Когда-нибудь спектакль кончится

«Путин и правозащитники» - тема практически неисчерпаемая.

Предмет, который ждет своих исследователей - в сфере политологии, конфликтологии, психологии. Пьеса, которую еще напишет даровитый, склонный к абсурдистским сюжетам при выстраивании диалогов драматург. Важно только не утонуть в материале, вычленяя главное. Материала много.

В прошлый раз, например, это был биологический материал. Утомленный речами про "атмосферу ненависти" в нашем обществе, которыми ему досаждали ораторы, президент РФ заговорил о том, как иностранцы собирают указанный материал "по разным этносам и людям, проживающим в разных географических точках Российской Федерации". Выслушав это все в гробовом молчании, собравшиеся вернулись к обычным своим проблемам, но познаниями в области биологии они явно обогатились. Прямо по лицам видно было.

Вчерашнее заседание СПЧ при Путине, если сравнивать с предыдущим, было пронизано иными чувствами. Встреча прошла в атмосфере скорби, ибо в тот день хоронили Людмилу Михайловну Алексееву~, а диссидент брежневских еще времен Лев Пономарев отбывал внезапный срок за перепост сообщения о подготовке схода "В защиту нового поколения" - и Николай Сванидзе в своем выступлении соединил эти безрадостные события. Он рассказал президенту о том, что последнюю в жизни подпись за день до смерти глава МХГ поставила под заявлением с требованием освободить Пономарева, а те, за кого вступался арестант, стали жертвой провокации. Ответ Владимира Владимировича, как можно было опять-таки судить по лицам, потряс присутствующих примерно в той же мере, что и прошлогодний его спич против поджигателей биологической войны.

На сей раз он повествовал о войне гражданской. Оправдывая решения двух судов, покаравших Пономарева, он неожиданно вспомнил про Францию. "Мы же с вами не хотим, - объяснил Путин правозащитникам, - чтобы у нас были события, похожие на Париж, где разбирают брусчатку и жгут все подряд, и страна потом погружается в условия чрезвычайного положения". И хотя пораженный Михаил Федотов, чуть позже и Сванидзе пытались растолковать ему, что речь идет о пытках и провокациях, против которых протестовали граждане вместе с Пономаревым, и вообще было непонятно, где Париж с покрышками, а где спецприемник и Лев Александрович, президент отнесся к их словам с откровенным недоверием. Они опять волновались, он снова их просвещал.

То есть повторялась известная по многим путинским пресс-конференциям и другим его диспутам с соотечественниками история, когда люди ему жаловались на жестокосердного и подлого нашего Фому, а он им задвигал про бесчинства иностранного Еремы. Однако в дискуссии с правозащитниками подобные истории всегда звучат особенно впечатляюще. Вот и теперь надо было слышать, с каким отчаяньем некоторые из них взывали к нему и что он отвечал. Допустим, Игорь Каляпин рассказывал ему о чудовищной ситуации с пытками, а Путин, посмеиваясь, откликался анекдотом из жизни садистов - афганских правоохранителей.

"Владимир Владимирович и правозащитники" - тема практически неисчерпаемая, но кое-какие предварительные выводы, помогая грядущему исследователю, можно сделать уже сейчас. На 25-м году существования Совета по правам человека. Допустим, ответить на вопрос, для чего Путину СПЧ. Именно для того, чтобы в собрании людей, как правило, интеллигентных, информированных, обеспокоенных - подавать кафкианские реплики и травить байки. У него, в сущности, не так уж много развлечений в жизни, тем более в последнее время, но раз в год он может позволить себе в качестве главного героя поучаствовать в заведомо абсурдистской пьеске.

Имеется ответ и на вопрос, для чего это нужно правозащитникам. Раз в год при большом скоплении телекамер и гораздо реже в приватной обстановке самые доверенные из них, тот же Федотов, получают возможность донести до Владимира Владимировича свои тревоги и печали. Выглядит это ужасно, как всякая трагикомическая бессмысленная постановка с нелепым концом. Но где-то там, за кулисами им иногда, вероятно, удается склонить гаранта или его приближенных к мысли, что вот этого узника не следует больше терзать, а тех девочек лучше бы отпустить - и это вносит определенный смысл в их деятельность.

На одних весах - унижения и пустопорожние прения, на других - человеческие жизни и гласность старательно протоколируемых дебатов. В центре зала - палач, вокруг него - просители, желающие быть услышанными. Двести челобитных отправляются в урну, но одна внимательно прочитывается, на бумаге ставится подпись и ни за что приговоренный выходит на свободу. И это по сути безнадежная пьеса, поскольку сам факт иногда резкого, чаще спокойного, порой подобострастного разговора с Путиным узаконивает все беззакония, которые он творит. Но они не теряют надежду, и надо видеть, с каким достоинством Федотов доносит президенту РФ о трудностях общения с высокомерными американскими коллегами и как важно кивает, внимая "правозащитнику" Броду, когда тот докладывает о "нарушениях прав россиян" за границей. В эту игру ведь тоже необходимо играть, если хочешь казаться объективным в глазах лидера нации.

Когда-нибудь спектакль кончится и СПЧ соберется уже без него, без Путина, к которому обращены и похвалы, и мольбы, и протесты. В другом составе, в другие времена, в другой стране, лет через десять, вряд ли раньше, скорее позже. Дожившие, хочется верить, проклянут того, перед кем стелились, кого упрашивали, с кем спорили, демонстрируя бесстрашие. Но ему уже будет все равно, а нам, кто доживет, всегда будет и больно, и стыдно вспоминать, как царь издевался над своими дозволенными диссидентами.

Однако точно соразмерить пользу и вред, которые они приносили стране своими беседами с первым лицом, мы не сможем и тогда. Одного отпустил, еще двести посадил - какая цифра перетянет? Такая уж это пьеса - выматывающая зрителя однообразием несуразных монологов, беспросветная, гнусная, обнадеживающая, загадочная.

Илья Мильштейн, graniru.org