Анна Северинец: Чиновники думают, что им выдается кольцо всевластия

А они ведь всего лишь механизм.

Известный педагог, писательница и популярный блогер Анна Северинец рассказала kp.by, откуда берутся комплексы, почему дети не хотят учиться и когда будет мир в семье.

Досье: Анна Константиновна Северинец – учитель русского языка и литературы, писательница, исследователь белорусской литературы. Окончила филфак БГУ, БГЭУ. Работала учителем в школе, возглавляла региональный отдел в оптовой торговой фирме, работает педагогом в гимназии города Смолевичи. Автор романа «Дзень святога Патрыка», научно-популярных изданий для учителей и учеников. Замужем, трое детей.

Ее обожают дети, уважают родители, прислушиваются коллеги, знают благодаря соцсетям даже не имеющие отношения к преподаванию люди.

Она мечтала стать педагогом, но, выдержав лишь первую пятилетку, ушла в торговлю. В начале нулевых снабжала продуктами регионы, заработала на квартиру, затосковала по школе и вернулась.

– Анна, успешная бизнес-леди, талантливый педагог, писательница, многодетная мама – могли в 20 лет представить, что это все про вас?

– 20 мне исполнилось в 95-м году, тогда, по-моему, не было понятия успешности, а слово «бизнес», насколько мне помнится, имело какую-то негативную окраску. Что касается многодетной мамы, я всю юность провела в жесточайшем комплексе неполноценности, и о том, что мне посчастливится вообще создать семью, думала очень осторожно. Зато всегда знала, что обязательно буду учительницей.

– Вы из полноценной интеллигентной семьи (отец – литератор и журналист, мать – педагог. – Ред.), где все на равных, уважают мнение младших. Откуда комплексы?

– Как раз у таких детей они бывают чаще всего – из-за развитых навыков рефлексии, из-за воспитанной гиперответственности, из-за стремления быть лучше, чем ты есть. Глядя уже на своих детей, воспитывая их с оглядкой на свои комплексы и видя, что у них они все равно появляются, начинаю думать, что комплексы – это что-то генетическое, а не социальное. Какой-то обязательный – в том или ином виде – этап взросления. Да и вообще, «человек без комплексов» – характеристика скорее отрицательная. Но мой был излишне мучительным, это да.

– Изжили его?

– Он же детский, это матрица, она встроена в меня. Такое не изживают – с таким учатся жить.

Изжить можно что-то вторичное – я, например, работала над собой в плане личных границ. У меня были с ними большие проблемы: я не могла сказать людям твердое «нет», поскольку нас воспитывали отдающими, а не берущими. Вот это удалось в какой-то степени преодолеть. Научиться расставлять приоритеты, жестче обходиться с людьми, которые тебя используют.

«Шокировало, как несправедливо распределяется в обществе доход»

– В начале нулевых вы ушли из педагогики в торговлю, поставляли первые оливки-маслины, курируя региональный отдел оптовой фирмы, многие помнят ее первый столичный ночник «Таир» в микрорайоне Юго-Запад. 10 лет в бизнесе – и после этого снова в учителя?

– Я очень люблю все новое в смысле знаний и опыта. Первые лет шесть в торговле я провела в каком-то непрекращающемся восторге, хоть я и филолог по первому образованию. Первым шоком стало то, какие в торговле крутятся деньги и как несправедливо распределяется в обществе доход.

Я пришла из школы и ушла потом в школу, всю жизнь жила среди людей, которые зарабатывали немного, видела, как непросто им дается заработок. И тут на тебе: по щелчку, за день – какие-то немыслимые суммы. Когда в первый месяц моей работы мне в руки дали 300 долларов – не зарплатой, а на какие-то представительские расходы, – у меня вспотели ладони.

До этого я никогда не держала в руках такой суммы. А через 6 лет мне стало скучно и неинтересно. Квартиру я на тот момент уже построила – пусть не в столице, пусть частично в кредит, но все-таки. А еще замучила тоска по школе, и я ушла...

– После ухода из торговли как сжились с мыслью, что таких заработков больше не будет?

