и Сутином /Игуменского/. По мнению полковника Сухарева, исполнявшего на тот момент должность военного начальника Игуменского уезда, 5 из них были из околицы Сутин, 1 из Орешковичей, а 2 из Игумена, а все вместе из числа «прошлогодних шаек».

В июле была ликвидирована вооруженная группа, в составе которой находился и Телесфор Халево, на которого власти «повесили» убийство пристава Ляцкого.

22 октября в Борисовском уезде отмечен отряд численностью 30 человек, которым командовал некто Ковалевский. Причем отряд этот был не единственным. Возможно, указанный командир был одним из тех «охотников», что принимал участие в казни Богушевичского попа Даниила Конопасевича.

К сожалению, автор книги «Год 1863. Забытые страницы» Гордей Щеглов информацией о его судьбе не располагает. Если же это тот самый Ковалевский из отряда Собека, то замечен он был со своими людьми, скорее всего, где-то в районе Гливинской волости Борисовского уезда, граничившей с Игуменщиной.

По воспоминаниям мирового посредника Ивана Захарьина, всю зиму 1864 на 1865 год в Борисовском и соседних уездах действовала какая-то лихая и неуловимая воровская шайка (уж не во главе ли с Ковалевским? – Т.А.). Для ее ликвидации была даже образована в Борисове особая комиссия, деятельность которой так и не дала никаких результатов по установлению и поимке разбойников. Тем не менее, с приходом весны воровство и грабежи в уезде немного утихли. По моему мнению, шайка эта могла состоять из числа бывших инсургентов, которым ничего больше не оставалось, как разбойничьим путем добывать себе средства для существования и, скорее всего, для бегства за границу.

Что же касается последнего выстрела, который прозвучал со стороны повстанцев в нашем крае, то на этот счет у меня есть интересная версия.

В своих воспоминаниях И.Захарьин повествует, в том числе, о смелой шайке разбойников, что скрывалась в лесах Борисовского и Игуменского уездов в конце 1850-х годов, и на протяжении длительного времени совершала открытые дерзкие и безнаказанные нападения на тех, кто проезжал по местным дорогам. Ее поиски были долгими и безрезультатными.

Однажды отряд инвалидных солдат из борисовской городской команды (в нынешнем понимании солдаты внутренних войск – Т.А.), сумел все же отыскать место ночлега разбойников, и попробовал захватить их. Однако последние были вооружены револьверами, стали отстреливаться, вынудив служивых отступить, и без проблем скрылись.

В скором времени после этого была ограблена денежная почта, следовавшая из Минска, что, наконец, заставило власти принять самые решительные меры по ликвидации шайки. Из Минского гарнизона были высланы две роты солдат, которые в ходе прочесывания лесных массивов, смогли ее отыскать. В ходе завязавшегося боя большинство разбойников, отбивавшихся очень отчаянно, были убиты на месте, остальные были ранены и взяты в плен. И только двум-трем из них, вместе с атаманом евреем, удалось скрыться.

Их долго и безрезультатно искали по лесам и местечкам Минской губернии. В конце-концов, за голову лихого атамана власти назначили награду в 500 рублей, однако и этот ход не дал никакого результата, поэтому было решено, что он убежал за границу.

Шайка практически во всех городах и местечках вокруг Борисовского уезда имела своих людей. В самом Борисове таким человеком был еврей Носан. Как пишет в своих воспоминаниях И.Захарьин, осенней ночью, через два месяца после ее, шайки, разгрома, бывший атаман пришел к нему и попросил на несколько дней пристанища.

Он показал Носану шкатулку, полную денег и золотых украшений. Той же ночью они направились за Березину и в лесу за Батареями спрятали эти сокровища. Носан дал клятву, что в том случае, если атаман будет пойман, эти драгоценности он передаст его жене и детям, которые жили где-то под Пинском. После этого они вернулись в Борисов, где разбойник был спрятан в погребе Носана.

Последний свою клятву держал не долго. Той же ночью он вернулся в лес и перепрятал клад в другом месте. После этого он сразу же отправился к полицейскому исправнику, которому рассказал, что у него прячется какая-то неизвестная личность.

Атаман был схвачен и военным судом приговорен к 12 прогонам через строй из тысячи солдат с палками. После этой экзекуции прожил он не долго.

В то время, когда еще шло следствие, атаман догадался о предательстве Носана и дал показания об его связи с ним, и о кладе, который был закопан в лесу. Ящика, конечно, не нашли – в том месте, где он был зарыт, оказалось только свежевырытая яма, однако Носан все же был привлечен к суду.

Минская уголовная палата «оставила его в сильном подозрении»; но община борисовских евреев составила «приговор» о нежелании своем принять его к себе и ходатайствовала о выселении его в Сибирь. Но, как пишет И.Захарьин, благодаря своей ловкости, а может и содержимому «шкатулки атамана», «приговор» этот был найден незаконным, и не правильно составленным. В результате, Носан вновь явился на жительство в Борисов.

