Виктор Шендерович: Брезгливость удержала меня от «дружб» во власти

Известному писателю и сатирику сегодня исполнилось 60 лет.

В день своего 60-летия писатель рассказал Станиславу Кучеру из «Сноба», как выбрать правильный комплексный обед, чтобы не было мучительно больно ни желудку, ни сердцу

У меня, как и у каждого, было в жизни несколько важных развилок. Переиграть потом ничего нельзя, а досада в том, что понимание важности приходит, как правило, гораздо позже. Иногда одолевает тоска от невозможности отмотать пленку назад. А бывает, наоборот, перекрестишься спустя годы: господи, мимо какого косяка пронесло! Ведь эта вульгарная тетя (а когда-то — девушка, которой я делал предложение) могла взять и согласиться… А она отказала, слава богу! Впрочем, категория «лучше/хуже» чаще всего не канает, потому что проверить ничего нельзя. Ты просто проживаешь один вариант из «дерева» вариантов.

Несколько раз я мог погибнуть, поэтому понимаю: я живу по лотерейному билетику, который мог и не «выиграть». Через пару человек от меня в армейском строю стоял парень, которого по дури убили во время учебной тревоги. Конечно, я живу не за «того парня» (такой пошлости не скажу), но отдаю себе отчет, что живу по тому самому «выигрышному билетику».

Что же до жизненного опыта, то ирония состоит в том, что самые важные вещи совершенно банальны. Даже неловко это повторять. Тебе сто раз говорили эти банальности, и читал ты их много раз, и вдруг выясняется, что это правда! И что ты прыгнул на грабли вслед за всеми, хотя полагал, что уж ты-то гораздо умнее прочих. Эта убежденность, кстати, тоже типовой случай.

Об интоксикации скисшей страстью

Главное, о чем я жалею — не всегда шел за своей органикой, за человеческой природой, слишком часто тормозил. Сейчас понимаю, что тормозить не стоило. Минимум пару раз надо было дать по морде, а я не давал. Интеллигентские предрассудки: надо словами, бить недостойно…

И теперь пара негодяев, избежавших ответа, будто гниет у меня внутри. Как сказано у Визбора, «честь должна быть спасена мгновенно», но поезд уже ушел, дальше — одна рефлексия. Иногда, говоря словами Бабеля, надо «скандалить на бумаге», но иногда ничего нет зазорного и в том, чтобы дать по морде. Да и получить самому — ничего страшного.

Другой пример торможения связан с подавленными мужскими желаниями — а это точно не идет на пользу человеку — и, шире, вообще со страстями. Не надо их бояться; как сказано в старом советском фильме, «надо жить страстями». Издевка-восьмерка судьбы заключается в том, что платить придется в любом случае: и за следование страстям, и за их подавление.

Просто в первом случае ты заплатишь известной концентрацией осуждения, неприятностей, нервных затрат. Во втором — заплатишь уксусом в душе, скисшим чувством... Это касается и любви, и ненависти: интоксикация скисшей страстью очень опасна для организма. Так что из чисто медицинских соображений я бы советовал не тормозить. Хочется вступиться — вступись, хочется «сказать подлеца» подлецу — сделай это, хочется объясниться в любви — объяснись!

Со свободной речью у меня сложилось не сразу, но сложилось. Свою дозу страха и подавления я взял в армии; после старшего сержанта Чуева уже никто не мог меня испугать по-настоящему. И однажды со мной произошло то, что Довлатов называл «счастьем внезапного освобождения речи». Теперь связь между мозгом и языком работает без помех. Если я хочу что-то сказать, я говорю.

Если бы я смог оказаться рядом с собой двадцатилетним

Я бы сказал: «Не бойся осуждения, не бойся общественного мнения. Не старайся понравиться». Это опять-таки довольно банальный совет, но мне бы он не помешал. Я очень хотел нравиться — не в «павлиньем» смысле, но — не хотел никого расстраивать; подпадал под влияние, мало доверял себе; подстраивался под доминирующее мнение.

Будь собой, сказал бы я. Слушай всех, но не позволяй чужому мнению довлеть над тобой. Как «завещал» мой любимый Станислав Ежи Лец: «Не дай чужому волнению сдавить себе горло». Кстати, есть люди, которые умеют это делать блистательно, — завладевают чужой жизнью, втягивают тебя в свои сюжеты... Но главное, я бы сказал: постарайся прожить свою жизнь, не промахнись мимо предназначения, мимо своей женщины, своего города. Лучше с ошибками прожить свою жизнь, чем без ошибок чужую.

