Большая беседа с Александром Шрамко, против которого выступила БПЦ.
В советские времена он подпольно доставал религиозную литературу и ходил в храм, при Лукашенко – начал выступать с публицистическими статьями, которые не нравились властям. В этом году Белорусская православная церковь лишила его права служить за критику многочисленной охраны российского патриарха Кирилла.
В большом интервью belsat.eu священник Александр Шрамко рассказал о своем пути к вере, проблемы внутри БПЦ и объяснил, почему Беларусь пока не готова к автокефалии.
В 70-е молодежь ходила к церкви, чтобы «потусоваться»
— Как вы пришли к христианству?
— Я вырос в обычной советской семье, где не знали религии. По привычке отмечали Пасху – просто бились крашеными яйцами. Моё детство выпало на 60-е годы, и это был пик хрущевской антирелигиозной пропаганды. Еще в школе я понял, что коммунистическая идея – ложь, мне хотелось отыскать новую идею, на которой держался бы мир.
После школы я поступил в БГУ на факультет радиофизики и электроники. Лет в 19 я заинтересовался философией Серебряного века, начал читать Соловьева, Розанова, Достоевского, где очень часто эпиграфы – строки из Евангелия.
В 1977 году мы с другом случайно попали к баптистам. Тогда в Минске была всего одна баптистская церковь на окраине города, называлось «Голгофа», она и сейчас действует. Там мне впервые дали в руки Новый Завет. Ведь невозможно было купить церковные книги нигде …
— И как потом перешли в православие?
— Баптистское крещение – красивый обряд: все в белых одеждах, на берегу водоема. А перед ним принято публично исповедоваться. Я это сделал, но до крещения дело не дошло. Ну, знаете, молодой был, разные жизненные дела, женитьба. Перестал к ним ходить, а потом было как-то стыдно возвращаться. Пришлось бы объяснять, почему я на долгое время исчез. А потом однажды я зашел на службу в кафедральном соборе. Это была моя первая православная служба в жизни, а в 70-е туда было непросто попасть. Вокруг церкви часто стоял кордон милиции и верующие занимали очередь за несколько часов.
— По описанию больше похоже на митинг. Каким же образом удавалось пройти?
— Молодежь приходила из любопытства, больше «потусоваться». В соборе знали, кто «свои», настоящие верующие и просили милицию пропустить именно их. Думаю, кардон стоял не только потому, что не хотели, чтобы молодежь молилась, но и чтобы она не устроила внутри собора давку.
Меня заметил человек оригинального вида, похожий на хиппи. Им оказался отец Андрей Лемешонок, известен сейчас протоиерей, а тогда служил церковным сторожем. Мы познакомились, он начал передавать мне самиздатовскую религиозную литературу, причем я удивляюсь, как он сумел избежать преследования, за распространение таких книг могли привлечь к уголовной ответственности.
— А вы сами попадали в поле зрения правоохранителей за интерес к церкви?
— Каким-то чудом нет. У нас в университете был очень неприятный преподаватель по научному атеизму, всегда поливал грязью веру, религию. И я предложил одногруппнику устроить вечер вопросов и ответов и пригласить туда не только студентов, но и моих знакомых баптистов. Правда, в последний момент кто-то настучал и мероприятия отменили. Но тот, кто настучал – знал только одного организатора, а меня не знал. Однокурсника заставляли сказать, кто второй, но тот не признался и меня не сдал. В итоге его исключили.
Служение в деревне, церковная школа и «роковая цифра» 37
— Я ездил помогать священнику в деревню Заболотье, с которым меня познакомил тот же Лемешонок. Городские священники были тогда очень осторожны, ожидали слежки со стороны органов, а деревенские – более свободные. В Заболотье я впервые начал служить сам. Ну и в начале 90-х, когда возникло объединение «Милосердие», мы ходили в центр гематологии, где лежали дети с онкологией крови. Мы утешали их, но главная работа была с родителями, их дети умирали и мы утешали семьи.
— А где вы тогда официально работали?
