Россия превратилась в гигантский хоспис.
С 2014 года Россия - это даже не онкологическая больница, это гигантский хоспис
Сообщение о том, что я оказался в санкционном списке Российской Федерации, застало меня в вагоне метро, на перегоне между Кловской и Палацом Спорта. Думаю, россияне - фигуранты западных и украинских санкционных списков - вообще не знают, где в Москве находится метро. У Димы Киселева, которого можно очень условно назвать журналистом - к тому же он, в отличие от меня, руководит государственной компанией - на метро ездит разве что домработница. И то я не уверен, пишет журналист Виталий Портников в статье на сайте espreso.tv.
Именно поэтому эти санкции - когда они не против Рината Ахметова, а против Виталия Портникова - на первый взгляд выглядят так комично. Что можно отобрать у человека, который не имеет в России ну буквально ничего - ни счетов, ни имущества. В Россию я не езжу с 2013 года - потому что считаю аморальным посещать страну, которая ведет войну против моего государства. Не скрою, мне было интересно там жить и бывать. Для журналиста описывать процесс краха империи - редкая удача, примерно как для врача-онколога следить за состоянием тяжело больного пациента, думать, есть ли средства для излечения. Но с 2014 года Россия - это даже не онкологическая больница, это гигантский хоспис. Больной лечиться отказался, мне там делать нечего. Да и ключи к краху империи теперь здесь в Киеве.
И все же я прекрасно понимаю логику людей, которые внесли меня в санкционный список. Эти люди боятся правды. Они понимают, что правда рано или поздно обрушит их режим. Именно поэтому моя фамилия в списке чиновников и депутатов - это сигнал. Это предупреждение. Это пожелание замолчать. И я знаю, что это - предупреждение убийц. На руках этих людей столько крови, что в случае потери власти у них одна дорога - в тюрьму, в «Черный дельфин» или как это у них там называется. Так почему бы им не хотеть, чтобы я замолчал? Я прекрасно понимаю их намерения. Я помню, что они уже пытались меня запугать, скомпрометировать, уничтожить.
Но я буду работать.