Как сто тысяч крестьян пошли войной на большевиков
За считаные месяцы восстание охватило огромную территорию.
В конце января 1921 года в Западной Сибири вспыхнуло одно из самых масштабных и кровавых восстаний за всю историю Гражданской войны в России. "Кулацко-эсеровский мятеж"– так его обозначала советская историография. Такое название закрепилось за тем событием по сию пору, однако потомки его участников и краеведы с подобной трактовкой не согласны. По их мнению, это был не локальный мятеж, а настоящее народное восстание, пишет "Сибирь. Реалии".
Начавшись в самом конце января 1921 года, крестьянский бунт за считаные месяцы охватил огромную территорию – от Кокчетава на севере Казахстана до приполярного Салехарда. Крестьяне, поначалу довольно лояльно и спокойно встретившие советскую власть после разгрома Колчака, были вскоре разочарованы и возмущены политикой продразверстки. Декларируя "изъятие излишков", на деле местные власти забирали у крестьян чуть ли не последнее.
По распоряжению Совета народных комиссаров, только с 20 июня 1920 года по 1 марта 1921 года следовало изъять в Иркутской, Енисейской, Томской, Омской, Алтайской и Семипалатинской губерниях 110 млн пудов хлеба. Кроме того, на местных жителей возрасте от 18 до 50 лет наложили повинность по рубке и вывозу леса, за уклонение от которых полагались суровые наказания.
– Никакого "кулацкого" и "эсеровского" мятежа не было! Это миф, пропагандистская выдумка, – рассказывает 83-летняя Людмила Пачганова, сургутский краевед. – Первые кулаки в наш край прибыли только в 30-е годы и не по своей воле, а как спецпереселенцы. Что до эсеров… Сургут в то время был захолустным северным городишкой, где-то на обочине революционной жизни. Сообщение с внешним миром одно – река, в районе же и подавно кругом места безлюдные, непроходимые, а население – ханты в основном и селяне безграмотные. Это ведь не Казань, не Омск, не Петроград, какие тут могли быть эсеры?! Вилы да обрезы взяли простые мужики, которых красногвардейцы довели до ручки продразверсткой, всеми этими "изъятиями излишков".
Восстание началось в Ишимском уезде Тобольской губернии (ныне Тюменская область). Зажиточные крестьяне стали расправляться над местными большевиками, а также приезжими с "большой земли" ЧОНовцами и просоветскими агитаторами.
Уже через месяц так называемая крестьянская армия насчитывала около 100 тысяч бойцов. Были среди них бывшие красноармейцы и даже политработники.
Вооружены они, как правило, были плохо: колья, дубины, вилы, старые берданки и трехлинейки. Однако сопротивление оказывали упорное. Разбирали железнодорожное полотно, жгли мосты, захватывали тяжелые орудия – пулеметы и даже пушки. Поддерживая между собой связь, крестьяне организовывали штабы и планировали целые наступательные операции: нужный опыт повстанцам дали недавние войны, Первая мировая и Гражданская.
К середине февраля волна восстания докатилась до Сургутского уезда. Партизанам, как они сами себя называли, удалось привлечь на свою сторону немалую часть зажиточного и середняцкого населения. Советской властью в уезде было объявлено военное положение, мобилизации подверглось все трудоспособное население города и прилегающего к нему района. Но эта затея пошла не на пользу большевикам, поскольку бежавшие от насильственного призыва мужчины пополняли ряды повстанцев.
Сургутские уездные комитет партии и исполком в феврале 1921 года организовали революционный комитет. На его базе для подавления восстания был сформирован добровольческий отряд, который выступил в село Самарово (нынешний Ханты-Мансийск), где влился в состав революционных войск Севера.
Сургутские повстанцы продержались несколько месяцев. Партизан обслуживала сапожная мастерская, в городе открылся военный госпиталь, у крестьян, наконец, перестали отнимать имущество. Однако Советы имели перевес в численности бойцов и в вооружении. В конце мая 1921 года с открытием навигации в город прибыли части особого назначения (ЧОН) по борьбе с контрреволюцией под командованием Александра Неборака. Восстание в Сургуте и районе было подавлено, а остатки сургутских партизан переместились дальше, на Ямал, чтобы продолжить борьбу.
– В годы восстания отцу было 18 лет, – продолжает Людмила Пачганова. – В Гражданской войне он участия не принимал, повезло, что ни колчаковцы, ни красные к себе не забрали. Видимо, мал был еще, а когда совершеннолетним стал, война уже закончилась. Золотые руки были у папы, и один купец забрал его в деревню Юган. Там не было такой ожесточенной борьбы, как в самом Сургуте или на юге Тюменской области, но все равно бои случались. Отец был просоветски настроен, но все равно прятал повстанцев в погребе. Люди-то все свои, земляки, односельчане. Хорошие или плохие – отец особо не разбирался. Он по совести поступал, ему людей было жалко. Ведь об этом нигде не пишут, а люди тогда друг с другом не церемонились. Кулаки пленных красноармейцев и комсомольцев косами-литовками резали почем зря, а большевики в заложники детей и женщин брали, жгли дома "мятежников", отец говорил потом, что и расстрелы мирных сельчан были и пытки подозреваемых. Сама я это время не застала, сказать, что было, а чего не было, не могу. Но вот что точно могу сказать, крови пролилось в Югре немало. В деревне Юган, где отец жил, повстанцы просоветскую молодежь казнили. К примеру, совсем еще юную комсомолку Александру Новосельцеву, почти подростка, расстреляли, а затем вывезли на реку Покомас и утопили тело. В деревне до сих пор стоит обелиск.