– У меня школа никогда не была единственным местом работы. Были даже полгода, когда работ было восемь. Это было страшно, я работала бесконечно, даже во время еды, с небольшим перерывом на сон.

И сейчас у меня не один источник дохода. Конечно, я не зарабатываю столько, сколько получала в торговле, хотя приношу в дом я больше, чем приносит среднестатистический учитель.

Создал большую семью – корми ее. Не могу сказать, что мне всего хватает. Человеку всегда хочется большего. С деньгами все просто: надо – зарабатывай, не зарабатываешь – значит, сокращай расходы…

– Были моменты, которые шокировали в школе, в учениках?

– До «Таира» я проработала в школе шесть лет. После того моего класса меня уже ничто не шокирует. 90-е годы, мне, как молодому специалисту, вручили 7-й класс, в котором 14 человек стояли на учете по делам несовершеннолетних. Сказали: «Этим детям нужна родная мать!»

Когда я первый раз повезла их на экскурсию в Заславль, они напились тайком в кустах, и я везла обратно 13 пьяных детей. Был мальчик, который нюхал клей, я ловила его в туалете с пакетом на голове, была девочка, у которой сестра умерла от передозировки, она это так переживала, что каждый день то вешалась, то травилась.

Тогда я уходила из школы с сознанием своей полной педагогической несостоятельности. Рухнула розовая завеса – работу в школе я упорно представляла себе по фильмам и книжкам, хоть мама-учительница и говорила мне: «Анечка, очнись, ты что, не видишь, как это все на самом деле?..»

«Ученик не вылезает из гаджетов у плохого учителя»

– Вы не были в школе почти 10 лет, что изменилось?

– В 90-е в школе был бардак. Вернулась я в 2010-м и обнаружила порядок, доходящий до абсурда.

Порадовало сначала, что во многом процесс автоматизировался и бюрократизировался до какой-то разумной степени. Скажем, в 90-е мы писали календарно-тематическое планирование от руки. Сейчас специальную книжку с темами и разбивкой по дням покупаем в магазине. Наладилось олимпиадное, научное движение школьников.

Вот на этом остановиться бы – но нет. Завинтили систему до того, что она лопается и ползет по швам.

– Некоторые не понимают, почему на школу, помимо главной задачи учить, навешивают разное: от подписки до сбора анализов.

– Любую глупость очень хорошо лечить гласностью и шумом. Иногда дурь мы делаем по собственной воле: нам сказали, мы поклонились и пошли исполнять.

Та же подписка: есть ведь учителя, которые не подписываются. Я к ним не принадлежу, я себе как раз выписываю хорошие газеты и журналы – «Культуру», «Роднае слова», вот «Полымя» сейчас начну, но есть те, кто сопротивляется, есть учителя, которые выходят из профсоюза, и эти люди продолжают работать, если не идут на конфликт, а спокойно аргументируют свои действия. Директор ведь тоже подневольный человек, но если перед ним сделать эффективную раскладку, адекватный руководитель пойдет навстречу.

Просто в нашей культуре нет общения по поводу эффективности, а есть – по поводу эмоций. Это во многом следствие того, что порой мы не понимаем мотивов руководящего звена, а нам почему-то честно не объясняют.

У нас ведь как. Чиновники думают, что вместе с ключом от кабинета им выдается бесплатным приложением кольцо всевластия. И они теперь будут направо и налево руководить. А они ведь всего только служащие, механизм, при помощи которого общество решает какие-то обобщенные задачи.

Мы их нанимаем, мы платим им деньги своими налогами. Имеем право с них спросить как следует. В идеале.

У нас ведь и в семье так – очень многие родители не могут воспринять позицию ребенка как равного себе. «Я тебя услышал», – максимум, на что может рассчитывать просящий. Услышал, но дальше все равно будет по-моему.

Мы сами все это взращиваем, а потом удивляемся, почему мы так живем. В первую очередь надо разобраться с собой.

Или вот еще: «Дети не читают». А вы читаете? Родители, учителя, когда последний раз книгу открыли? Любят у нас стребовать с нижестоящего то, что не делают сами. И чем категоричнее не делают – тем сильнее требуют.

