Российский нефтегаз и санкции: что дальше?

Поддерживать объем добычи углеводоров в России будет все сложнее.

Технологические санкции действуют с накапливающимся эффектом, по принципу сложного процента: чем больше времени проходит, тем сильнее потенциальное технологическое отставание, дефицит финансирования и негативный эффект от санкций. Обманчиво низкий текущий эффект санкций не должен вводить в заблуждение: в долгосрочной перспективе они в состоянии поставить под угрозу поддержание объемов добычи и развитие экспортной трубопроводной инфраструктуры, постепенно выдавливая Россию с внешних рынков, сужая каналы получения доходов от экспорта и подрывая устойчивость экономики.

Когда речь заходит о влиянии западных санкций на российский нефтегазовый сектор, наблюдатели обычно разделяются на два лагеря: одни эксперты утверждают, что эффект нулевой и даже более того, санкции в кои-то веки простимулировали импортозамещение и развитие собственных технологий. Другие, напротив, говорят о катастрофических последствиях, которые должны проявиться уже в ближайшее время из-за крайне высокого уровня зависимости сектора от иностранных финансов и технологий. Истина, как водится, где-то посередине, и в значительной степени она обусловлена самой идеологией применения санкций.

Вообще говоря, применение секторальных технологических и финансовых санкций в мировой практике – история куда более распространенная, чем мы привыкли думать: списки подсанкционных технологий насчитывают тысячи наименований, а к странам, на которые они распространяются, относятся не только одиозные Иран, Северная Корея, Ливия, но и, кто бы мог подумать, Китай и Израиль.

Крайне редко, только в самых вопиющих случаях санкции затрагивают базовые применяемые технологии – в основном они ориентированы не на подрыв текущей деятельности, а на то, чтобы перекрыть стране возможность для будущего роста и развития. Наиболее точный образ тут – пресловутое «кольцо анаконды», которое использовалось еще против Советского Союза: удушающий эффект становится заметен не сразу, какое-то время еще кажется, что все в порядке, но затем постепенно ситуация становится все более и более безнадежной, и страна сваливается в беспросветную стагнацию, теряя все импульсы для интенсивного роста.

К сожалению, проведенный нами детальный анализ санкций и моделирование их последствий для российской нефтедобычи (полный текст этого исследования Энергетического центра Московской школы управления «Сколково» можно прочитать здесь) показывает высокую вероятность именно таких последствий для России.

В этом смысле можно говорить о том, что санкции были хорошо продуманы и сформулированы вполне профессионально: не оказывая практически никакого влияния на текущую конъюнктуру мировых рынков углеводородов, не приводя ни к краткосрочной дестабилизации, ни к ценовым шокам (которые непременно случились бы при введении углеводородного эмбарго против такого крупного экспортера, как Россия), они тем не менее в состоянии поставить под угрозу поддержание российской добычи в будущем – в первую очередь нефти. Также санкции способны серьезно затормозить развитие экспортной трубопроводной инфраструктуры, постепенно выдавливая Россию с внешних рынков, сужая каналы получения доходов от экспорта и подрывая устойчивость национальной экономики.

Серая зона

Анализ всего комплекса санкций 2014–2017 годов показывает их высокую кондициональность: важной особенностью этих документов стали очень размытые формулировки, создающие в принципе большую вариативность трактовок и применения в зависимости от обстоятельств и степени геополитической конфронтации. В рамках уже принятых санкций возможен как базовый сценарий (сохранение статус-кво), так и сценарий «усиление санкций», включающий более жесткую интерпретацию действующих санкций и их активное применение к конкретным проектам. Причем степень воздействия в обоих случаях зависит от временного горизонта.

По нефти заметные негативные последствия могут начать проявляться даже в рамках уже действующих санкций просто за счет более последовательного применения финансовых ограничений и расширенной трактовки ограничений по технологиям. Например, сделки с оборудованием для гидроразрыва пласта (ГРП), которое обеспечивает сейчас примерно 10% от общей добычи нефти (около 50–55 млн тонн), подлежат контролю со стороны регуляторов, и, согласно уже введенным мерам, если технология, по мнению регулятора, теоретически может быть применена для добычи сланцевой нефти, то поставка такого оборудования подлежит запрету. Россия производит собственное оборудование для ГРП, но за три года после введения санкций в России не было произведено ни одного ГРП флота, а тот флот, который есть, устаревает и требует замены.

В газовом секторе уже принятые санкции также создают большой простор для введения ограничительных мер: очень многое зависит от трактовки принятых актов. Яркий пример – Южно-Киринское месторождение, которое попало в санкционный список из-за специального разъяснения американского Казначейства летом 2015 года. Газовое месторождение идентифицировали как нефтяное, а остров Сахалин – как Арктику. В результате ввод месторождения пришлось переносить на более поздний срок.

Но, пожалуй, наибольшие проблемы для российской газовой отрасли может создать расширенное применение санкций в отношении экспортных газопроводов, предусмотренных актом «О противостоянии врагам Америки с помощью санкций», подписанным Трампом в августе 2017 года. Потенциально акт позволяет президенту США ввести санкции, запрещающие любые операции на сумму более $5 млн в год (что для газовых проектов очень небольшая величина) по поставкам оборудования и услуг как для строительства новых, так и для поддержания работы существующих газопроводов при соблюдении двух условий: 1) они угрожают национальным интересам США и 2) санкции вводятся «с предварительными консультациями с европейскими союзниками».

