Принуждение к радости

В России как в трансформаторной будке: интересно, но немного нервно.

А ведь казалось бы. «Историческая» (ок, допустим, закроем глаза на игру и посмотрим на результат) победа над Испанией. Народные гуляния второй день, момент патриотического экстаза. Живи и радуйся. Но празднующие, особенно те, кто наделен способностью к рефлексии, вдруг начинают свою радость онтологизировать, делать из нее моральную, гражданскую и политическую позицию, нащупывают под своими ногами кровь и почву, обретают в криках Ра-Си-Я свою утерянную родину. И что самое интересное — обрушивают свой праведный гнев на тех, кто посмел в эту ночь не радоваться.

Так что тут, на исходе дня, в начале которого я писал, что это не политическая манифестация, а чистый карнавал, ограниченный временными рамками и ритуальными жестами, -— по итогам дня я скорее готов согласиться с Александр Морозов, который пишет, что это именно акт оформления посткрымской «политической нации», ссылаясь на итальянского философа и видного теоретика фашизма Джованни Джентиле, «машина радости», которая исторгает из себя чистую экзальтацию, но также исторгает из себя «других», отщепенцев. Это политика в самом базовом, шмиттовском, смысле, которая определяет себя через фигуру врага -— и сегодня в России враг найден и назван: это те, кто не радуется победе.

И не случайно здесь возникают имена Джентиле и Шмитта: они присутствовали при рождении наций как органических, экстатических, оргиастических коллективов, из радости и культа победы. Это не этнические, не гражданские, а именно политические нации — карнавал здесь парадоксальным образом ведет к политизации (Эйзенштейн это хорошо чувствовал во второй серии «Ивана Грозного»).

Прошедшие сутки стали самыми «разделяющими» в моей ленте за все годы, даже Крым не вызывал таких расколов -— коллеги, френды, уважаемые мной лидеры мнений порицали меня за отсутствие радости и скептический взгляд на народные гуляния, за снобизм и нелюбовь к народу (о, эта «любовь к народу» как внеположному субъекту, частью которого они, видимо, себя не считают!), за интеллигентский страх открыться стихии народной свободы. И это лишь самые вежливые комментарии, я опущу тот поток хейта, который получал в личные сообщения, и те оскорбительные комментарии, которые незамедлительно удалял вместе с их авторами. И это притом, что я неоднократно писал, что рад победе, рад за радующихся, желаю сборной успеха, но просто не хочу участвовать в фестивале уличного патриотизма. Много я узнал за этот день даже о близких знакомых. (А они обо мне, думаю, ничего нового не узнали).

Так что да, чемпионат стал важной вехой в оформлении посткрымской нации, вовлекая многих критически настроенных и неопределившихся, легитимизируя режим и шире — Россию в глазах внешнего мира, избавляя Россию от образа токсичной державы, логически завершая период «нормализации» Крыма и позднего путинизма. Людям, празднующим на Никольской, совершенно неважно об этом знать, они просто радуются, но у этой радости есть и другие, политические и философские, измерения, и я не могу о них не думать.

И ведь это только 1/8 финала. Что же будет, если Россия дойдет до финала. Пойдут по квартирам казаки и дружинники, выявляя и зачищая тех, у кого не включен телевизор, не нарисован на щеке триколор, и лента не полна комментариев матча с капслоком и эмодзи. Не помню, кто, кажется, Барт, писал, что фашизм не в том, чтобы запрещать говорить, а в том, чтобы заставлять говорить. Не принуждение к молчанию, а принуждение к радости.

Сергей Медведев, «Фейсбук»