В разгар Пражской весны из-за письма в ЦК КПБ будущих звезд белорусской литературы исключили из вуза.
В 1968-м мир трясло от событий Пражской весны, протестов студентов Франции, борьбы с войной во Вьетнаме с США. А в октябре того же года две с лишним сотни студентов филфака БГУ подписали письмо в защиту белорусского языка.
Классику современной литературы, поэту Алесю Рязанову, и поэту, критику и педагогу Виктору Ярцу, смелый студенческий шаг стоил гонений и внимания компетентных органов.
- Нас волновало эхо Пражской весны, но письмо появилось не из политических соображений - это был творческий порыв, - рассказал kp.by Алесь Рязанов, недавно награжденный премией Натальи Арсеньевой за лучшую книгу стихов 2017 года.
Родилось короткое письмо, которое хотели отправить в ЦК КПБ, в октябре 1968-го в одной из комнат общежития БГУ.
- Мы просили, чтобы все общественные дисциплины, кроме специальных (военной подготовки, русского языка и литературы), читались на белорусском отделении филфака по-белорусски. До этого все предметы, кроме национального языка и литературы (даже история Беларуси) преподавали по-русски, - вспоминает Виктор Ярец.
Несколько сотен подписей под обращением собрали быстро, ведь на этом третьем курсе учились известные литераторы - Евгения Янишчиц, Евгений Хвалей, Елена Руцкая и другие. Староста Анатолий Бутевич, будущий министр культуры Беларуси, даже назвал этот курс «третьим белорусским». Были и те, кто остерегался, вспоминают литераторы. Как только письмо дошло до адресатов, затрясло весь университет.
Больше всего досталось Алесю Рязанову, Виктору Ярцу и Льву Бартошу - организаторам сбора подписей. В комитете комсомола БГУ их клеймили как буржуазных националистов, собирались исключать, правда, обошлось строгим выговором. Ребят вызвали на разговоры в деканат. Рязанова допытывали, где листы с подписями.
- Я твердил, что сжег их. Мне говорили: «Экспертиза пепла не подтвердила». А я отвечал: «Пепел был». Накануне я поджег на глазах у студентов в общежитии несколько листов бумаги, а когда они уже тлели, выбросил в урну.
Перепуганные преподаватели спрашивали: «Вы что - против советской власти?» и боялись здороваться с бунтарями, хотя прежде подавали руку. Но были и те, кто поддержал Рязанова, Ярца и Бартоша. Поэт Нил Гилевич был куратором курса, не раз выступал в защиту белорусского языка и поддержал студентов на совете факультета. Не испугало письмо и авторитетных критиков Олега Лойко и Дмитрия Бугаева. Виктор Ярец говорит, что в курсе их с Рязановым ситуации был и Владимир Короткевич, который сказал Виктору и Алесю: «Не слухайце дурняў. Ідзіце сваёй дарогай».
Но вопрос о будущем в университете стоял остро. Тем более Рязанов и Ярец вместе со старшекурсницей Валентиной Ковтун (позже известная писательница. - Ред.) после скандала отправились в Зельву к опальной поэтессе Ларисе Гениуш. В итоге ректор БГУ Антон Севченко вызвал Рязанова и Ярца, а с ними Бартоша прямо с лекций в ректорат.
- Собрание напоминало средневековую инквизицию, - делится Виктор Ярец. - Посыпались вопросы: «Кто из преподавателей подтолкнул на написание письма?» Но мы-то все организовали сами. Потом вдруг прозвучало: «Кто позволил вам ездить к Гениуш? Вы знаете, что она - националистка? Наши люди следили за вами, нам все известно!»
- Так подтвердилось: за нами следили, не исключено - кто-то из студентов, - рассуждает Алесь Рязанов.
- Когда люди из органов выпустили пары, стали расспрашивать, откуда мы родом. И если с Рязановым с Брестчины и Бартошом с Гродненщины все было как бы ясно («западэнцы»), то мне, гомельскому, говорили с удивлением: «Вы не «заходнік», как же вы смогли пойти на такое». Тем более, мой отец служил в пограничный войсках, был фронтовиком, - вспоминает Ярец.
Кстати, после заседания ему запомнился трагикомический эпизод. Ярец с Рязановым шли по Минску, и Виктор, показывая на свою обувь, спросил: «А может быть буржуазный националист в дырявых туфлях?»
