«Семейные ценности» путинизма

В начале 2000-х еще можно было надеяться, что Россия стремится интегрироваться в западную цивилизацию.

Бурление страcтей вокруг чемпионата мира по футболу, на который в Москву и в другие города России приехали около миллиона иностранных болельщиков, в том числе многие из Европы и США, многим мешает осознать, что пути России и Запада окончательно разошлись. Об этом в колонке "Putin Family Values" пишет профессор политэкономии Варвикского университета, член Британской Академии исторических и экономических наук, член Палаты Лордов барон Роберт Скидельский (перевод – liga.net).

"Фактически, - продолжает он, - отношения между Россией и Западом сейчас сведены к чисто формальным, поскольку новая "холодная война" уже началась".

Парламентарий задается вопросом - были ли изначально напрасны надежды, что постсоветская Россия "присоединится к Западу"? Те, кто считает, что шансов на это не было, ссылаются на историю России, в которой после порабощения ее монголами так и не наступил свой период "просвещения". Их оппоненты полагают, что многовековое отчуждение России от Европы, несмотря на это, могло бы быть преодолено.

Например, в недавней книге "Китай и Россия: новое сближение" российский политолог Александр Лукин утверждает, что, несмотря на то, что у Китая с Россией больше территориальных споров, чем с какой бы то ни было другим соседом, поворот Кремля к Пекину был "естественным". Будучи побежденной сверхдержавой, Россия стремилась создать противовес тем, кто ее победил. Однако это не было неизбежным. После развала Советского Союза, пишет Лукин, у Запада были два варианта: сделать решительную попытку интегрировать Россию в западную цивилизацию, приняв ее в НАТО и предложив новый "план Маршалла", или "отрезать кусок за куском" от сферы ее влияния. Лукин считает, что Запад выбрал второй вариант, расширяя НАТО и Европейский союз и не обращая внимания на предупреждения российских либералов о том, что такая политика лишь укрепит российский авторитаризм. В рамках этих представлений Лукин рассматривает действия России как "оборонительные", в том числе аннексию Крым он считает ответом на "очевидную попытку НАТО приблизиться к границам России и вытеснить российский флот из Черного моря". Однако, пишет Скидельский, эти основания выглядят чисто гипотетическими, потому что никакая значительная группа в НАТО не требовала сделать Украину членом Альянса, да и власти Украины не прилагали реальных усилий в этом направлении.

Лукин является сторонником "реалистической" доктрины международных отношений, согласно которой суверенные государства всегда будут пытаться выстраивать свои отношения в соответствии с принципом баланса сил, а усилия Запада по закреплению своей победы в "холодной войне" были не менее предсказуемыми, чем попытки России повернуть вспять.

В то же время, возражает Скидельский, подход, принятый на Западе, заключается в том, что государства ведут себя (или должны вести себя) в соответствии с принципами международного права. И этот подход вовсе не нов. В классическом исследовании "Двадцатилетний кризис" 1939 года историк Эдвард Х. Карр утверждал, что международное право поддерживается "удовлетворенными претензиями", но оспаривается державами, которые надеются изменить международную систему в свою пользу.

Запад ввел против России санкции за нарушение международного права, а Россия обвиняет Запад в попытке расчленить "ее сферу влияния". И эта новая "холодная война" не сможет закончиться до тех пор, пока Запад или Россия не откажутся от своих амбиций, или пока обе стороны не найдут существенные общие интересы.

В книге "Россия и западные крайне правые" украинский ученый Антон Шеховцов предлагает другое, но в той же степени частное объяснение отчуждения России от Запада. Он рассматривает его как параноидальный ответ российской "авторитарной клептократии" на принципиальные попытки Запада защитить независимость новых суверенных государств, таких как Украина и Грузия. Режим президента Владимира Путина взял на вооружение нарратив, в котором эти усилия изображаются как угроза интегральному российскому духовно-территориальному пространству. Поэтому для Путина такими болезненными стали "цветные революции" 2004 и 2008 годов в Украине и Грузии. Однако Шеховцов не поясняет, каким образом путинская "авторитарная клептократия" образовалась и почему она пользуется такой поддержкой большинства россиян, отмечает Скидельский.