После возвращения, он открыл кузницу и стал вести скромную жизнь. С местной еврейской общиной он избегал всяких контактов. Остальные городские евреи к нему относились таким же образом. В скором времени началось восстание. Носан использовал его, чтобы отомстить тем, кто домогался его ссылки в Сибирь. На всех, кто хоть каким либо образом поддерживал повстанцев, или был с ними связан, он писал доносы властям, чем навел страх на многих жителей города.

Не исключаю, что именно в результате такого доноса был отстранен от управления Борисовской почтовой конторой коллежский асессор Януарий Черневский, который, по моей версии, мог быть причастен, как информатор, в деле об ограблении денежной почты. По этой же версии, ограбление это могло иметь политических характер и быть связанным с добыванием денег на будущее восстание, т.е. быть тем, что в начале XX века стали именовать экспоприациями, или по простому эксами.

Известно, что на Игуменщине к восстанию стали готовиться уже со времени окончания провальной для России Севастопольской компании[10]. Дорога из Минска на Борисов, где и была, судя по всему, ограблена денежная почта, проходила через имение Свидов Упиревичи. А одной из основных обязанностей будущих поветовых гражданских начальников восстания, Яна и Болеслава Свид, был сбор средств для него.

«Шайка разбойников» была вооружена на то время самым современным образцом стрелкового оружия – револьверами, которые соловьи-разбойники из бывших крестьян навряд ли вообще когда-либо в глаза видели. Для сравнения, первые 4,2 – линейные револьверы «Смит-Вессон» американского производства на вооружение армии и других силовых структур Российской Империи официально были приняты только в 1871г!

Атаман «шайки», которая действовала и в Борисовском, и в Игуменском уездах, был судим не уголовным, а военным судом. К тому же информацию о том, что содержимое шкатулки с ценностями предназначалось для его семьи, И.Захарьин явно получил от третьих лиц, и, следовательно, к ней следует относиться осторожно.

Не исключаю и вероятность того, что Носан мог быть штатным агентом полиции, или «охранки», и именно с его помощью власти смогли дважды установить местонахождение «разбойников». В таком случае и содержимое шкатулки атамана в факте спасения от наказания за связь с последним, не играла той роли, которую ей отвел в своих воспоминаниях И.Захарьин.

Уже после подавления восстания, в конце апреля – начале мая 1865 года в Борисове то тут, то там начали возникать пожары. Город в то время был выстроен почти полностью из дерева. Из кирпича были только два здания: костел и казначейство. Способствовала пожарам и погода. С середины апреля в тот год на Борисовщине не выпало ни капли дождя. Все свидетельствовало о том, что поджоги были умышленными. По городу стали ходить упорные слухи о том, что их виновником был Носан (по прозвищу Косой), который таким образом хотел отомстить своим обидчикам за попытки его выселения из города.

Мещане не сомневались, что все пожары – дело рук Носана и его помощников и смогли убедить уездного военного начальника Домбровского в необходимости его ареста, что и было сделано. Однако поджоги не прекратились. В результате пожара 10 мая сгорело 90% от всех городских зданий. Не обошлось и без жертв.

Из-за отсутствия улик Носан был в скором времени освобожден из-под стражи (а скорее всего при помощи самой полиции, или «охранки»). Однако долго ему жить не пришлось. Через два-три года он был застрелен вечером через окно в своем собственном доме. Имя его убийцы осталось неизвестным.

Но! В 1867 году российский император Александр II подписал первый указ об амнистии некоторых категорий лиц, осужденных за причастность к восстанию 1863-1864 гг. И, по моему мнению, искать убийцу Носана следовало бы среди таких амнистированных лиц, именно к осуждению которых приложил свою руку этот негодяй, а не среди погорельцев, которые вряд ли бы стали ждать так долго, чтобы свести с ним счеты.

А кто же был последним повстанцем в нашем крае? Известно, что в Польше это были бывший священник, потом генерал и последний комендант восстания Станислав Бжуска и его адьюдант Франтишек Вильчинский. Они были задержаны властями только 29 апреля 1865 года, а уже 23 мая повешены в Сокулове-Подляском Мазовецкого воеводства на глазах 10тыс. человек.

Достоверной информации о таких же лицах на Борисовщине и Игуменщине у меня нет. Не исключено, что ими были члены той самой «шайки», о которой вел речь в своих воспоминаниях И.Захарьин.

Тем не менее, известно, что в 1865 году администратору Березинского костела (Игуменский уезд) Антонию Михаэлису было предъявлено обвинение в «ношении запрещенной одежды, поощрении прихожан петь в костеле вопиющие гимны, а также (подчеркиваю) в укрывательстве повстанцев». И хотя эти обвинения подтверждены не были, но священника оставили под подозрением[14].

Среди же жителей деревеньки Пески Борисовского района, что расположена на холмистом берегу реки Березины недалеко от Березинского района, до сих пор бытует сказание, что на одном из этих холмов некогда была землянка, в которой жил какой-то «Гришка-разбойник», «который не любил власть». Отсюда и название холма – «Гришкина горка».

И Гришка этот вполне мог быть и последним повстанцем в нашем крае. А так ли это на самом деле, теперь мы уже вряд ли узнаем.

Андрей Тисецкий, «Историческая правда»