Но есть нюансы

Чем политика Кремля напоминает советский анекдот.

Со школьных лет каждый уважающий себя советский мальчик знает анекдот про Петьку и Василия Ивановича, заканчивающийся словами «но есть нюансы». Особым удовольствием у более шпанистой части будущих строителей коммунизма было задать вопрос «а вы знаете, что такое нюансы?» группе без пяти минут комсомолок и громко рассказать указанный анекдот. Барышни сконфуженно хихикали и фукали, хулиганы громко гоготали и гордились собой.

История про «письмо Белоусова» поразительно напоминает вышеупомянутый анекдот. Что не удивительно — ведь старые добрые времена вполне вернулись.

Вообще-то идея изъять сверхдоходы у компаний, бенефициирующих от торговли минеральными ресурсами, не нова, и достаточно популярна в мире. На ней строится вся концепция резервных фондов. Она называется ведущими экономистами лучшим способом борьбы с ресурсным проклятьем: только изымая сверхприбыли у сырьевых компаний можно сбалансировать все части экономического механизма, не дав сырьевикам доминировать на рынках труда и капитала, захватывать смежные области и уничтожать здоровую конкуренцию, усугублять экономическое неравенство и стимулировать перекосы в потреблении (в том числе гипертрофию импорта). На первый взгляд, предложение Андрея Белоусова состоит лишь в том, чтобы распространить эффективный опыт изъятия свехприбылей нефтяников на другие сырьевые области — вполне в духе прогрессивной экономической мысли. Но — ровно в этом месте начинаются нюансы.

Помощник президента непринужденно нарушает один из основополагающих принципов современной системы управления государством — он предлагает ввести налог задним числом. Столетиями отработанная логика эффективного управления страной строится на принципе «закон обратной силы не имеет» не просто так: если это не так, то нельзя строить вообще никаких планов — а отсутствие возможности планировать останавливает всякое развитие. Можно примириться с мыслью, что государство иногда меняет правила игры на будущее: в конце концов, вы точно знаете свое положение на сегодня и можете учитывать завтрашние риски. Но если вы не знаете даже, владеете ли вы прибылью прошлого года, то о каком управлении компанией идет речь?

В наиболее успешных странах эта норма развита еще дальше: там, если вы можете доказать, что производили действия, инвестиции, принимали решения исходя из ситуации, которую новая норма нарушает во вред вам, суд скорее всего обяжет государство либо не применять именно к вам новую норму, либо компенсировать потери. Особенно известна таким подходом Великобритания. Это краеугольный камень общественного договора для стран, в которых частный бизнес, частная инициатива, общественная активность являются ценностью, а развитие экономики — целью. Но если ценностью является управляемость, целью — сохранение власти в руках узкой группы лиц? Тогда законодательный волюнтаризм полезен, а частный капитал — наоборот.

Вторым нюансом является предложенный метод изъятия сверхприбыли. В мире отработанным является подход, опирающийся на обложение цены продажи сырья или близкого к сырью продукта сверх некоего значения. При росте цены вся разница с «номинальной ценой» или большая ее часть изымаются, и компания-продавец сырья как будто бы работает на рынке со стабильной ценой сырья. В каком-то смысле такая система даже помогает компаниям планировать бизнес — они знают свою выручку за вычетом налога на долгие годы вперед; и в ситуации, когда такой налог еще не введен, риск его введения не должен осложнять планирование — в 99,9% случаев разумное государство вводит такой налог с ценой отсечения не ниже текущего уровня; компании же так и так планируют свои будущие периоды, исходя из цен на свой продукт, не превышающих текущие. Но логика автора письма базируется на простом кондовом советском принципе равенства: изъятие сверхприбыли должно оставить всем компаниям одинаковую конечную маржу.

Развитие современной экономики немыслимо без конкуренции. Дети в средней школе знают: «Мерседес» и айфон, кока-кола и «Амазон», порох и пушки, компас, весло, парус — продукты конкуренции. В конкурентной среде создаются БМВ, Беркшир Хатауэй и лекарства, побеждающие рак. В ее отсутствие рождаются «жигули», РФПИ, ВТБ и «Кагоцел». Основой, движущей силой конкуренции является возможность заработать больше соперника. Северсталь и Новолипецкий металлургический комбинат эффективнее «Магнитки» (ММК) — их маржа больше, потому что они больше вкладывали в свое производство, используют более эффективные технологии, привлекают лучших специалистов. Но Северсталь и ММК будут зарабатывать одинаково — чтобы никому не обидно было. Соответственно, можно забыть о развитии технологий, совершенствовании методов работы, сокращении издержек.