Как, живя свою жизнь, не сделать больно другим

Ну, «ад — это другие» (Сартр), так что больно будет все равно. Но дальше начинаются подробности социального взаимодействия. Когда ты вышел из кинозала и фильм тебе не понравился, не обязательно громко материть режиссера. И лицемерить не надо. Просто между скандалом и фальшивым согласием с тем, что фильм прекрасен, есть несколько прекрасных и вполне ясных реакций.

И самое удивительное — ты имеешь право промолчать. Эта мысль все чаще приходит мне в голову в эпоху фейсбука, где большинство имеет категорическое мнение по всем вопросам мироздания и где принято выжигать огнем при любом несогласии. Между тем иногда можно просто зафиксировать расхождение во взглядах и отойти. Очень полезная позиция — к сожалению, мне самому не всегда удается ей соответствовать.

Спор или санитарная зона?

Спор, особенно публичный, — совершенно бессмысленная и даже вредная штука. Типовая задача — не приблизиться к истине, а победить. Это делает людей хамами, заставляет их идти на подлог; собственно, на подлоге и хамстве строится большинство диалогов, которые мы видим в публичном пространстве. В числе моих сожалений: слишком силен был в юности пафос переделки мира, слишком часто втягивался в бессмысленные перепалки. Полемика может дать что-то при едином понятийном аппарате, но базовое расхождение делает разговор бессмысленным. Ну, любит человек Гитлера или Сталина — о чем дискутировать, если вы не сошлись в признании первой заповеди? Тут требуется внятная санитарная зона. Это и экономит время, и эффективнее в социальном отношении.

Художник и власть

Брезгливость удержала меня от «дружб» во власти, но пару раз, надо сказать, меня проносило довольно близко от довольно драматических косяков.

Один эпизод я уже описывал в своей книжке. 11 апреля 2001 года (время смены власти в телекомпании НТВ, где Шендерович тогда работал. — Прим. ред.) меня позвал поговорить Кох: никакого «Газпрома», американские гарантии, оставайтесь, делайте любые программы... Формально его позиция была неуязвима, да и многое, что он говорил про Гусинского, было правдой.

Мне почти нечего ему было возразить, кроме того, что я нутром чую: не надо мне соглашаться. Ну, я и не согласился. И когда через два дня, на рассвете 14 апреля, мне позвонил в дверь шофер от телекомпании с сообщением о том, что Кох и Ко просто захватили НТВ, сменив охрану, то первой реакцией организма был смех. Я рассмеялся с облегчением, потому что понял, в сантиметре от какого позора прошел. Это еще раз к вопросу о том, кому или чему верить. Нутру верить! Нутро говорило: беги от него к чертовой матери, и я побежал к чертовой матери. И оказался прав.

Моя жена утверждает: мне вообще вредно думать. Когда я пытаюсь думаю, просчитывать, то регулярно совершаю ошибки, но вот нутро меня подводило редко. Так что если возвращаться к рискованному жанру «советы юношеству», то вот, повторяю банальное: надо верить нутру.

Об органе самоидентификации, или Как сделать правильный выбор

Мой отец в оттепельной своей юности писал фельетоны, дебютировал в «Литературке», «Крокодиле». Потом времена изменились, и отец сделал свой выбор — он замолчал. Это был выбор в пользу семьи, жены, детей. Драматический выбор, давшийся ему нелегко.

Перемена судьбы, социальные риски — тут не может быть единственно правильного совета. Это как «уехать» или «остаться». Кто-то уехал и правильно сделал, кто-то правильно сделал, оставшись.

Прислушаться к себе — и опять-таки доверять голосу нутра. Растить в себе интуицию, не позволять чужим голосам говорить в твоей голове. Надо обнаружить в себе и разрабатывать железу самоидентификации. Надо понимать, что этот орган отличения «себя» от «не себя» не менее важен, чем органы зрения и слуха. Однажды он может спасти тебя от ужаса проживания не своей жизни.

Никаких гарантий, конечно, тут нет — это как с любовью. Что-то говорит тебе: да, это она! Потом может оказаться, что не она. Ну, ошибся — бывает! Ошибка входит в правила игры. Математика тут не работает. Никакая машина не в состоянии просчитать всех обстоятельств будущего (социальных, политических, медицинских, таких, сяких).

