«Сидят не наркобароны. Сидят наши дети»

Как в Беларуси подростков судят за наркотики.

Журналисты из Esquire сделали материал про беларуских детей, которых сажают на 10 и больше лет за наркотики. В России еще могут удивляться этому, мы же, к сожалению, начинаем привыкать.

«Когда его задержали с каким-то пакетом в подъезде, ему всего 15 лет было. Оказалось, что в пакете спайсы. Только мальчик мой говорил, что нашел его и хотел в милицию отнести. Но неважно это все, на самом деле. Ему же только хранение могли предъявить. А потом нашелся какой-то свидетель, который дал показания: да, покупал у моего сына. Причем и время назвал – как раз когда Витя в школе был, его там весь класс видел. Но следователей это не смутило, получил 10 лет. Три года уже отсидел».

Такие суровые приговоры беларуские суды выносили не всегда. Наказание по «наркотической» 328 статье ужесточили с 2015 года, когда в силу вступил декрет Александра Лукашенко «О неотложных мерах по противодействию незаконному обороту наркотиков»: теперь ответственность наступает с 14 лет. Если покупатель погиб, то продавцу наркотиков грозит до 25 лет.

«Я помню этот 2013 год: как появились спайсы и насваи. Молодежь привлекали к распространению: в газетах начали публиковаться объявления о приеме на работу — именно так подростков отправляли делать закладки.

В 2016 году осудили 109 человек, в 2017 — 92 несовершеннолетних. Наркобизнесу стало просто невыгодно у нас торговать, потому что ужесточилось наказание. Ведь почему распространение останавливается? Потому что есть ответственность! Да, в правоприменительной практике немножко перегнули палку. Но на тот момент была очень страшная обстановка».

Ужесточение законодательства коснулось прежде всего несовершеннолетних. Теперь они все чаще попадают в поле зрения милиции, а некоторых и вовсе судят в школах: суд устраивает выездное заседание в учебном учреждении, процесс проходит на глазах у одноклассников фигуранта. Периодически в школах рассматривают дела и совершеннолетних — в назидание подросткам. Например, в прошлом году одно из таких слушаний прошло в школе недалеко от центра Минска. По обвинению в хранении наркотиков осудили 30-летнюю женщину, она получила шесть лет колонии.

Заседание устроили в кабинете русского языка и литературы. Парты убрали, в ряд поставили несколько десятков стульев, на которых уместились ученики 10–11 классов. Стол учителя передвинули в центр, его заняла судья. По бокам от нее — накрытые яркими скатертями столы для прокурора и адвоката. Все прошло быстро: подсудимая признала свою вину, раскаялась и пообещала, что впредь не будет употреблять марихуану, а займется спортом. «Это, скорее, производило впечатление спектакля», — говорит один из школьников, присутствовавший на процессе.

— Саша, куда ты несешься? У тебя еще стишок не сдан.

— Мария Константиновна, что вы от меня хотите? У нас суд!

Актовый зал Минского торгового колледжа Белкоопсоюза заполнен учащимися. Спустя несколько минут выясняется, что это был судья: он снова появляется в помещении, но поверх пиджака у него черная мантия с золотым кантом. Обвиняемый сидит на первом ряду — прямо перед председательствующим: Антону 24 года, он недавно окончил Академию Искусств по специальности «Промышленный дизайн». Когда в феврале его задержали сотрудники милиции, у него оказалось чуть меньше одного грамма марихуаны.

Такие заседания проводят в этом актовом зале примерно дважды в месяц.

Адвоката в зале нет, конвоя и клетки для фигуранта дела тоже: такие заседания проводят только по легким делам с «неподстражными».

На оправдательный приговор в Беларуси рассчитывать особо не приходится: в прошлом году таких было всего 0,2%.

Формально не существует отдельных колоний для осужденных по «наркотическим» статьям, про которые говорил Лукашенко. Но на деле есть исправительные учреждения, где абсолютное большинство арестантов получили сроки именно за такие нарушения.