ОТ СИБИРИ СПАС МАКСИМ ТАНК
Скандал поутих, но зимой 1969 года отличники учебы Рязанов и Ярец, чьи портреты висели на доске почета филфака, вдруг сдали сессию на четверки и тройки. Непреодолимым стал зачет по военной подготовке: не уложились со сборкой-разборкой автомата Калашникова. Ректор приказал отчислить неугодных студентов.
Ярец и Рязанов собрались в стройбригаду в Сибирь, но изгнанников поддержал глава Союза писателей БССР и председатель Верховного Совета республики Максим Танк.
- Танк при мне позвонил министру просвещения БССР, попросил способствовать положительному решению моего дела. Правда, два месяца я обивал пороги министерства. Несмотря на усилия Танка, словно кто-то мешал моему восстановлению, - говорит Виктор Владимирович.
Ярец несколько месяцев перебивался без стипендии, в общежитии жил на птичьих правах, родители о его ситуации не знали. Тогда Танк организовал для него депутатскую матпомощь - примерно 50 рублей, больше чем стипендия. В неведении оставались и родители Алеся Рязанова.
- Максим Танк был депутатом от Березовского района, и моя мама писала ему, не понимая, что натворил в Минске сын - до нашей деревни Селец доходили разные слухи. Танк ответил маме, что она может гордиться сыном. Для нее это было лучшим лекарством, - вспоминает Алесь Степанович.
Рязанову нашлось место в Брестском пединституте благодаря поддержке Танка и известного критика, заведующего местной кафедры белорусской литературы Владимира Колесника. А Виктору Ярцу пришлось помыкаться. Ректор Брестского пединститута Сергей Гусак сказал: «Я взял бы и вас, но на меня и так косятся, что принял Рязанова». В итоге Виктор при поддержке Танка в конце марта 1969-го выбил разрешение на продолжение учебы в Гомеле.
«Я Ж ТАБЕ КАЗАЎ: НАПІШЫ ЗАЯВУ - І ЎСЁ БУДЗЕ ДОБРА»
Но клейма неблагонадежности с молодых поэтов не снимали. От цензорских ножниц пострадал первый сборник Алеся Рязанова «Адраджэнне». Не прошел Алесь и в дневную аспирантуру Института литературы Академии наук БССР, сдав при этом экзамены лучше всех. Предложили заочку, но он ответил: «Заочно я и сам научусь».
Позже, спустя пару недель работы в газете «Літаратура і мастацтва», редактор Леонид Прокша стал требовать от поэта заявление на увольнение, мол, указание сверху. Но за Рязанова вступилась сотрудница «ЛіМа», поэтесса Вера Верба. А потом Алесю назначили встречу у секретаря ЦК КПБ Александра Кузьмина. Интересно, что перед этим к чиновнику зашел автор «Людзей на балоце», секретарь Союза писателей Иван Мележ, который встречался с Кузьминым по делам Союза… Кузьмин спросил у Рязанова, что за проблемы были у него в университете. Потом позвонил главреду «ЛіМа»: «Рязановское место не занято? С завтрашнего дня он снова работает у вас!» Когда Алесь вернулся в «ЛіМ», редактор встречал его со словами: «Я ж табе казаў: напішы заяву - і ўсё будзе добра».
С 1976-го по 1988-й у Алеся Степановича вышла всего одна книга - сборник «Шлях-360» в 1981-м. Эти годы он называет временем своей поэтической немоты. Хотя именно тогда он пошел по стезе новаторства (Рязанов создал жанры версетов, вершаказов, квантем, пунктиров, зномов. - Ред.). Но в издательской рецензии литературоведа Олега Лойко было написано: не советую автору и издательству спешить с публикацией. Почти через 20 лет он пояснил: писал так, чтобы защитить издательство и автора от проблем.
Но время менялось. Литературные круги говорили о неизданных книгах. С рукописью «Шлях-360» познакомился завотделом культуры ЦК КПБ Иван Антонович. Тогда у книги появились именитые авторы предисловия, послесловия и рецензенты. А редактировал книгу на общественных началах Владимир Короткевич. Как пошутил литературовед Петро Васюченко, в литературу Рязанова вели под конвоем.
- От Короткевича издательству нужна была записка. И Владимир Семенович через несколько минут отдал ее мне - рукопись прочел, отредактировал. Книга вышла, опоздав на несколько лет, зато со всеми текстами и подтекстами, - говорит Рязанов.
Так что события 68-го отзывались в его биографии очень долго…