Учитель-бизнесмен из 90-х: «Однажды мне во двор бросили гранату… Бывает»

Как белорусский учитель истории стал бизнесменом и пережил «лихие годы».

Игорь родился в деревне Лахва. Помнит, как колхоз на колхоз играли в футбол. В чужую деревню люди приезжали на грузовиках. Непонятно, как договаривались с председателем и куда списывали бензин, но болельщики обязательно были. Когда футбол заканчивался, дети и женщины прятались по домам. А ребята начинали махаться. Хозяевам было важно быстро сгруппироваться и уследить, чтобы гости из соседней деревни не успели свалить. Если движение начиналось, организовывали перехват. Фуфайки, зимние шапки, цепи — для боев приспосабливалось более-менее все. Бились в поле. Со стороны все это выглядело откровенно страшно. Время от времени кого-то прибивали. Или после футбола, или в свадебной драке. Таким был побочный эффект сельского драйва, пишет onliner.by.

«Мужество — это ответственность за поступки, верность словам, а также способность обеспечить людей, которые идут по жизни с тобой, ощущением защищенности. Оправдание их ожиданий. Близкие должны знать, что в случае необходимости ты не только готов, но и станешь за них стеной. И черпать из уверенности силы и спокойствие», - убежден герой публикации.

«Искали топор, чтобы взломать заднюю дверь»

Родители много работали, малой рос предоставленный сам себе. В 4 года начал подбирать бычки на остановках. Потом закурил целые сигареты. Иногда на него стучали. Порой соседи приводили домой за ухо и вручали матери. Та знала, как поступить, и сразу отправлялась за кипятильником. У него был прорезиненный шнур, который наносил очень болезненные удары. Ремнем не больно, он широкий. А кипятильник (не нагревательный элемент, а шнур) — узенький, не бьет, а жалит, оставляя память и повод подумать о своем поведении.

Курение, правда, закончилось еще до окончания школы. Причиной тому даже не карающий кипятильник, а возникшая свобода. Когда семья переехала в Лунинец, школьник устроился в ресторан «Припять» играть на гитаре. Деньги, девушки, доступ ко всем вообразимым приятностям.

В тот день шли на танцплощадку с товарищем. Танцплощадка располагалась рядом со стадионом и кладбищем. Товарищ предложил сигарету. Но она больше не доставляла кайфа запретного плода. А понтоваться было уже не перед кем. Понта и так доставало: когда одноклассники отправлялись делать уроки, Игорь шел играть в ресторан.

Так и бросил курить.

Любовь к музыке замешивалась на группе Queen. В Лунинце Игорь оканчивал музыкальную и общеобразовательные школы. После восьмого класса играл в ресторане.

— Три месяца не получал зарплаты, просто учился. Первые деньги прилетели в декабре. 15 рублей. Пластинка стоила примерно 50. Чтобы заработать на музыку, надо было отфигачить три-четыре месяца. Это если появлялся «парнас» (не знаю этимологии этого слова) — песни на заказ. Они обеспечивали дополнительный доход. Первую пластинку я взял за 55 или 60 рублей — Queen, A Night at the Opera. Это было в 1979 году.

Ресторан «Припять» располагался напротив старой гостиницы, в которую однажды приехали «Песняры».

— Там был балкончик. Демешко вытащил барабаны и стал играть. Народ собрался смотреть. Залы тогда наполнялись не сгонкой. Мы не могли пробиться. Помню, когда приехали «Сябры» с Ярмоленко, билетов не было вообще. Так искали с ребятами топор, чтобы взломать заднюю (техническую) дверь в ЖД-клубе.

«Игорь Иванович, вы понимаете, что это нам не надо?»

Рассказ, наполненный логикой до краев. Школьник сильно любил физику, но увлекся гуманитарными науками и поступил на исторический факультет БГУ. Выбрал потому, что давалась легко и предоставляла возможность весело бездельничать.

В 1986-м получил на руки диплом. Там через запятую было написано «историк, преподаватель истории». Молодой специалист распределился в Лунинецкий район. Осознанно. Все-таки родина.

