Плач Московского патриархата

Cоюз с Кремлем ведет РПЦ к историческому кризису.

14 сентября 2018 года Русская православная церковь Московского патриархата приостановила молитвенное поминовение Константинопольского патриарха Варфоломея за богослужением и прервала свое участие во всех богословских и административных структурах под его председательством. Этот демарш стал возмездием Варфоломею за выступление на соборе Константинопольской церкви 4 сентября 2018 года.

Причина обиды патриарха Кирилла и Священного Синода РПЦ на Константинопольского патриарха известна: всего за пару лет — стремительно по церковным меркам — Варфоломей отказался от нейтралитета в вопросе канонической принадлежности украинских приходов и заявил о намерении предоставить Украинской православной церкви независимость от РПЦ.

Нынешний церковный кризис — редкий случай в русской истории, когда российское государство не только не может помочь своей церкви, но само является первопричиной нынешнего раскола. Может ли этот конфликт разрушить симфонию церкви и государства в современной России? То есть втолкнуть Россию в современность, предполагающую подлинную сепарацию духовной и мирской властей?

Церковь пока не обнаруживает готовности видеть в российском государстве источник своих нынешних проблем. В этом есть своя логика, вернее, зависимость. Нынешняя Патриархия не может существовать без государства. Без его благосклонности и покровительства РПЦ лишится права скрывать от общества свои доходы и расходы (в 2000-е годы ежегодный доход РПЦ оценивался в 500 млн долларов США), будет вынуждена сделать явной свою обширную коммерческую империю, потеряет поддержку финансовых властей в отстаивании своих банковских интересов (санация принадлежащего РПЦ банка «Пересвет» обошлась ЦБ почти в 100 млрд рублей).

Государственный курс на преследование отдельных религиозных организаций и неизменная поддержка РПЦ в имущественных спорах, будь то реституция или конфликты с другими конфессиями или светскими организациями (например, спор вокруг принадлежности Исаакиевского собора в Санкт-Петербурге, вопрос о возвращении иконы Торопецкой Божьей матери Русскому музею, передача кирхи Арнау в Калининградской области), ставят Русскую православную церковь в позицию особо приближенной к государству церкви и облегчают конкуренцию за паству. Наконец, близость к государству позволяет РПЦ почувствовать обаяние власти — регулярно приветствовать на службах и в поездках первых лиц государства, пользоваться государственной охраной, летать на правительственном самолете, превращать монастыри, находящиеся в непосредственной близости от правительственных резиденций, в закрытые для паломников зоны.

Российское государство в свою очередь также заинтересовано в церкви. Прежде всего, Кремлю нужна такая церковь, которая поддерживала бы в населении не только веру, но и традиционно связанную с ней покорность воле высших небесных и заодно земных сил. Годами пестуемая церковью чувствительность к вопросам чести и достоинства «православных» была с готовностью подхвачена властями, когда после всплеска свободомыслия и неповиновения 2011–2012 годов понадобилось осадить либеральную общественность.

Дело Pussy Riot поставило РПЦ на одну доску с пренебрегшим правом судом, отправившим участниц панк-молебна в колонию за «хулиганство, мотивированное религиозной ненавистью». Наконец, церковь нужна верховной власти как уникальная площадка для регулярной, при этом вполне органичной демонстрации национальной «особости», приверженности исконным русским ценностям и идеалам нравственности. Публичное появление на литургии намного дешевле организации «прямых линий».

С обострением конфликта между церквями стало понятно, что токсичность украинского кризиса намного глубже, чем считалось: он проник в поры самого российского государства, подточив силы и влияние главного его союзника — церкви. Молчание РПЦ в те моменты, когда Россия «возвращала» Крым и «помогала» борцам за независимость Донбасса, было понято на Украине однозначно — как поддержка политики светской власти, партии войны и сепаратизма.

Утратив авторитет и доверие части украинского общества, РПЦ неожиданно оказалась на «передовой» духовной войны, а кризис ударил в финансовое средостение РПЦ: украинские храмы составляют более трети всех ее приходов и генерируют осязаемый поток наличности. Информация об объемах епархиальных сборов, поступающих с Украины в Москву, не известна. Но, если судить по количеству незадекларированных наличных средств, которые священнослужители РПЦ незаконно вывозят с Украины в Россию, получаются весьма значительные суммы.

Отторжение православной Украины от Московского патриархата станет мощнейшим ударом не только для РПЦ, но и для Кремля. Это сокрушит не только идею «русского православного мира», но в более широком смысле подорвет идею русской империи, обнимающей всех русскоязычных и православных, где бы они ни жили.

Может ли РПЦ переломить ситуацию? Вероятно, для этого потребовалось бы нарушить молчание, возвысить голос и показать свое отношение к вопросам войны на Донбассе, легитимности отторжения Крыма, права украинцев на идентичность и, наконец, государственность. Однако в Кремле подобный шаг наверняка воспримут как личное предательство патриарха и измену государственным ценностям.

Допустить, что Русская православная церковь решится на столь отчаянный шаг, пусть даже в стремлении защитить свое каноническое право (или же собственное финансовое благополучие), как когда-то поступил Иосиф Волоцкий и его последователи, сегодня почти невозможно. А это значит, что церковь отныне не союзница российского государства, а его жертва. Впрочем, в зазеркальной логике российской политики это ли не лучшее подтверждение, что государство в России полностью отделено от церкви?

Екатерина Кузнецова, «Сноб»