До недавнего времени именно «европейские союзники» были главными защитниками «Газпрома». Немецкие власти недавно даже заверили, что США обещали им не вводить санкций, связанных со строительством газопроводов для поставки российского газа в Европу. Но отсутствие четкого подтверждения со стороны США в сочетании с ультимативным заявлением Меркель о связи решения по «Северному потоку – 2» с гарантиями по украинскому транзиту заставляют задуматься, насколько долго европейцы будут готовы продолжать свою линию. Введение персональных санкций в отношении Алексея Миллера в этом контексте – плохой знак: европейцы впервые с 2014 года не смогли заблокировать столь негативное для России решение американской администрации.

Краткосрочная перспектива

К счастью, пока никакие радикальные инициативы типа введения эмбарго не обсуждаются. Более того, в данный момент вполне можно говорить о том, что российские нефтяные и газовые компании полностью адаптировались к новым условиям и санкционному режиму. Добыча нефти и газа в России в последние годы росла. Крупные инвестиции прошлых лет, многочисленные налоговые льготы, а также девальвация рубля позволили не только избежать сокращения добычи, но и обеспечили ее рекордный рост.

Проведенный нами анализ доступности технологий и инвестиций по компаниям и по месторождениям, а также моделирование нефте- и газодобычи показали, что на горизонте до 2020 года, несмотря на все ограничения, у России есть потенциал для дальнейшего увеличения объемов добычи нефти и газа за счет уже подготовленных месторождений. Так что в краткосрочной перспективе воздействие санкций на добычу практически нулевое.

Что дальше?

Однако дальнейшие перспективы не столь однозначны. В среднесрочном периоде до 2025 года, даже в случае ужесточения доступа к технологиям, по нашим расчетам, объем добычи нефти не пострадает катастрофически: разница между базовым сценарием и сценарием «усиление санкций» составляет 30 млн тонн к 2025 году (около 5% от текущей добычи). При этом главной причиной спада добычи в этот период может стать не столько отсутствие доступа к западным технологиям для реализации новых проектов, сколько отсутствие технологических возможностей по интенсификации добычи на действующих месторождениях.

По добыче газа серьезных ограничений также не видно, а вот по трубопроводной транспортировке на экспорт, учитывая весь комплекс отношений с Украиной, уже намечается бутылочное горлышко: чтобы дальше, в соответствии с официальными планами, увеличивать объемы экспорта газа в Европу, России уже нужно либо срочно вводить «Северный поток – 2», либо наращивать объем украинского транзита выше уровней начала 2000-х. Второй вариант неприемлем для российского руководства с политической точки зрения, а вот со строительством «Северного потока – 2», как мы видим, все более чем сложно.

Слухи о введении американских санкций в отношении европейских компаний, задействованных в проекте, распространяются с большой скоростью, в Конгрессе идея «наказать» Россию – едва ли не единственная тема, объединяющая республиканцев и демократов, а скандальные последствия стокгольмского арбитража только добавляют напряжения. Ставки на эту трубу и против нее уже настолько высоки, что разрубить этот узел и построить «Поток-2» становится все сложнее.

А через десять лет?

В долгосрочной перспективе до 2030 года поддерживать объем добычи нефти в России будет все сложнее. В первую очередь из-за объективного ухудшения качественных характеристик месторождений и роста доли трудноизвлекаемых запасов. Поддержать добычу можно было бы за счет углубленной разработки действующих традиционных нефтяных месторождений с применением методов интенсификации добычи (ГРП, в том числе и многостадийный ГРП (МГРП), третичные методы увеличения нефтеотдачи и так далее), путем разработки нетрадиционных запасов нефти на суше (в первую очередь – Баженовской свиты) или за счет разработки морских месторождений (в том числе на арктическом шельфе).

Однако у российских компаний сейчас практически нет своих технологий и оборудования для освоения нетрадиционных и морских запасов, а доступ к зарубежным технологиям ограничивают введенные санкции.

Конечно, ограничения эти пока совсем не железные, и сами компании серьезно вкладываются в развитие собственных технологий – за десять лет в принципе можно создать свое производство, выстроить отношения с новыми иностранными партнерами. И даже если не предпринимать никаких мер по импортозамещению, то к 2030 году, по нашим расчетам, в худшем случае сокращение добычи достигнет 55 млн тонн (10% от текущей добычи) – крайне неприятно, но не катастрофа.

С экспортом газа тоже не все трагично: России вряд ли удастся существенно увеличить поставки в Европу после 2025 года – роста спроса там не видно, но есть Китай, есть глобальный рынок СПГ. Все есть, и лазейки найти можно, и заместить недоступные технологии собственным производством, вот только в этих попытках не потерять совсем не видно роста, а удерживать в течение десятилетия эффект от девальвации рубля тоже вряд ли удастся, и про конкурентоспособность на фоне отсутствия международного финансирования говорить крайне сложно.

Отдельная неприятная история связана с тем, что никогда еще в истории не было такого разнообразия предложения углеводородов на мировых рынках, как сейчас. Отсроченный эффект санкций против России дает время подготовиться всем остальным участникам мирового нефтегазового рынка для того, чтобы опять-таки постепенно, без резких движений начать частично замещать российские нефть и газ в международной торговле.

Речь явно не идет об эмбарго или о коварных планах полностью вытеснить Россию с внешних рынков – по крайней мере, на азиатском направлении представить это крайне сложно. Но вот жестко ограничить возможности по экспорту в Европу – это в принципе позволяют сделать даже уже принятые санкции в сочетании с избыточным предложением со стороны конкурирующих поставщиков. «Ничего личного».

Татьяна Митрова, «Центр Карнеги»