Эпохи меняются, запреты остаются с нами.
Жизнь теперь быстрая, хотя до пенсии вроде бы и долго, эпохи получаются короткими. До Болотной, до войны, до чемпионата… Это такие знаки, которые разбивают жизнь на этапы. Они, конечно, разновесные, эти знаки, но за каждым свой смысл.
Так вот, в одной из прошлых жизней, уже после войны, но задолго до чемпионата, я шел по знаменитой ныне Никольской улице. Вернее, не шел, а стоял. Стоял в довольно большой толпе зрителей и смотрел, как группа молодых людей танцует брейк. Танцевали молодые люди, надо сказать, хорошо, но недолго. Потому что пришли полицейские и танцы прекратили. Зрители впали в недоумение. Иные даже повозмущались тихонько.
— Но почему? — спросил кто-то. Не исключено, что это был я. Особой смелости не нужно, когда в кармане пресс-карта. В Москве, по крайней мере. В регионах, говорят, с этим жестче.
— Создают ситуацию, препятствующую проходу граждан, — спокойно ответил вежливый полицейский.
И как-то все сразу спокойствием полицейского прониклись. Ну, да, действительно. Создают ситуацию. Потолкались еще немного и разошлись — проходу-то ведь больше никто не препятствовал.
Это было у ГУМа, на углу Никольской и Ветошного. Там в дни футбольного карнавала особенно почему-то любили останавливаться болельщики из самых разных стран. Танцевали, пели, били в барабаны, растягивали гигантские полотнища флагов. Создавали, в общем, ситуации, препятствующие проходу граждан, причем создавали с завидной регулярностью и совершенно безнаказанно. На глазах у сотрудников полиции, одетых в парадную форму.
Я был на Никольской несколько раз в последние недели, это и весело, и познавательно. Был, любовался праздником и все время вспоминал описанную выше сценку. Знал — как знали все местные, спешившие урвать немного человеческой городской жизни, что это все — не всерьез и не навсегда. Это напоказ и на время. Они уедут, мы останемся, полицейские сдадут улыбки в камеру хранения, наденут обычную форму и обычные хмурые лица.
Потому что нормальная жизнь для наших широт — штука противоестественная. А естественная штука — запрет. Запрет — основа порядка. Почему нельзя танцевать на пешеходной улице в центре, которая, кажется, и задумана для таких вот праздников? Да нипочему. Нельзя и все. Ситуация потому что создается.
Любому запрету можно найти какое-то рациональное объяснение, вне зависимости от того, артикулируют его прямо авторы запрета или ленятся. Отменивший по факту статью Конституции о свободе собраний закон о массовых мероприятиях (еще до войны было дело, но как раз после первых Болотных, помните?) принят, вроде бы, чтобы защитить власть от протестной уличной активности. Но эти вот танцоры на Никольской точно ни против чего не протестовали. Неважно, ради чего запрет изобретают. Запрет сильнее собственных изобретателей, запрет — самоцель, запрет начинает существовать ради запрета и подчиняет себе действительность.
Отличный тому пример — история с преподавателями истфака МГУ и Третьяковской галереей. Преподаватели в Новой Третьяковке, на выставке Верещагина беседовали со студентами. Смотрители обвинили их в нарушении правил, проведении экскурсии без бейджа и лицензии и вывели вон. Оказалось, что новые правила посещения музея требуют покупки специального права на проведение экскурсии. Решать, ведете вы экскурсию или просто беседуете, — на усмотрение сотрудников. А «экскурсионной группой» может считаться любое количество граждан. «Вплоть до одного человека», так и написано.
Нет, они там все-таки не вовсе обезумели среди шедевров, почти, но не вовсе. Разговоры с самим собой и прочие мыслепреступления пока не караются. Речь о группе из одного экскурсанта и одного нелегального гида.
Доброжелатели, пытаясь хоть как-то объяснить происходящее, намекают — с деньгами теперь у всех плохо, вот музейщики и пытаются хоть как-то изыскать дополнительные средства. Государственный телевизор, встав, естественно, на сторону государственного музея, ситуацию истолковывает иначе: необходимо защитить национальное достояние от необдуманной лжи, которую распространяют самозваные гиды. Тем более что это в русле мирового опыта: в Иордании правила еще жестче.
Я не шучу, они действительно ссылаются на позитивный пример Иордании. И почти уверен, что даже не врут. Наверняка там все еще жестче, в знаменитых иорданских картинных галереях.
В общем, доброжелатели ищут причины в печальной экономической ситуации, пропагандисты сражаются за светлые идеалы и по собственной традиции защищают от фальсификаций историю искусств, а истфак МГУ на всякий случай перед Третьяковкой извинился. Не только перед Рамзаном Кадыровым принято в России извиняться.
Можно придумать тысячу объяснений. Можно сослаться и на мировой опыт, причем не только иорданский. Но нельзя все же представить себе оговорку про «группу из одного человека». Это выводит уже выводит на сцену его величество Запрет. Запрет ради запрета, запрет как таковой, запрет в себе.
Я регулярно бываю в Третьяковке, чего и вам желаю. Как правило, бываю с друзьями. Был и на помянутой выше выставке Верещагина. В компании еще двух человек. Разговаривали, спорили и, страшно сказать, иногда даже смеялись, несмотря на обилие крови и трупов на холстах прославленного баталиста. И вот теперь выясняется, что только халатность сотрудников спасла нас от обвинения в проведении нелегальной экскурсии. Более того, если подумать, мы ведь и разрешения на проведение массового культурного мероприятия не получали и, вполне возможно, остановившись у очередной картины, создавали ситуации, мешающие свободному проходу граждан.
В общем, чудом соскочили. А главное — деваться-то некуда. Можно избегать политических акций (в текущей ситуации — не совсем порядочно, но можно). Можно выключить телевизор. Легко удержаться от уличных танцев, особенно в моем возрасте и при моей комплекции. Но в музей-то все равно придется идти. Что ж, будем перемигиваться молча.
Есть такая модная в среде футбольных комментаторов формула — когда фаворит проигрывает какой-нибудь средней, но дисциплинированной команде, комментатор не удержится и скажет обязательно: «Порядок бьет класс». А у нас порядок бьет всех, и основа нашего порядка — запрет, как уже отмечено где-то выше.
Эпохи меняются, запреты остаются с нами, растет их количество и степень их абсурдности. Главный архитектурный элемент на родине — забор, главный элемент идеологии — запрет.
На заборе, впрочем, по-прежнему можно написать какое-нибудь короткое слово, лишенное внятной политической нагрузки, — есть и у нас свои гражданские свободы. Правда, по нынешним временам любое короткое слово можно истолковать как оценку, например, мудрых действий правительства в ходе разработки пенсионной реформы. Помните об этом, берегите себя и заборы.
Иван Давыдов, «МБХ-медиа»