Больше того, сама по себе попытка вычислить заведомо неверна. Интуиция может тебе подсказать только одно: твое или не твое. «Опыт — сын ошибок трудных». В следующий раз информация об ошибке зачтется внутри, она будет уже просчитана. Накапливая опыт, накапливаешь и обломы, но в какой-то момент начинаешь каких-то ошибок избегать.

До определенного возраста, например, женщины имели шанс меня «консумировать». Особенно это проявилось в то короткое время, когда я был «телезвездой»: увы, я плохо отличал интерес ко мне от интереса к моему «звездному» статусу. Пару раз обжегся, зато сегодня даже не представляю вероятности подобного «ожога». Ну и вообще, после пятидесяти я, кажется, научился видеть людей. Все предательства и удивления по персональным поводам — в прошлом. История с НТВ и эволюция моих бывших товарищей — опыт сильнейший, зато теперь я просто знаю, стоит ли давать человеку приближаться ко мне.

Как я «перемелькал»

Самое опасное, что случилось со мной в жизни, по моим представлениям, произошло как раз в эпоху того самого «звездного» статуса. Это было коротко, два-три года, не больше, но меня сильно уволокло в глянец, а я этого даже не заметил.

«7 дней», «ТВ-парк», «Караван историй»... Ты ходишь на тусовки, ты телезвезда, у тебя берут интервью... А потом ты открываешь журнал, а рядом с тобой — Аллегрова, Жириновский, Митрофанов... какие-то депутаты, бандиты. И ты не отдельно от них, как тебе казалось, а с ними, через запятую, да и на одном банкете: тусовка же!

И однажды Вася Пичул, мой товарищ по «Куклам», сказал: «Вить, ты перемелькал». Я взглянул на это дело снаружи — и с ужасом понял, что он прав. Я перемелькал сильно. И тут спасибо, конечно, В. В. Путину, который разом избавил меня от этих проблем. Задним числом я понимаю, насколько это был опасный момент: на моих глазах несколько неуберегшихся моих приятелей просто смылились в глянцевую пену, дематериализовались, превратились в кусок тусовки и так и не вернулись в себя. Это, конечно, разновидность самоубийства. Меня бог уберег.

В Урганты, в Киселевы, в Шендеровичи

Человек вообще живет так, как хочет. За пределами каких-то несчастных случаев — автокатастроф, болезней, патологий — каждый живет в соответствии со своими настоящими приоритетами.

Жизнь — это столовая с некоторым набором комплексных обедов. Нет, не шведский стол и не ресторан, где ты можешь выбирать из меню только то, что тебе по вкусу. К основному блюду прилагается нечто, от чего ты бы с удовольствием отказался, но в заведении следят, чтобы тарелки оставались чистыми.

Хочешь независимости — получай независимость, но к ней, как правило, прилагается бедность. Хочешь богатства, власти, комфорта — пожалуйста! Но будь готов к несвободе. К тому, чтобы поступать как скажут, улыбаться, когда велят. Платить в любом случае придется за все — и за независимость, и за зависимость.

Понимание, что ты должен выбирать из этих комплексных обедов, — совершенно ясная для меня вещь. Я живу свою жизнь — ту, которую выбрал сам. Главное счастье этого выбора я бы сформулировал как свободу отказа. Я не всегда могу делать то, что хочу, но зато могу с легкостью не делать того, чего не хочу. Могу, например, встать и выйти вон, когда хочу встать и выйти вон.

С 2003 года у меня нет корпоративных обязательств. Вот этой тоски, когда ты не ты, а «команда Киселева»... Для меня это проклятие закончилось 15 лет назад. Я отвечаю только за себя. К этому выбору прилагается какое-то количество ограничений, и я их принимаю. Не скажу, что всегда с легкой душой. Я, конечно, очень тосковал, когда в театре Вахтангова, почти перед премьерой, выбросили вон с афиши мою пьесу (весной 2014-го, после «покоренья Крыма»), но эта плата не кажется мне избыточной.

Что же до «дерева непрожитых вариантов»... Там было много всего, включая эмиграцию, разумеется. А в 1998 году меня звали в «Урганты»! Ваня еще был крайне мал, и Андрей Разбаш приглашал меня на Первый канал вести вечернее ток-шоу. Слава богу, не случилось. Слава богу — не потому что я плохо отношусь к Ивану Урганту: он как раз абсолютно на своем месте. Это, кстати, неплохой пример того, что нет никакого «вообще», а есть «конкретно». С ним это случилось — и слава богу, и слава богу, что это не случилось со мной.