Третий нюанс — направление использования получаемых от «налога» средств. В мировой практике сверхдоходы сырьевиков обычно резервируются «до худших времен» — ведь цены на сырье могут пойти не только вверх, но и вниз, и тогда государству понадобятся ресурсы, в том числе на помощь тем самым сырьевым компаниям. Перераспределение ресурсов, полученных из сырьевой индустрии даже через кредитную систему, обратно внутрь экономики происходит редко и является опасным шагом, требующим тщательного контроля и соблюдения тех же самых базовых экономических принципов — равного доступа, конкурентности, предоставления рынку решать, куда ресурсы будут направлены: в противном случае негативные эффекты могут перевесить позитивные. В нашем же случае изъятые ресурсы будут потрачены «на исполнение майских указов президента».

Изъятые у бизнеса средства через цепочку бессмысленных и дорогих госинститутов частично преобразуются в бесполезные горы бетона, железа и оборудования

Все, кто читал эти «указы» (кроме, конечно, верноподданных, по работе обязанных пребывать в восторге перед начальством), отмечали загадочную расплывчатость задач, часть которых легко выполняется на бумаге — достаточно поменять методологию расчета, часть вообще заведомо невозможно выполнить, а часть настолько непонятна, что основной задачей исполнителей будет придумать их удобную трактовку. В конечном итоге такие указы в государстве победившей бюрократии (да и в странах получше — тоже) выполняются всего двумя способами — выделением максимальных средств «своим» для освоения и, в конечном итоге, присвоения, и написанием наиболее витиеватых отчетов на основании наиболее иезуитских систем оценки результатов.

Можно предположить, что, как это уже многократно было в России последнего времени, изъятые средства через цепочку бессмысленных и дорогих госинститутов частично преобразуются в бесполезные горы бетона, железа и оборудования (мосты в никуда, танки ни зачем, роскошные офисы госкомпаниям, клиники, в которых нечем и некому лечить, домашние пародии на современные глобальные информационные системы, помощь каннибалам из дружественных карликовых стран в строительстве дворцов и создании ядерных бомб), частично же (примерно в размере 50%) перекочуют в карманы ограниченного набора подрядчиков, занятого заливанием этого самого бетона, поставкой железа и закупкой оборудования с 300-процентной маржой, а оттуда — в офшоры, на яхты, виллы, спортивные клубы и, возможно, виолончели. С точки зрения жителей России эти средства будут не просто потеряны — в процессе потери они внесут существенный вклад в рост неравенства в стране и дальнейшее разрушение ее экономики.

Если бы эти средства остались компаниям, вполне возможно, что менеджмент использовал бы их не самым эффективным образом — возможно даже инвестировал бы за рубежом, а не в России. Но вряд ли они были бы использованы менее эффективно, чем это обычно делает наше государство. А отказ от подобной большевистской реквизиции мог бы быть шагом на пути восстановления доверия инвесторов к российскому рынку; результатом такого восстановления доверия был бы приход инвестиций на суммы, многократно превосходящие изъятые. Инвестиции пошли бы в области, где они востребованы — в отличие от областей, обозначенных в указах президента — и принесли бы стране существенно больше пользы. Можно ли проверить этот тезис математически? Можно: сразу после появления информации о письме совокупная рыночная стоимость попавших в список компаний упала на сумму большую, чем предполагаемое изъятие. Такими масштабами оперирует рынок — это вам не тощий российский бюджет.

Итогом изъятия будет очередное неэффективное использование существенных средств, потеря большим количеством крупных российских компаний не только инвестиционного потенциала, но и мотивации инвестировать в развитие (все равно отберут), потеря последних остатков понимания, как рассчитывать стоимость акций компаний у инвесторов, и, как следствие, дальнейшее падение их стоимости, наносящее прямой ущерб государству — владельцу значительных долей в этих компаниях, банкам, которые кредитуют эти компании под залог акций, и самим компаниям, которые вынуждены будут сокращать инвестпрограммы не только на изъятые суммы, но и на сумму снижения их кредитных лимитов.

