И стены, и мосты

В начале XXI века в который раз встал вопрос о границах Европы.

Человеку суждено жить с другими людьми. Даже отшельнику не избежать этого жребия. Само слово подсказывает нам этот смысл, ведь быть отшельником можно только в отношении других людей. Это позволяет в украинском переводе точно схватить содержание ключевой строки песни «My Society» немецкой группы «De-Phazz»: «In my society I'm only solitary, not alone" – "В моем обществе я только отшельник, но не одинок». Немецкий философ Эдмунд Гуссерль считает, что критически настроенный мыслитель не может сказать ничего о жизни после смерти, кроме того, что в ней точно нет этого общего с другими странами мира. Негативным соответствием этому в нашем мире является безумие. Ведь недаром другой немецкий ученый Карл Ясперс считал аутизм средоточием психической патологии. Так или иначе, в этой жизни ощущение полной обособленности от других и общего с ними мира является очень болезненным. Это болевое ощущение замкнутости в полном одиночестве гениально передал греческий поэт Константинос Кавафис в стихотворении «Стены»:

Без краплі сорому, жалю чи співчуття

мене високим муром оточили.

У безрусі, зневіренні, щодня

гадаю лиш, чи стане мені сили?..

Зробить чимало справ хотілося б мені.

Як сталось так, що я нічого не помітив,

ні гуркоту, ні гамору робітників?!

Незчувся – і мене відрізано від світу.

(В переводе Андрея Савенко).

Но, пожалуй, самым выдающимся произведением искусства о различных модификациях стены, которая отделяет человека от остального мира, является рок-опера «The Wall» («Стена») и фантасмагорический музыкальный фильм с этим же названием британской группы «Pink Floyd».

Французский философ Жан-Поль Сартр вопреки этому считал, что «Другие – это ад». Я нуждаюсь в признании со стороны Другого, но только мне удается привлечь к себе его внимание, оказаться под его взглядом, я наталкиваюсь на встречное требование со стороны Другого – признать его. Я не уверен в собственном бытии. Чтобы получить эту уверенность, мне нужно признание моего бытия Другим. Но вместо этого признания я сам должен признать Другого, чтобы он избавился от неуверенности в собственном бытии. И так на протяжении всей жизни: я нуждаюсь точке зрения Другого, но, как только оказываюсь под его взглядом, стараюсь избежать его. Довольно печальная картина человеческого бытия!

Если бы она была вполне адекватной, то наша жизнь действительно была бы сплошным адом. Впрочем, слава Богу, человеческая жизнь течет между этими экстремумами – полным одиночеством и потерей самого себя в непрерывной погоне за признанием Других. Шаткий баланс является залогом психического здоровья и условием возможности индивидуального успеха. Мы нуждаемся в стенах, чтобы обезопасить себя от посягательств со стороны Других, но одновременно нам не суждено выжить без мостов, которые соединяют нас с ними.

В отношениях людей мосты и стены – это метафоры. В существовании городов – это реальные мосты и стены. Города нуждаются в стенах, чтобы защитить себя от нашествия врагов, в мостах – чтобы впустить к себе друзей и иметь возможность общаться с внешним миром. В конце концов, свободный средневековый европейский город, окруженный стенами и рвами, через которые перекинуты мосты, является прообразом современных городов. И вообще, эти древние города, руководствовавшиеся собственной системой права, являются прообразами современной западной цивилизации. В конце концов, от слова «город» и происходит понятие цивилизации, ведь на латыни город – это «civitas». Впрочем прообразом цивилизации является не любой город, а именно средневековый европейский город, в котором жили свободные и ответственные граждане, жизнь которых не зависела от произвола диктатора, а регулировалась четкой системой права. Такая система права могла существовать только в городах, хорошо защищенных стенами от нападения варваров и объединенных мостами с другими цивилизованными городами. Баланс стен и мостов символизирует баланс безопасности и свободы – двух важнейших ценностей нашей цивилизации, которые отчасти противоречат друг другу, но именно поэтому только баланс между ними и делает возможным по-настоящему цивилизованный образ жизни.

Предшественниками свободных европейских городов, очевидно, были древнегреческие полисы – единственные известные нам политические образования с прямой демократией. Каждый гражданин полиса должен был защищать собственный полис и участвовать в управлении им, принимая совместно с другими решение в агоре – центральной площади полиса. Поэтому для Аристотеля человек – это политическое животное, то есть свободное существо, ответственное за собственную жизнь и жизнь других свободных людей, живущих вместе с ним. Эта взаимосвязь свободы и ответственности является основополагающей и для средневековых городов, и для современной западной цивилизации. Мы свободны настолько, насколько ответственны за собственную судьбу и судьбу окружающих людей. Моя свобода не может угрожать свободе других, а их свобода моей свободе. Мы свободны и одновременно защищены от произвола друг друга. Более того, только действительно свободные люди могут жить в безопасности, потому что рабы всегда в опасности, поскольку зависят от произвола тирана. Поэтому, отказываясь от свободы ради безопасности, сначала теряешь свободу, а впоследствии безопасность.

Как известно, большое количество украинских свободных городов имели систему европейского права, то Магдебургского, то какого-то другого. Поэтому, на мой взгляд, не самым главным знаком нашей причастности к западной цивилизации является памятник Магдебургскому праву на склонах Днепра в Киеве. Наши города запечатлели то правовое наследство также в собственной топографии: свобода – это мосты, безопасность – это стены. Но когда наша свобода в опасности, мы нуждаемся в стенах, чтобы защитить ее. Так возникли баррикады на Майдане в центре Киева в 2013 году, последнего свободного украинского города, который империя московитов лишила Магдебургского права в начале XIX века. В начале XXI века наша историческая память заставила нас построить стены в центре родного города против преступной шайки кукол Кремля, высокие стены которого издавна защищают несвободных людей от нашествия варваров, а ужасных диктаторов от собственного народа и всего цивилизованного человечества.

