Леонид Ильич, вы будете смеяться!

Опыт полувековой давности ничему не научил власти РФ.

«У нас наметилась тенденция к замедлению экономического роста. Большие недостатки имеются в капитальном строительстве. Слишком медленно увеличивается производительность труда, эффективность общественного производства. Эти и другие моменты вызывают серьезное напряжение…»

Вряд ли такие слова можно услышать сегодня на совещаниях в верхах. Скорее, в ходу бодрые реляции о том, что реальные доходы населения вот-вот пойдут вверх и бедность уменьшится вдвое, ВВП низковат, но спустя пару-тройку лет наверняка вырастет по темпам до значений выше среднемировых, инфляция высоковата, но скоро снизится, производительность труда не слишком впечатляет, но скоро у нас будет много высокопроизводительных рабочих мест, а российская экономика станет пятой в мире.

Процитированные в первом абзаце слова прозвучали в декабре, как ни странно, на самом высоком уровне. Но в другом декабре — 1969 года, почти полвека тому назад. Произнес их, что еще более странно, Леонид Брежнев. Дело было на Пленуме ЦК КПСС, речь его была засекречена, в печати было только короткое сообщение о дежурном руководящем действе. Во втором томе «Ленинским курсом» — политиздатовском собрании «произведений» Брежнева за 1967-1970 годы этого текста, разумеется, нет.

Самое интересное, что резко критическое выступление состоялось в то время, когда, казалось, начали прорастать плоды косыгинской реформы, дававшей больше свободы предприятиям, страна входила в 1970-й – последний год восьмой пятилетки.

А в 1966-1970 годах экономика росла со среднегодовым показателем 7,2%. До этого три пятилетки подряд темпы последовательно снижались, после 1970-го – тоже. Советское руководство трудно было заподозрить в стремлении к реалистическому взгляду на экономику. Ну, ладно еще – мрачный Косыгин, но жизнерадостный Брежнев... Не говоря уже о том, что с 1968-го после вторжения в Чехословакию начались политические заморозки.

И тем не менее: дежурно – скороговоркой – отчитавшись об успехах, Брежнев перешел к анализу трудностей. Можно, конечно, предположить, что тем самым он уязвлял Косыгина. О реформе Ильич особо не распространялся, а успехи открыто приписывал изменению системы управления – переходу от совнархозов к отраслевым министерствам. Но его отчет свидетельствует о том, что удивительным образом, несмотря на принципиальную разницу в сегодняшнем экономическом укладе и тогдашнем, мы пришли к тем же проблемам, что и полвека назад. И этот результат обеспечен сегодня невероятной степенью государствоцентричности, верой во всемогущество государства, которому достаточно рационально вбросить в экономику побольше денег (предварительно собрав их благодаря повышенным налоговым изъятиям и новым налогам) – и все сразу заработает.

Брежнев сетует на то, что дополнительные расходы, вызванные, как сказали бы сейчас, геополитической напряженностью, легли тяжким бременем на экономику. Но что же делать: «Если бы мы не помогли дать отпор проискам империализма в Юго-Восточной Азии и на Ближнем Востоке, это вдохновило бы американцев и их союзников на новые агрессивные акции где-то уже поближе к нашим границам… Если бы мы не сорвали планы контрреволюции в Чехословакии, войска НАТО скоро оказались бы непосредственно у наших западных границ». Аргументация узнаваема и спустя полвека.

Однако, говорит Брежнев, это очевидные объективные трудности. А вот как быть с эффективностью производства? Надо учитывать то обстоятельство, что «изменились главные факторы нашего экономического роста». Хочется ущипнуть себя – уж не сон ли это, не о нулевых ли, не о десятых ли годах XXI века эти слова, когда понимание изменения природы роста перекочевало из научных работ в публицистику, а оттуда прямиком в референтуру первых лиц государства. И – стало банальностью, которую и произносить-то неловко.

«Повсеместно ощущается недостаток рабочей силы. Имеет свои пределы и такой источник роста, как наращивание темпов капиталовложений в развитие производительных сил». Это больше не работает, признает Брежнев. «Значит, впредь нам приходится рассчитывать прежде всего на качественные факторы экономического роста, на повышение эффективности, интенсивности народного хозяйства».

Странно ловить себя на том, что хочется добровольно, а не как на политинформации в школе и в курсовой в университете, привести цитату из Брежнева полностью: «Речь идет о том, чтобы наращивать производство и улучшать качество продукции не только за счет новых капитальных вложений и роста численности работников, но и все в большей мере за счет полного и рационального использования уже имеющихся производственных мощностей, внедрения достижений современной науки и техники, а также за счет рачительного отношения к каждой минуте рабочего времени, к каждой машине и механизму, к каждому грамму сырья и топлива. Речь идет о том, чтобы постоянно соизмерять затраты полученными результатами, добиваться, чтобы каждый вновь вложенный рубль давал максимальную отдачу… конечный результат соревнования с капитализмом определяется иным показателем. Коренной вопрос это не только сколько ты произвел, но и какой ценой, то есть какими затратами общественно необходимого труда». Ну и понятно, дальше – о нем, о научно-техническом прогрессе. О том же, о чем твердят и сейчас.