Я бы сказал, что итогом так же будет дальнейшее сокращение доверия инвесторов к российскому рынку, снижение предпринимательского потенциала, сокращение числа предпринимателей и объемов инвестиций, рост доли государства в экономике, а значит — роли силовиков и чиновников, и как следствие — дальнейшее замедление роста ВВП, примитивизация и углубление технологического отставания от развитых и передовых развивающихся стран. Однако я отлично понимаю, что сокращать доверие, инвестиции и потенциал уже некуда, государство уже контролирует де факто все, а отставание наше скорее всего непреодолимо. Так что можете вычеркнуть из памяти последние две фразы как слишком банальные.

Очевидно, предложенным изъятием дело не ограничится — бюрократическая машина с потомственными советскими экономистами в виде идеологов умеет только наращивать аппетиты. В 2005 году, когда Белоусов писал свой труд «Долгосрочные тренды российской экономики: сценарии экономического развития России до 2020 года» (в котором, кстати, задолго угадав начальственный тренд, уже призывал к «созданию рублевой зоны, опирающейся на … военно-политические ресурсы России»), цена нефти в среднем составляла 50 долларов за баррель; консолидированный бюджет вырос до 243 миллиардов долларов. К 2018 году выручка от добычи нефти в России увеличилась на 85%, ВВП — только на 67%: он рос медленнее, чем у подавляющего большинства развивающихся стран, а в СНГ медленнее росла только Украина. Зато консолидированный бюджет раздулся на 110% и сегодня превышает 500 миллиардов долларов. При этом в 2005 году ВВП России рос на 6,4% в год, а в 2018 году мы считаем подарком рост в 1,5%. Как лучше описать результат действий, аналогичных предложенным в «письме», которые последовательно внедряются в России в течение этих 13 лет?

«Письмо Белоусова», сочетающее разумную идею и негодные методы, ни новостью, ни событием не является. Вся наша российская жизнь в XXI веке полностью укладывается в эту схему — как в анекдот про нюансы. Нам убедительно доказывают, что мы живем в новой демократии (выборы, референдумы, партии, свобода слова, свобода перемещения — вот это все), в рыночной экономике (свобода движения капитала, рыночные цены, частный бизнес, открытый импорт), в гражданском обществе (движений и фондов хоть отбавляй, волонтеры, казаки, верующие всех мастей, соцсети кипят, оппозиция негодует), что по сравнению с СССР мы сделали колоссальный рывок вперед — и это все, нельзя не признать — правда. А вот власть, оставшаяся навсегда в руках у кучки друзей из КГБ СССР, беспрецедентная коррупция, страшное расслоение и нищета нижних классов, потеря научной и технологической базы (вернее, замена ее на карго фантомы), стагнация экономики несмотря на огромные доходы от экспорта сырья, упразднение базовых понятий современного общественного устройства, таких как неприкосновенность частной собственности, презумпция невиновности, правило contra proferentem, крах правовой системы и полная замена ее на суд феодального типа, сращенный со следствием, беспредел со стороны силовиков — от псевдо-государственного рэкета до садистических репрессий по отношению к вчерашним школьникам, разгул мракобесия с выделением госбюджета на массовое строительство культовых сооружений, посадками за репосты и финансированием лженаучных исследований, ссора со всем миром кроме пары людоедских режимов и полная потеря «лица» и уважения в мире, потеря традиционных рынков и выпадение из цепочек создания стоимости, вывод триллиона долларов и бегство миллиона наиболее квалифицированных и энергичных соотечественников, средневековая пропаганда и общество, ежедневно развращаемое идеями ксенофобии, насилия и собственной исключительности, разложение системы образования, в которой фунаментальные достижения СССР уже не сосуществуют с пропагандой, а ею заменяются — это и многое другое всего лишь нюансы. Те нюансы из того самого анекдота, что отличают положение Василия Ивановича, в котором мы хотели оказаться, от положения Петьки, в котором мы оказались. Что уж тут про письмо говорить — этот нюанс на фоне всего остального почти не заметен.

Андрей Мовчан, «Сноб»