— По своему техническому образованию я отработал 8 лет. Потом понял, что не хочу продолжать. Пока искал себя – устроился дворником, чтобы получить служебную однокомнатную квартиру, ведь как раз женился и родился ребенок.
В 1991-м году отец Игорь Коростылев из минского прихода «Всех Скорбящих Радость» предложил мне участвовать в открытии церковной школы. Мы довольно быстро собрали людей, тогда был большой интерес к религии. Родители приводили детей по воскресеньям, а в итоге сами оставались на занятия.
Потом я немного позанимался издательской деятельностью. В итоге пришел к выводу, что мне остается посвятить жизнь служению. Меня знали как церковного активиста, поэтому без проблем взяли служить в Свято-Покровский приход. Прошение я подал на свой 37 день рождения. 37 – роковая цифра была для многих творцов, вот и я решил, как в известной песне Высоцкого – «лечь виском на дуло». Шел 1994 год.
«Когда церковь сама напрашивается на привилегии от государства – это плохо»
— За все время служения с 1994 года, какие проблемы в белорусской церкви вы заметили? Проще говоря, что с ней не так, на ваш взгляд?
— Когда ты выдаешь книгу о сущности веры – людям это не так интересно, как о связи православия с каким-нибудь «русским миром». Им подавай околорелигиозную конспирологию, пену, которая собирается на поверхности. Глубинного понимания духовных процессов у нашего народа нет.
Еще одна проблема – Белорусская православная церковь слишком клерикальная, закрытая. Это последствие советских времен, когда духовенство не могло свободно общаться с прихожанами. Такое отношение привело к тому, что сегодня человек посещает церковь как клиент, «для удовлетворения потребностей», по схеме «вы мне – я вам».
— Кажется, теперь и в России, и в Беларуси государство и церковь очень тесно связаны. Как вы относитесь к этому?
— Не надо каждый раз осуждать компромисс. Здесь важно, на какой стороне церковь. Раньше священникам ставили условия. Выполняя их, те могли хоть как-то продолжать служить, занимать церковные должности. То есть государство давило, а церковь была вынуждена с ней играть ради сохранения своих интересов. А сегодня, когда прямого давления нет, а церковь сама напрашивается на какие-то привилегии от властей – это плохо.
— Например, как Федор Повный, якобы приближенный к Лукашенко, чуть ли не его духовник?
— Духовник у «православного атеиста»? (Смеется) Конечно, в какие-то коридоры отец Федор входит, но я думаю, он значительно превышает степень собственной значимости. Очень чувствуется его двойная позиция. Когда-то я спрашивал у него, почему тот не ходит в Куропаты, хотя его приход назывался «Всех Святых и невинно убиенных в Отечестве», и речь, очевидно, о жертвах репрессий. Так он отмолчался, а потом название изменили – теперь это просто Всехсвятская церковь.
— Когда вы начали печатать свои публицистические статьи, как скоро проявилась отрицательная реакция?
— В 1998 году я начал писать на интернет-форумах, завел онлайн-дневник, который так и назывался «Дневник священника». Через несколько лет удалось издать одноименную книгу. Конечно, епархии не понравилось моя активность, её посчитали «неканонической». В 2006 году епархиальный совет вынес мне предупреждение, угрожали церковным судом. В итоге отстранили от служения почти на два года. Когда я пришел на суд – за меня уже приняли решение, а мне просто дали бумагу на подпись. Потом согласились отменить запрет, только если я принесу публичное покаяние. В итоге я его принес, просто ничего другого не оставалось. Но конечно я не прекратил публицистическую деятельность, продолжал писать… В этом году они этого стерпеть уже не могли.
— Что вы думаете о возможности автокефалии в Беларуси?
— Мне кажется, что инициатива должна исходить от самих верующих. Белорусизация церкви должна начаться снизу. Когда начинали в кафедральном соборе молиться по-белорусски, у прихожан это не находило отклика. Я не против автокефалии. Но прежде всего, автокефалия должна быть в головах. И её не будет, пока БПЦ настолько клерикальная, а людей просто физически не подпускают к высшему духовенству.