Хотя бы часть предпосылок сложившейся в России ситуации лежит в области экономики. Российские реформаторы с энтузиазмом подняли знамя экономического либерализма в конце 1980-х годов. Это была не классическая кейнсианская экономика 1950-х и 1960-х годов, а неолиберализм в духе Мильтона Фридмана и Маргарет Тэтчер, и, считает Скидельский, непосредственным следствием внедрения этих доктрин в России был крах ее экономики. Автор полагает, что реформаторы во главе с Егором Гайдаром оказались в тяжелейшей ситуации, поскольку посткоммунистическое государство тогда практически распалось. Тем не менее, их почти религиозная вера в приватизацию, неограниченную рыночную свободу и монетаризм привела их к чрезмерному быстрой приватизации активов, безрассудному дерегулированию и, как следствие, к галопирующей дефляции (так у автора - Ред). Из этой экономической катастрофы, пишет Скидельский, и родилась путинская клептократия.

"Бескомпромиссно отдавая себя экономическому неолиберализму, российские реформаторы из-за этого потеряли шансы обеспечить плавность перехода от предыдущего режима к новому", - считает Скидельский. - "У либералов для этого было слишком мало времени. В любом случае, политический ущерб, который они причинили либеральному делу, слишком велик, чтобы его удалось компенсировать последующим восстановлением экономики".

Барон Скидельский отмечает, что книга Шеховцова особенно интересна трактовкой того, как путинский режим и европейские правые популисты объединились во вражде к глобальному порядку, возглавляемому Соединенными Штатами при поддержке ЕС. В центре политической паутины, воображаемой популистами, сидит чудовище "финансового капитализма". Не обращая внимания на границы и рабочие места, он приводит в движение либеральные элиты, проталкивающие в повестку дня однополые браки и прочие "мерзости на теле здорового общества" . С 2011-2012 годов Путин, бывший оппортунистическим технократом в начале своего правления, принял такую риторику и для себя. Шеховцов утверждает, что в европейских популистских партиях путинский режим впервые нашел партнера, с которым он мог бы говорить на одном языке. Маттео Сальвини, лидер партии "Лига" и нынешний министр внутренних дел в коалиционном правительстве Италии, вспоминает об уютной атмосфере встречи с Путиным в 2014 году: "Мы говорили о абсурдных санкциях против России, наложенных трусливым Евросоюзом, который защищает интересы не своих граждан, а скорее экономических олигархов" и "о важных вопросах национальной самостоятельности, борьбы с нелегальными иммигрантами и защиты традиционных ценностей".

Таким образом, пишет Скидельский, российские ценности поддерживаются, по крайней мере, некоторыми силами на Западе. После экономического кризиса 2008-2009 годов глобализация и поддерживающие ее экономические правила и нормы были поставлены под сомнение не только президентом США Дональдом Трампом, но и популистами, входящими в европейский политический мейнстрим. Те, кто голосуют за них, чувствуют себя "брошенными" - не только экономически, но и культурно. Таким образом, констатирует Скидельский, мы видим любопытное единение идей протекционизма и христианского консерватизма.

Все это звучит музыкой для ушей Путина, музыкой, которая означает, что Запад не обязательно будет непримиримо настроен против действий его режима. Неудивительно, что Кремль обхаживал - и финансировал - популистские партии практически по всей Европе.

Тактическое согласие между Кремлем и европейскими популистами направлено на воплощение мечты об идеологическом союзе, простирающемся от Лиссабона до Владивостока и основанном не на западных, а на "евразийских" ценностях. И то, что подобные геополитические проекты переходят из статуса маргинальных в категорию определяющих политику, должно нас всех серьезно обеспокоить, заключает британский парламентарий.