Чем ленивее руководитель, тем тяжелее у него работают подчиненные. И в семье, и, соответственно, вне ее.

– Нынешних детей ругают за жизнь в интернете. Порой учителя забирают телефоны перед уроком…

– Не бывает детей, которые не хотят учиться, бывают учителя, которые не умеют учить.

Для наших детей гаджеты – это часть жизни, инструмент. Ребенок из прошлого века, который с утра почитал книжку, потом позвонил другу по домашнему телефону, посмотрел кино, а потом сбегал на концерт – он же не вызывает вопросов? Так нынешние дети делают то же самое, только при помощи гаджетов.

На уроках же ученик не вылезает из гаджета у плохого учителя. У меня в школьные годы был блокнотик, в котором я на уроках рисовала – потому что бывало неимоверно скучно. Так ведь это то же самое!

Если ребенку на уроке скучно, показатель его нормальности – то, что он будет делать что-то более интересное. Если у тебя на уроках дети сидят в телефонах, задай вопрос себе, а не детям или телефонам.

Когда в нашей гимназии стали отбирать у детей на время уроков гаджеты, первой пострадала я. Учитель же не Гугл, на уроке постоянно возникает ситуация, когда надо глянуть в поисковик, особенно на литературе. Например, дикая охота. Это ведь Короткевич не придумал, это ведь образ давний, мифологический. У него уже не спросишь, а выяснить надо позарез (улыбается).

Сейчас не смотрят в словари, несколько старомодно учить детей только этому, я, как словесник, должна в первую очередь научить их пользоваться современными справочными, в том числе орфографическими, ресурсами: gramota.ru, slounik.org, поисковики. Строить сегодня урок, не имея в виду возможностей, которые предоставляет современному человеку хороший гаджет, это то же самое, что учить писать пером.

Если ты жмешь детей (и людей вообще) по всем фронтам, они начнут реализовываться в конфликте, в вызове, в грубости. А если не жмешь, зачем им конфликт? Ребенок по природе своей позитивен.

Вот сочинение, к примеру. Отличный способ показать себя, выговориться. У меня есть ученики, которые пишут и по два сочинения: вдруг первое не очень, или две противоположные мысли пришли, и хочется обе развить.

Я ставлю две отметки, они выбирают лучшую. Им нравится, что я в эти сочинения вникаю, пишу на полях, комментирую, рисую смайлики. Дети очень хотят высказать свое мнение, но их в школе мало кто слушает – несмотря на красивые декларации в отчетных документах.

Я считаю своей победой то, что они могут со мной поспорить, иной раз очень жестко – у нас же большинство людей приучено с вышестоящим не спорить. Дети изначально очень конструктивные существа, чаще всего конфликт провоцирует учитель своим неадекватным поведением или неверными, негуманными установками.

«Когда в семье все завязано на любви – многое прощаешь»

– Анна, одно время вы вели в интернете колонку про отношения мужчины и женщины. Писали, что женщина должна подобрать мужа под свои недостатки: не любишь убирать – найди занятого интеллектуала, который мало мусорит и не обращает внимания на бардак.

– Скажу банальность: это если есть или, по крайней мере, была большая любовь. И да – у меня в доме в основном убирают муж и дети, а я страх как не люблю это дело (улыбается).

Муж и в декрете был со средней дочкой, пока я торговала. Опять-таки, мы просчитали эффективность и решили так на семейном совете.

Я очень благодарна мужу, порой чувствую свою перед ним вину – со мной жить непросто, у меня все поминутно распланировано, и я очень нервничаю, когда пирамида моих строго выверенных планов рушится, я живу в очень высоком темпе, все время занята.

Это не то что ведическая женщина распустила золотые волосы и поет песни у семейного очага. Тайком утешаю себя: ну он же видел, какая я.

В семье, да и в школе, в любом деле, когда все завязано на любви – понятно, что бывают и ссоры, и непонимание, – в итоге ты все понимаешь и многое прощаешь. А у кого просто? Только в книжках.