Диссидент поневоле

История с обыском и вишенкой на торте.

Моя заметка от 31 декабря о том, как в детстве, на излете брежневского развитого застоя, я и мои родители весь день тратили на приобретение пачки сливочного масла, побудил многих читателей поделиться в комментариях историями из собственного опыта. Большинство этих историй очень интересны, как живые свидетельства эпохи совка, из которого все мы родом; из них можно было бы составить отдельную публикацию, что, вероятно, мы и сделаем в нашей газете.

Также ряд читателей указал мне на области, которые не были затронуты в моей заметке, как то: приобретение в советское время мебели, драгоценностей, книг. Но невозможно объять необъятное, тем более в небольшой заметке, хотя у меня есть истории из разных областей советской жизни. Помню, кухонный гарнитур мы везли из самой Москвы (и там он был не в свободной продаже, московские родственники помогали с его приобретением) – сегодня это выглядит как дикость, молодым трудно будет представить такую экзотику. И обои везли оттуда же. А вот с унитазом, который хотели привезти также из Москвы, вышел облом: даже и в ней, в столице, унитаз приобрести не удалось. Как оказалось, это был один из самых больших дефицитов в Союзе – он тогда продавался в единственном в Москве магазине, и ходить отмечаться в очереди надо было в том числе ночью – но это оказалось уже выше наших сил.

Отдельная песня советских реалий – это транспорт. О нем у меня тоже есть собственная история. Правда, относится она к 1992 году, когда формально Советского Союза уже не было, но все совковые реалии еще были налицо, усиленные к тому же абсолютным развалом во всех сферах жизни, в том числе, в транспортной сфере.

Жил я тогда на так называемой Бабурке, единственном микрорайоне Запорожья, куда не ходили ни троллейбусы, ни трамваи – только автобусы. А ехать надо было через остров Хортицу, соответственно, два раза по мосту переезжать Днепр... На Бабурке жили преимущественно рабочие с металлургических гигантов города – "Запорожстали", "Днепроспецстали" и т.д. То есть, можете себе представить, какая масса людей в час пик перемещалась утром на работу, а вечером – домой. А автобусы в те годы безвременья зимой даже в час пик ездили с интервалом примерно раз в час. И вот однажды вечером – был сильный мороз – мы с женой и грудным ребенком часа полтора простояли на остановке и не смогли втиснуться ни в один автобус (сам-то я влез бы, но ребенка просто бы задавили). В итоге я в ярости и в отчаянии просто впихнул жену с сыном в кабину к водителю (в нее была отдельная дверь, это был "Икарус"-гармошка), а сам втиснулся в салон. Водитель, надо отдать ему должное, ничего не сказал, и жена с ребенком так и проехали в водительской кабине до нашей остановки.

Но все это была присказка к той истории, которую я хочу рассказать сейчас – раз уж пошла такая пьянка, и мы в новогодние дни стали вспоминать советские реалии.

1982 год. Я учусь на втором курсе Запорожского машиностроительного института. А родители поехали по курсовке на Кавминводы. Я остался один дома.

Отец в то время собирал материалы о жизни в СССР. Дело в том, что как-то в городской библиотеке ему попалась брошюра, которая произвела на него неизгладимое впечатление. Это была книжица, написанная американским журналистом, жившим несколько лет в Санкт-Петербурге в начале ХХ века. Имени журналиста (я спросил отца) сейчас он, к сожалению, не помнит (может быть, кто-нибудь из сверх эрудированных читателей подскажет его имя – будем благодарны). Издана брошюра была уже при Советской власти, где-то в 18-м – 19-м году, и каким-то фантастическим образом не была изъята и уничтожена, а наличествовала в городской библиотеке в открытом совершенно доступе. Почему этот факт должен удивлять, вы сейчас поймете.

Брошюра эта была о жизни дореволюционных питерских рабочих, с конкретными данными: размерами их доходов и стоимости жизни в царской России. Приводились цифры, сколько простой рабочий, в том числе в том самом пресловутом 1913 году, на свою зарплату мог купить буханок хлеба, килограммов колбасы, мяса и всех прочих продуктов и товаров. И эти цифры были настолько не в пользу уровня жизни советских трудящихся, что они просто ошеломили отца. Ведь нам из всех пропагандистских щелей рассказывали совсем другое о проклятом царском прошлом!

И у отца возник замысел книги – разоблачить вранье советской пропаганды, представить сравнительный анализ жизни трудящихся при царе и в стране победившего социализма. И он стал собирать материалы о реалиях жизни в СССР – абсолютно легальные, в основном статьи из советской прессы, часть из них – критического характера, а такие периодически проскакивали: в "Литературной газете", "Известиях", даже в "Правде"!

Забегая вперед, скажу, в чем его потом обвинят. Вот как вы думаете – в чем? "Читал „Правду“"? – Почти угадали! Обвинение заключалось в "тенденциозном подборе" материалов – иезуитская изощренность гэбэшникам была уже свойственна тогда.

Напомню, это был 1982 год, предвидеть 1985 год было невозможно, поэтому, понятно, отец ни в коей мере не рассчитывал на публикацию своего труда в СССР. Тогда мы полагали, что со временем уедем в Израиль, и вот там отец и предполагал опубликовать эту книгу.