Исправительную колонию 22 в народе называют «Волчьи норы»: до Второй мировой здесь располагалась деревня с таким названием, сожженная в годы войны. Минск в 200 километрах к северо-востоку, Брест — 160 километров к юго-западу, вокруг леса, в том числе заказник Выгонощанское.

Ближайшая железнодорожная станция Доманова в 10 километрах по проселочной дороге. Автобусы ходят редко, так что от электрички родственники, приехавшие на свидание, нередко идут пешком. «Забытое богом места», — отзывается об ИК бывший заключенный. «Образцово-показательный концлагерь, — вторит ему другой зэк. — Но администрация не зверствует».

Учреждение расположено на территории бывшей ракетной части. Медчасть; несколько бараков с прогулочными дворами, закрытыми сверху металлической сеткой; внутри зданий жилые секции — комнаты примерно на 50 человек, заставленные двухъярусными кроватями и тумбочками, одной на двух человек; телевизор на каждые два отряда; несколько туалетов на семь мест; баня, в которой постоянно очередь в душевую; плакаты «Скажи наркотикам нет» на стенах — вот и весь быт свыше тысячи осужденных, большинство из которых — фигуранты «наркотических» дел. В основном это мужчины до 30 лет, средний срок — примерно 10 лет лишения свободы. Отличить их от остального контингента несложно: у осужденных по 328 статье на робе соответствующая нашивка; раньше она была желтого цвета, но после того, как представители «Движения матерей 328» несколько раз побывали на приеме у начальника департамента исполнения наказаний МВД, цвет сменили на зеленый, чтобы избежать ненужных ассоциаций с желтыми звездами. Полностью отменить такие знаки в МВД отказались. «Кого сажают-то? Не наркобаронов и даже не дилеров! Они как ввозили в страну наркотики, так и продолжают это делать. Сидят наши дети. Они первый раз самокрутку на улице в руки взяли, с друзьями ее разделили и все — арест, обвинение в сбыте или хранении группой лиц, суд и приговор 15 лет колонии. Отправьте его на работы исправительные какие-нибудь, заставьте улицы мести или вагоны разгружать, верните его в общество, сделайте так, чтобы он одумался! Нет, его надо от этого общества изолировать, как будто он маньяк. И выйдет он теперь, когда ему уже больше 30 лет будет. Что он в жизни умеет, чем заниматься будет?»

Подъем в «Волчьих норах» в шесть утра, отбой в десять вечера. Кормят трижды в день. Затем отправляют на обязательные для зэков работы — две смены по шесть часов на деревообработке, разборе металлолома или на швейном производстве. Дважды в месяц приезжает автолавка: в ней можно купить продукты и предметы первой необходимости, оплатив со своего лицевого счета. Если чего-то нет в наличии, то можно оставить заказ, привезут через две недели. Во многом это проще, чем дожидаться передач.

Для длительных свиданий, до трех суток, есть гостиница с 15 комнатами. Краткосрочные свидания — максимум четыре часа по телефону через стеклянную перегородку. Дважды в год полагаются книжные бандероли – до двух килограмм весом. Родственники обычно скачивают книги из сети, а потом печатают их мелким шрифтом на листах с двух сторон. Так больше вмещается, чем если отправлять обычные книги в переплете.

В «Волчьих норах» сидят по менее тяжким «наркотическим» преступлениям. Остальных отправляют, например, в Глубокскую колонию №13, которая находится примерно в 170 километрах к северу от Минска. Условия там хуже: по словам родственников заключенных, нередко случаются самоубийства из-за отсутствия медицинской помощи.

«Мой сын сейчас под арестом, сидит вместе с такими же обвиняемыми — у всех 328-я статья. И из их числа работники милиции вербуют тех, кто будет выступать свидетелем по другим делам: отпускают их под подписку, а они потом отрабатывают, дают показания, подбрасывают наркотики — сплошное подстрекательство».