Распределение направило в 160-е ПТУ. Сельскохозяйственный профиль. Альма-матер механизаторов и прочих аграриев.

— Мне самому было интересно. Я отсиживал/отрабатывал и тратил время с пользой для себя. Никому не дурил голову. Занимался самообразованием. Если кто-то из детей хотел развиваться, то развивался вместе со мной. На таких я не жалел времени. А если люди не хотели, относился с пониманием. У меня в группе был хлопчик с Богдановки, староста, на первой парте сидел. Он мне как-то сказал: «Игорь Иванович… Вы тут так стараетесь… А вы, вообще, понимаете, что это нам на х… не надо?» Главное, искренне так. «Смотрю, и жалко мне вас». 15 лет человеку было. Мне — 23—24.

ПТУ учило жизни. Публика тяжелая. Приходилось искать подходы.

— Мы даже схватились с одним учеником за грудки и пошли в коридор выяснять отношения. Я не мог позволить себе потерять авторитет. Да, уважал все интересы, но считал, что на уроке должен быть порядок. Не позволял орать, играть в карты, носиться и лузгать семечки. Но парень стал со мной собачиться. Я что-то сказал, он ответил в барыжной стилистике. Такой лагерно-бандитской. Вышли мы, в общем. Как-то без рукоприкладства с ним объяснились. Мол, это моя территория, чужих понтов я тут не позволю. И я делаю это всю жизнь и везде, на всех участках своей ответственности.

«Сидел с ружьем напротив двери и ждал»

В 1988-м преподавание финишировало. Игорь выскользнул из бюджета. Советский Союз еще дышал. Все крутили у виска. Но Игорь примерно понимал, что ничего хорошего уже не будет. Объективные обстоятельства привели в коммерцию.

Много лет жил со свадеб. Было два коллектива. Игорь работал в ресторане, нанимал людей и колесил с ними по торжествам. Мини-предпринимательство.

— Провинциальная свадьба в девяностые постоянно беднела. Сперва стали платить меньше. Потом, когда вдарила инфляция, люди вообще перестали покупать музыку. Зарплаты скатились до $20. В итоге развлечения умерли сами собой. Начался стихийный рынок. Людей перестали называть спекулянтами и сажать за это в тюрьму. Все ринулись на базары.

Бывший учитель много ездил по рынкам Литвы и Польши.

— В Польшу возил веники. Цены были неадекватными. У нас это не стоило вообще ничего, а там стоило хоть что-то. Я считаю, у поляков и тогда все было хорошо, вопреки распространенному белорусскому мнению. Отчетливо помню один из своих первых выездов. Мы двигались на ЛАЗе, в котором от угарного газа всем плохело. Переходили границу в Бресте. Половина моста наша, половина — польская. У нас света не было, у них горел. Помню, белорусский пограничник стоит под первым фонарем на польской стороне и играет в тетрис.

Самыми успешными были выезды, которые касались автомобилей.

— Однажды я пригнал сюда бус и заработал на нем $1500 или $2000. Очень большие деньги. На них можно было купить пять легковушек. В общем, я занимался всем — от веников до машин. Даже колготки продавал.

Девушки в то время любили бандитов и коммерсов. Бандиты и коммерсы не всегда между собой ладили.

— Придут ребята, денег попросят. Ну… Заканчивалось по-разному. Меня ни разу не били, но один раз могли убить. Бросили гранату во двор. Ну, бывает. 1993 или 1994 год. То ли припугнуть хотели, то ли что. Половина первого ночи. Меня дома не было, мама была. Это очень плохо. Если бы она вышла задернуть занавеску, могла бы погибнуть. Потому что вынесло четыре рамы. Осколками стекла была посечена вся стена. Соседям в огород полетел капот машины. А я где-то с ребятами пил. Единственная польза алкоголя в жизни.

