Дух дефолта вернулся

Режим в РФ построен на развалинах прежнего, сметенного крахом 1998-го.

Двадцатилетнюю годовщину «черного августа» 1998-го отмечают довольно широко. О ней многим вдруг захотелось вспомнить. Что, на первый взгляд, странно. Ведь через несколько лет после дефолта, на пике жирных нулевых, о нем почти забыли.

В этой забывчивости был свой смысл. Все новые отряды сограждан приобщались к тогдашнему процветанию. А те, кого оно не коснулось, и в 1998-м не держали ни долларовых счетов, ни государственных краткосрочных облигаций (ГКО).

И вот сейчас о давнем дефолте заговорили с таким интересом, будто это свежая новость. Видимо, люди начинают улавливать в атмосфере нечто смутно похожее на то, что носилось в ней накануне тех событий.

Казалось бы, никакого сходства с тогдашними раскладами нет. Двадцать лет назад обвал произошел из-за того, что, во-первых, режим отстаивал нереально высокий курс рубля (валютный коридор), выкинув на его поддержание последние запасы долларов, и во-вторых, не мог больше удерживать на плаву систему ГКО, которая из инструмента покрытия бюджетного дефицита превратилась в насос, выкачивающий чуть не все бюджетные доходы в пользу группы спекулянтов.

Сейчас вроде ничего такого не наблюдается. Рубль свободно плавает. Вот на днях случилась небольшая паника — и он автоматически слегка подешевел. Если паника станет большой, то подешевеет уже не слегка. Внешние и внутренние долги (причем не только государственные, но и заимствования формально частных, хотя и близких к режиму структур) не требуют выплаты фантастических процентов и вполне сопоставимы с международными резервами, размер которых (без малого полтриллиона долларов) показался бы двадцать лет назад откровенно недостижимым.

В техническом смысле уроки из дефолта извлечены. Его повторение по прежней схеме сделано невозможным.

Но это если не смотреть глубже. Ведь состояние руководящих умов в критические преддефолтные месяцы было похоже на то, каким оно стало сейчас.

Ельцинский режим проводил по-своему логичную экономическую политику. Он боролся с инфляцией, которая в первой половине 90-х была чудовищной, и с этой целью зафиксировал рублевый курс и затыкал дыры в бюджете уже не эмиссией, а продажей ГКО (проценты по которым еще не были людоедскими) и западными займами.

В 1997-м казалось, что дело на мази. Инфляция была сломлена, хозяйственный спад приостановился.

Но к концу года все изменилось. Началась паника в экономиках Восточной Азии, которая перекинулась на другие развивающиеся рынки, включая российский. Деньги побежали из страны. Брать в долг стало очень дорого. С трудом выстроенная финансовая система России давала одну течь за другой.

Уже к началу 1998-го назрела крутая смена экономической политики. Надо было позволить рублевому курсу свободно и плавно идти вниз, смириться с временным ростом инфляции и свернуть систему ГКО, расплатившись за выпущенные облигации дешевеющими рублями. Это стало бы облегченной версией того, что потом все равно пришлось сделать, но с более мягкой девальвацией и без дефолта, поскольку отказа платить долги не было бы.

Почему так не поступили? Неопытность капитанов экономики и лоббистское давление спекулянтов ГКО объясняют это только частично. Еще большее значение имели начальственное упрямство и бездумная вера в собственную правоту. Потому и шли прежним курсом, не обращая внимания ни на то, что внешняя обстановка круто изменилась, ни на то, что происходит в стране. Сначала пожертвовали рядовыми людьми, из экономии перестав платить пенсии и бюджетные зарплаты. В конце концов, эти люди были чужими. Потом очередь дошла и до части «своих», до магнатов. Их тоже все сильнее прижимали. А еще чуть позже, когда растратили все, крах произошел сам собой.