Больше того, внедрение результата этого самого прогресса напрямую зависит от управления нового типа. Так и хочется сказать – дигитализации, цифровой трансформации. И в этом не будет большой ошибки.

Об этом же говорил дорогой Леонид Ильич 49 лет тому назад: «Ныне в мире создается настоящая «индустрия информации», которую обслуживает сложная электронно-вычислительная и организационная техника, она опирается на серьезный математический аппарат и теоретическую базу. Ускорению темпов развития системы управления, информации и электронно-вычислительной техники мы придаем сейчас большое значение».

И мы, и мы придаем! И мы страдаем «превышением сметных ассигнований» — что бы ни строили, и мы срываем «план по освоению новой техники» — инновации внедряются медленно, неохотно, доля предприятий совсем невелика. Дорогой Леонид Ильич, вы будете смеяться, но и у нас, как вы справедливо заметили в своем выступлении, темпы роста зарплаты «опережают рост производительности труда».

«Не меньшую тревогу, — бубнит знакомый голос из прошлого, еще не изуродованный сердечно-сосудистыми заболеваниями, до этого еще почти пять лет, — вызывает и тот факт, что за последние годы непомерные масштабы приобрело строительство различного рода административных зданий, дворцов, стадионов, плавательных бассейнов и других объектов. При этом многие из них строятся вне плана, да еще объявляются «народными стройками» или стройками, имеющими «особое значение».

Ну и большой привет от Леонида Ильича московской мэрии – в поддержку жителей ряда кварталов Кунцево, Чертаново, Ховрино: «Нам крайне необходимо обратить внимание и на то, что делается со сносом жилых домов, в том числе вполне пригодных для проживания. Проводит главный архитектор красную линию к всё, что за этой линией, во имя реконструкции ломают».

А дальше партийная Шахерезада, остановившись ненадолго на падении поголовья разнообразного скота (тоже не праздная тема – загляните на сайт Росстата) и поголовного пьянства (с этим сегодня получше, в смысле поменьше) прекратила (не)дозволенные речи и с облегчением перешла к международному положению.

Все это осталось на бумаге, а сама бумага была рассекречена. Косыгинская реформа остановилась. ЦСУ давал фантастически благостные картинки, но при этом даже официальные данные фиксировали снижение темпов роста экономики, ибо еще академик Струмилин сказал, что лучше стоять за высокие темпы роста, чем сидеть за низкие.

Цена на нефть росла, а к 1980 году доля алкоголя в розничном товарообороте в процентах к реализации продовольственных товаров достигла показателя 31,4%. Научно-технический прогресс блуждал по томам Комплексной программы НТП, прообраза всех программ модернизации постельцинской эпохи – от Грефа до Кудрина. И эту самую программу засунули туда же, куда и нынешние – под сукно министерств и ведомств.

Святая вера в государство не помогла: ЦЭМИ АН СССР докладывал наверх в начале 1970-х – для управления трехмиллионной номенклатурой планового хозяйства (потом число увеличилось) компьютеру, совершающему миллион операций в секунду, потребовалось бы 30 тысяч лет непрерывной работы. Самый что ни на есть дикий рынок после либерализации цен 2 января 1992 года проделывал те же операции с невиданной легкостью, переиграв все утопии оптимальности планирования – продукты появились на полках магазинов. Сбылась мечта академика Глушкова, предлагавшего к каждому коровьему вымени приделывать датчики, чтобы высчитывать оптимальные объемы производства молока, но сбылась без всяких датчиков – благодаря невиданным счетным способностям невидимой руки рынка.

А теперь мы зашли на новый виток: государство ищет деньги, чтобы потратить их по своему разумению, отказывая рынку в способности сделать это лучше. Опыт Леонида Ильича полувековой давности ничему не научил. Да и сам Брежнев, произнеся очень резкую по тону речь на те же темы на декабрьском пленуме 1972 года (она известна по записи в дневнике Анатолия Черняева: «Людям нужны не деньги, а товары»), вскоре стал исповедовать иную веру: главное ничего не менять и ничего не трогать, а про эффективность и производительность можно говорить годами, если не десятилетиями. И ушел из жизни в год, когда цена на нефть достигла тогдашнего пика – 40 долларов за баррель, что уже, впрочем, советскую экономику не спасало.

Андрей Колесников, gazeta.ru