Протесты в Ингушетии: Москва чувствует свою слабину

Федеральный центр теряет контроль над регионами.

В столице Ингушетии Магасе продолжается протестная акция из-за принятия Народным собранием республики соглашения об обмене территориями с соседней Чечней. Протестующие разбили лагерь у здания правительства, переночевали на площади и провели совместную молитву с силовиками. Этнополитолог, профессор НИУ ВШЭ Эмиль Паин рассказал «МБХ медиа», почему два субъекта федерации так принципиально делят границу между собой и почему силовики сейчас не готовы разгонять протестную акцию:

— Мало того, что это два региона России — это еще территория двух близкородственных народов — вайнахов. История этого территориального спора понятна. В 1991 году, когда на развалинах единой Чечено-Ингушской республики появилась самопровозглашенная Чеченская республика, да еще и как независимая Ичкерия, ее лидер особенно не думал о том, сколько районов отойдет Ингушетии. Для Дудаева было важно получить свою независимую страну. Лидеры республики Ингушетия, неожиданно возникшей по остаточному принципу, тогда тоже не особо могли задумываться о границах: сколько районов им оставил старший брат, столько и взяли. Так появилась самая маленькая по территории республика РФ.

Условная граница, которая возникла в 1992 году, по сути на основе устных договоренностей тогдашних лидеров Ичкерии и Ингушетии — Дудаева и Аушева — сохранялась до недавнего времени. Однако проблема не могла не возникнуть хотя бы потому, что на Северном Кавказе территория — это большая ценность, каждая ее пядь имеет не только практическое, хозяйственное, но и высоко символическое значение. Поэтому сегодня проблема спорных территорий проявляется во многих регионах. При этом не только между республиками — как в случае Чечни и Ингушетии, Осетии и Ингушетии, Дагестана с Чечней — но и внутри республик, как недавно произошло в Кабардино-Балкарии. Есть и замороженные территориальные конфликты внутри и между республиками и краями Северо-Кавказского округа.

Большая часть этнических территорий Северного Кавказа подвержена тем или иным территориальным проблемам. Главный вопрос: почему они обострились именно сейчас? Я ни в одном из комментариев пока не слышал ответа. Предполагаю, что это некий симптом общей усталости федеральной власти.

Это, если хотите, вторая сторона медали, которая открылась после выборов губернаторов в этом году, когда впервые с начала 2000-х годов вдруг оказалось, что кандидат от партии власти не обязательно победит. Вдруг оказалось, что протестное голосование имеет шансы на победу, а протестные действия не абсолютно бессмысленны и протесты дают политический эффект. Это проявляется в разных формах: как на выборах, так и в уличных протестах территориальных споров. Прежде всего потому, что лидеры принимают важнейшие, символически очень болезненные решения — как в Ингушетии — без народного согласия.

Возможно, наступает время протестов, эпоха популизма. В каких-то районах страны это новое время проявляется в протестном голосовании на выборах, в других — проявляются протесты по поводу решений, принятых о границах — все зависит от региональных условий. Я думаю, что за частным конфликтом в Ингушетии стоит глубокая общеполитическая проблема.

С тех пор как глава Чечни Рамзан Кадыров...

В данный момент так сложилось, что федеральный центр чувствует какую-то свою слабину и не особенно усердствует в силовых акциях — и не только на Северном Кавказе. Отмена результатов выборов на Дальнем Востоке — это тоже должно удивлять не меньше, чем отсутствие стрельбы в зонах, где недавно объявление режима КТО (контртеррористической операции) было обыденным делом.

Еще пару месяцев назад силовики в Ингушетии не молились вместе с протестующими, они вводили КТО, окружали территорию, находили зачинщиков террористов — и все дела закончили, никакие традиции этому не мешали. А сегодня ситуация изменилась: отменяют результаты выборов, меняют губернаторов, и не особо усердствуют в силовых ситуациях — даже на Северном Кавказе. Тут прослеживается не столько специфические национальные особенности этого региона, сколько современное состояние политической системы.