«Я дал себе слово… А свое слово я уважаю… У тебя каприз, а я дал себе слово!» Так рассуждал комический герой в одной популярной советской пьесе. Так рассуждало начальство в преддефолтные месяцы 1998-го. Но так рассуждает и начальство сегодняшнее. Оно тоже дало слово, причем не одно, и очень эти свои слова уважает.

Сперва оно пообещало себе сохранять на нынешнем уровне, а по возможности и увеличивать силовые траты, размер которых таков, будто Россия ведет крупномасштабную войну. А три месяца назад оно дало себе еще одно обещание — в форме «майского указа», который предписывает развивать страну, строить дороги и прочие объекты, изыскав для этого, как сразу подсчитали, полтора—два триллиона добавочных рублей ежегодно.

Понятно, что эти начинания обернуть вспять действительно трудно. Ведь военные заказы давно распределены. Средства на развитие страны тоже уже почти поделены. Естественно, между магнатами — не искать же других желающих ее развивать. Кто-то готовится строить самую дорогую в России автостраду, ведущую в Сочи. А кто-то просит денег на супермост с материка на Сахалин. Не спрашивайте, окупится ли объект. Для кого надо, очень даже окупится.

Урезать все эти щедроты, повторю, трудно. Хотя и можно. Силен еще Кремль, и приказ вождя весит много.

Тем более, все вокруг стало меняться.

Опять, как и двадцать лет назад, кризис на развивающихся рынках. Крах турецких финансов вовсе не единственное из этих событий, а только географически самое близкое.

К этому добавляется и рукотворный шторм — новые волны американских санкций. Повторять, что будет зеркальный ответ, странно. Зеркальный ответ невозможен. А вот дежурная негибкость и дежурный балагурный тон, которыми приводят Запад в злобное исступление, — тоже ведь из-за того, что когда-то было дано себе слово ни на миллиметр им не уступать и по любому поводу ставить их на место. Сегодня это не совсем соответствует обстановке. Но слово не воробей. Дано — не поймаешь.

То же самое и на домашних фронтах. Ухудшение внешних и внутренних условий вроде бы диктует необходимость умерить казенные амбиции и аппетиты и хотя бы не ломать то, что работает.

Но данное себе слово заставляет начальство придумывать все новые способы выжимания денег из страны, несмотря на всю несвоевременность этого занятия.

Экономия на пенсионерах. Ловля добавочных доходов на всех участках и любыми способами. Авральное «обеление» экономики, приводящее к массовому закрытию серых бизнесов, которые производили общественно полезные товары и услуги и кормили миллионы работников. Даже сами мишени примерно те же, по которым били накануне дефолта в отчаянных попытках наскрести денег в бюджет.

Как тогда, понемногу доходит очередь и до магнатов. План президентского помощника Андрея Белоусова частично раскулачить некоторые высокодоходные бизнесы (металлургические и прочие) интересен самим фактом своего появления, даже если и не будет исполнен.

Понятно, что речь тут не о наделении деньгами бедных, а об изъятии излишков у одних магнатов в пользу других, более близких к телу. Похожие вещи происходили и в 98-м, который покончил с одними миллиардерами, но поднял других. Не говоря уже о том, что именно Белоусов считается человеком, который скомпилировал текст майского указа, и его карьера завязана на то, чтобы «данное самому себе слово» было исполнено, что бы вокруг ни происходило.

Мы не видим буквального повторения преддефолтного сценария, хотя несколько точек соприкосновения найти легко. Очень многое сейчас устроено иначе, и прогнозировать близкий финансовый крах, пожалуй, нет причин. Но возвращение не только преддефолтной атмосферы, но и многих преддефолтных ситуаций, очень впечатляет.

Высшая наша власть, давая себе полную свободу во внешних и внутренних делах, применительно к экономике и финансам много лет вела себя осмотрительно и проводила свои начинания не то чтобы хлопоча о развитии страны, но все же с оглядкой на действительность. И вот перестала оглядываться. Плохая примета.

Сергей Шелин, «Росбалт»