Уезжая на отдых, родители сложили в одну сумку какие-то ценные вещи, а также на всякий случай, без всякой задней мысли, папку с этими газетными вырезками и уже какими-то набросками к будущей книге, и отнесли сумку двоюродной сестре отца. Да, и еще в этой папке была фотография Александра Солженицына с сыновьями. Как вы понимаете, это фото было уже не из советской прессы – это по тем временам действительно был криминал.

Сестра отца вместе с мужем работала на "Масложиркомбинате". И вот по странному стечению обстоятельств именно в те дни, когда родители были на курорте, домой к кузине отца нагрянули с обыском из ОБХСС (может быть, теперешние молодые люди не в курсе, что означает эта аббревиатура – Отдел по борьбе с хищениями социалистической собственности). Объяснили, что у многих работников комбината проводят обыски.

Почти сразу один из проверяющих обнаружил принесенную родителями сумку, а в сумке – ту самую папку. Но он равнодушно просмотрел собранные в ней газетные вырезки, в том числе не придал никакого значения фотографии Солженицына, и уже собирался закрыть папку и отложить ее в сторону. Но наблюдавший со стороны молодой человек, как говорится, "в штатском", "зацепился" глазом за портрет Александра Исаевича: "Ну-ка, ну-ка, дай сюда!" – И с этого момента пошла раскручиваться наша эпопея с КГБ.

Понятно, что тот, который "не узнал" Солженицына, действительно был работником ОБХСС. Откуда работнику ОБХСС было знать "злостного антисоветчика" в лицо? А тот, который "узнал" – работником КГБ. И это было самое явное свидетельство того, что обыск ОБХСС был только прикрытием, иначе почему вдруг вообще в группе оказался гэбист? Видимо, была какая-то наводка, скорее всего, прослушивался наш телефон.

По окончании обыска двоюродной сестре отца и ее мужу сказали, что по линии ОБХСС все в порядке, претензий к ним нет, они честные советские служащие. А папку конфисковали.

Затем отца неоднократно тягали в КГБ (в том время, напомню, генсеком как раз стал Андропов, к счастью, ненадолго), туда же вызывали маму и родственников отца, внушали им, чем может закончиться его писательство. Один из гэбистов откровенно говорил отцу, что его следовало бы с кайлом в руках отправить трудиться куда-нибудь на север. А другой доверительно просил его передать мне, чтобы я прикусил язык и поменьше рассказывал анекдотов. Видимо, в нашей институтской группе были стукачи. Впрочем, тогда анекдоты рассказывали уже все, в этом отношении времена были вегетарианские, во всяком случае, за анекдоты не сажали.

На работе (а работал отец начальником одной из лабораторий в ЦЗЛ "Запорожстали"; ЦЗЛ – Центральная заводская лаборатория) ему объявили выговор, а в парткоме комбината (хотя он не был партийным) грозили психушкой. Самое неприятное – в заводской многотиражке "Днепровский металлург" на всю полосу была опубликована статья "Чертополох". Из названия уже совершенно ясно, о чем шла речь в материале: советские граждане с корнем должны вырывать этих зайдманов, произросших по чьему-то недосмотру на ниве счастливой советской жизни. Сегодня такое читать забавно, но тогда, честно признаюсь, жутковато было. Мы долго хранили эту газету в семье, как реликвию, но потом, видимо, во время переезда в Германию, она затерялась.

Но это было еще не все. Как-то на заводе состоялось собрание, на котором присутствовал тогдашний Первый секретарь обкома партии Михаил Всеволожский, и зашла речь о произросшем на территории "Запорожстали" чертополохе. Услышав, что этот Зайдман продолжает трудиться в прежней должности, Всеволожский страшно возмутился этим фактом, поставив на вид руководству комбината это безобразие. В итоге отца понизили в должности – по сокращению штатов перевели из начальника лаборатории в простые инженеры. А для отвода глаз – что это действительно сокращение штатов, а не расправа над неугодным – расформировали всю его лабораторию! Не смертельно, конечно, но у отца еще хватило "наглости" судиться с администрацией, доказывая, что "сокращение штатов" было незаконным. Разумеется, суд он проиграл.

Ирония судьбы заключалась в том, что с внуком Всеволожского, Михаилом Бугаёвым, я учился в одном классе. Честно скажу, "звездной болезни" у него не было, со всеми одноклассниками он держался равно. Настолько равно, что я поначалу, в младших классах, не очень-то и понимал, что он "элитарный" мальчик, и однажды, классе в третьем, по наивности в числе прочих пригласил его на свой день рождения. Все-таки оказалось, что он не настолько демократичен, чтобы прийти ко мне домой – скорее всего, родители ему объяснили, почему он не должен этого делать – но в понедельник он принес мне в школу подарок и извинился, что не смог прийти.

В целом можно сказать, что в этой истории мы отделались легким испугом.

У этой истории есть и своя вишенка на торте.

1988 год. Перестройка в разгаре. Разгул демократии.

К отцу на работу пришли двое работников КГБ и сообщили ему, что он реабилитирован, извинились за прошлое и даже предложили свое содействие для восстановления его в прежней должности. Но в 88-м году ему оставалось уже два года до пенсии, и он отказался от их услуг. Но сказал гэбешникам следующее. Вы опубликовали порочащий меня материал на всю страницу многотиражки. Ославили меня на весь 40-тысячный комбинат. Я не прошу такого же огромного опровержения, опубликуйте маленькую заметку о том, что я реабилитирован.

Гэбисты задумались, говорят: нам надо посоветоваться с начальством.

Естественно, ничего опубликовано не было.

Вадим Зайдман, kasparov.ru