Образ города можно распространить на всю культуру в целом. Культурная топография также требует и стен, и мостов. Причем в сфере культуры они часто являются продуктами общественной фантазии. В произведении «Воображаемые сообщества» Бенедикт Андерсон определяет нации как нарации. Нации – это политико-культурные конструкты, которые создаются в совместных сказаниях о собственной истории и видениях собственного будущего. В конце концов, такими конструктами являются не только нации, а любые общественные образования. Границы этих образований обозначают мнимые стены, а их связи с другими образованиями – мнимые мосты. Впрочем, несмотря на такое притворство, они часто бывают очень эффективными. Железный занавес, отделивший колонизированные Россией народы в составе Советского Союза от цивилизованного мира, оставаясь метафорой, искалечил судьбы реальных людей, ограничивая их свободу. Мнимые стены иногда воплощались в реальные стены, например Берлинскую стену. Кстати, после ее свержения на этом месте состоялось феерическое музыкальное представление упомянутой рок-оперы «Стена». Разрушение Берлинской стены физически вызвало падение железного занавеса, что позволило эмансипацию народов Центральной и Восточной Европы от Советского Союза и их присоединение к европейской цивилизации. Коммунистический тоталитаризм потерпел поражение почти через 50 лет после краха нацизма и фашизма. Вскоре распался и сам Советский Союз. Казалось, что Европа наконец выздоравливает от всех бесчеловечных форм радикальных идеологий и порожденных ими политических режимов. В конце ХХ века виртуальные и реальные стены между народами Европы крошились, осыпались и исчезали.

Но в начале XXI века в который раз встал вопрос о границах Европы. Причем пока речь идет не только о внешних, а также о внутренних границах, но теперь уже не между народами Европы, а между европейскими ценностями и европейским образом жизни, с одной стороны, и проявлениями того, что угрожает ему не как чужое, а как враждебное, внутри самих европейских государств – с другой.

Поэтому должны ли мы разрушить все стены?

С одной стороны, следует согласиться с современным немецким философом Бернгардом Вальденфельсом, что уровень цивилизованности общества зависит от уровня ксенофобии в нем. Чем выше уровень ксенофобии, тем ниже уровень цивилизованности. Отождествление Чужого с враждебным характерно примитивным личностям и обществам. Зато, готовность принять Чужое, интерес к нему и жажда познать его – признак развитого человека и развитого общества. Впрочем, сам Вальденфельс отмечает, что при этом Чужое должно оставаться Чужим, не растворяясь в гомогенности своего. Только тогда мы можем говорить о настоящей толерантности и преодолении ксенофобии. А ради этого мы, кроме мостов к Чужому, должны хранить и стены, которые не так защищают нас от него, как Чужое от нас, охраняя его неповторимую и притягательную чуждость. В культурном пространстве эти виртуальные стены иногда превращаются в реальные стены музеев, библиотек и других культурных учреждений. В них хранятся артефакты чужих культур и собственной культуры, через временное расстояние стали отчасти чужими для нас. Это позволяет широкой общественности познакомиться с ними, а ученым – изучать их.

С другой стороны, что делать, когда Чужое само превращается во враждебное, когда оно не только провоцирует и поощряет нас к конструктивному ответу, а грозит уничтожить или растворить нас в себе? Что делать, когда сталкиваешься с Чужим, которое именно воспринимает что-либо чужое как враждебное, демонстрируя высокий уровень ксенофобии? В ХХ веке мы видим две стратегии уничтожения Чужого. Одна из них циничная и наглая. Это стратегия немецкого нацизма. Согласно нему, Чужое следует уничтожить или подчинить ради выживания и процветания своего – евреев и ромов следует убить, а другие неарийские народы, прежде всего славян, превратить в рабов арийской расы. Эта ужасная стратегия отношения к Чужому привела к миллионам жертв, но именно из-за своей отвратительной дерзости потерпела поражение и была осуждена всем цивилизованным человечеством. Другая стратегия уничтожения Чужого – это его постепенное растворение в Своем. Ради этого российские большевики придумали мерзкий гибрид – «советский народ», в котором должны были раствориться все различия колонизированных Россией народов в кажущемся единстве, созданном вокруг Москвы. Эта стратегия также привела к миллионам жертв, впрочем, к сожалению, до сих пор не получила однозначного осуждения.

Сегодня Россия в так называемой гибридной войне против Украины применяет обе стратегии. Российские войска и поддерживаемые ею террористы убивают и уничтожают в Крыму и на Донбассе, а внутри нашей страны пророссийские силы цинично рассказывают о братских народах, великой русской культуре, частью которой являемся как бы и мы, и тому подобное. Как вести себя в такой ситуации? Как, защищаясь от «русского мира», не заразиться «наукой ненависти» , которой он пропитан? Как, построив стены против внешней и внутренней российской агрессии, а не разрушить мосты внутри общества, которые объединяют различные национальные, культурные, языковые и религиозные сообщества? Ведь вирус ненависти, войдя в тело общества, может инфицировать не только наше отношение к вражескому «русскому миру», но и все внутренние и внешние социальные связи. Однозначных ответов на эти вопросы нет. Единственное, что можно посоветовать: строя стены, не забывать о мостах, наводя мосты, помнить о стенах.

Вахтанг Кебуладзе, философ, член Украинского ПЕН, «Новое время»