Потом приехал, посмотрел на все это. Ночь. Стою, трезвею, понимаю масштаб проблемы. Единственная мысль: «Мама могла погибнуть». Было страшно. Ну а что делать? Надо работать дальше. Был случай, что домой ломились. Я сидел с ружьем напротив двери и ждал. И если бы человеку удалось, мне бы пришлось стрелять. Пора такая была. После того случая я на некоторое время увозил семью в Польшу.

Да, потом приходили милиционеры. Но они тогда ничего не могли. Бандиты были в тренде и делали более-менее все, что хотели.

«На клубнике можно заработать $20—30 тыс. за сезон»

Была стихийная торговля, потом ларьки становились магазинами, позже магазины начали превращаться в сети. Игорь устроил несколько продуктовых точек в Лунинце и по району. Потом добрался до клубничного рая — деревни Дворец.

— Вон трасса М10 — между Гомелем и Кобрином. Раньше там был колоссальный стихийный рынок. Очень интересно, но в какой-то момент это стало проблемой — для движения, безопасности, местных жителей, власти. Нужно было следить, освещать, обеспечивать охрану. В общем, обилие народа в не приспособленном для этого месте.

Игорь придумал сделать рынок на соседнем поле. Взял 2,5 млрд кредита (тогда $250 тыс.), закатал асфальтовый прямоугольник, оградил и поставил шлагбаум.

— Поначалу казалось, что это глупость. Всем. Люди крутили пальцем у виска. Потому как стихия сильнее замысла. Никто не верил, что люди сюда пойдут. Но рынок обладает притягательной силой из-за способности формировать конкурентную среду.

Говорят, на этом рынке можно за сезон заработать на квартиру.

— Это не легенда. Квартиру — ну, не в Минске, но в Лунинце, Бресте, Пинске, Барановичах. $20—30 тыс. — это подъемно. Я знаю людей, которые зарабатывали такие деньги у нас в районе. После они делали все то же, что до этого. Инвестировали в жилье, в детей, в производство, в землю, в семена, в технологии. И на следующий сезон или рисковали еще больше, или оставались на прежнем уровне. Таким образом и вырастают мелкие и средние фермы.

Эти люди никуда не уезжают, они остаются здесь. Я же вижу и узнаю́ автомобили, которые появляются на рынке из сезона в сезон. Одно дите у цыцки, другое в автокресле, третье уже помогает отцу. И на этой машине они несколько раз за день делают челноки между домом и рынком. Это будто в моем детстве, когда я ползал, как у нас говорят, в розорах. Пока родители стояли раком, малые дети тусовались между рядами картошки. Сейчас история примерно та же. Куда девать детей? Мамы в клубнике, папы в клубнике, бабушки с дедушками в клубнике.

«Стал рок-звездой»

— 30-летние — вот довольно странные ребята. Они задели девяностые по касательной, осознанно не жили тогда, но почему-то тянутся в прошлый век. «Ой, молодость…» Да какая молодость, тебе было 5—6 лет. Ты в штаны еще ходил. И вспоминаешь какой-то там шансон?

У бывшего историка по-прежнему нежные отношения с музыкой. По этому поводу он даже устраивает фестиваль на своем рынке.

— Представители поколения 30+ и моего поколения стали такие: «А что нам тут покажут?» Они не попали в формат. Но молодежь от 15 до 25 была вся наша. То количество селфи, которые делали со мной, — это просто фантастика. Стал рок-звездой. Оказывается, для этого надо было рынок открыть, а не по свадьбам играть, —смеется бизнесмен.

Идет дождь, а Игорь говорит, что не гонится за глобальными целями.

— Моя работа здесь — это не проявление любви к родине. Это любовь к жизни, любовь к родным, любовь к самому себе. Я не преследую цели сделать регион лучше. Но если за счет моей работы такое случится, буду рад. Вот есть фестиваль. Людям вроде нравится. Его не было, теперь он есть. Мне кажется, у детей, которые сейчас растут, тоже отсутствуют заморочки про глобальные цели. Это какой-то фетиш. Они заботятся о себе, чтобы им было кайфово, драйвово, интересно. И правильно делают. Чем он меньше будут думать о каких-то неосязаемых вещах типа будущего страны, тем этой стране будет лучше.