Большевики тоже в долгу не оставались. Мы когда с родителями в Сургуте, уже после Великой отечественной войны, в "деревяшках" жили, то я даже и не подозревала, что на месте тех домов барачного типа было братское кладбище, где расстрелянных повстанцев хоронили. А до того хоронили казненных попов, духовенство местное. Сколько там человек покоится? Кто его знает! Учет ведь никто не вел. А вот мы там с детворой бегали, гуляли, понимаете? Но везде были как подонки, так и люди с большой буквы. Были и среди повстанцев жестокие, лихие люди, а были и красные, что не предавали и не продавали! Вот что хочу сказать.
Жительница села Локосово, 79-летняя Раиса Никитина вспоминает:
– Папа мой, Макар Петрович, рассказывал, что когда начался мятеж, то по селениям пошел такой приказ, что всех партизан или сочувствующих, помогавших им – расстреливать на месте, а имущество реквизировать. Уполномоченные от советской власти отправились по домам, но многих мужчин не нашли, тогда стали арестовывать взрослых домочадцев. Папа мальчишкой был, подростком, а большевики детей не трогали. Может, где-то и забирали, но у нас в селе не было такого. Женщин – это да, некоторых под конвоем отводили в комендатуру. Допрашивали. Сестру папину, тетю Валю, тоже водили на допрос, правда не пытали и не били, поскольку наша семья ни в чем таком замешана не была. Просто трудились, старались выжить в то время. Но вот соседи моей родни, семья Проводниковых, вместе с повстанцами в леса подались. Погибли в бою. Дети у них были, но о них ничего не известно. Может, в детский дом их отдали, тогда детей партизан отдавали в детдома, а может, и вместе с родней погибли…
Началось все с того, что стали отнимать семенной хлеб. По словам папы, не у каких-то там эсеров-буржуев, а у работяг. Причем было неважно бедняк ты или зажиточный, все должны были отдать положенную норму. Если отъем кормового хлеба люди еще терпели, то когда стали отбирать и посевной – тут уже пошла коса на камень. Ведь если ничего не сеять летом, то все – верная смерть для крестьянина! Вопрос борьбы за хлеб был вопросом жизни или смерти. Вот так. Коммунистов, когда мужики прогоняли, да и потом, когда власть к Советам обратно перешла, папа больше прятался в избе да в погребе отсиживался. А так многие и делали! Отец говорил, особенно было страшно, когда артиллерия била, это красные штыками зимой удержать власть не могли, так по весне орудия тяжелые по воде пригнали.
В общем, морозы помогли мужикам зиму пережить. Потом пришли красноармейцы, говорили, что освободили людей от бандитов. Хотя зерно забирали ведь не бандиты. Вот в чем загвоздка. А после прихода большевиков папа лично видел убитых на улицах. Кто они, повстанцы или случайные прохожие, в тот момент было неизвестно.
Думаю, нашей семье дедовское фото помогло. Дед мой был красноармейцем, занимал командную должность, но погиб в 20-м где-то на Украине. Осталось его фото с фронта, он там весь при параде, в буденовке, с шашкой. Фото это в избе на видном месте висело. Красноармейцы после всех этих событий в дом заходили, ну, и фото когда видели, расспрашивали, что да как. Уходили всегда с миром. Наверное, думали, что в такой семье на власть руку не поднимут. До сих пор рада, что отца с матерью обошло стороной это лихолетье. Под репрессии никто ни попал, отец потом в Отечественную воевал, в 67 году умер. Родители прожили счастливую жизнь, жаль, не всем так повезло, – говорит Раиса Никитина.
В советские времена в Сургуте на площади Красных партизан, у братской могилы погибших участников подавления восстания, а также у аналогичных мест захоронения в Локосово, Тундрино, в Покуре, Югане школьников принимали в октябрята и пионеры, а в праздничные даты проходили митинги. В 1963 году в Сургутский краеведческий музей из села Тундрино был доставлен и передан на постоянное хранение первый деревянный памятник, дошедший с тех времен. На нем и сегодня можно прочитать стихотворные строки. Но, как говорят краеведы, история стирается из летописи города во многом из-за современной конъюнктуры. Имена красногвардейцев, непосредственно участвовавших в подавлении восстания в Сургуте, исчезли с появлением нового, отреставрированного памятника в 2005 году.
Тогда по решению местных властей на каменной плите рядом с монументом, который стоит на месте братской могилы, выгравировали имена и фамилии совсем других бойцов, многие из которых вообще в восстании не участвовали, а погибли раньше и даже не на территории Сургута. Здесь же появились и имена тех, кто погиб уже на полях Второй мировой войны. Выполненную частично из бетона и мрамора стелу с выгравированной надписью: "Вечная память жертвам кулацкого восстания 1921 года" демонтировали. При осуществлении замены был утрачен текст, представлявший информацию о том, что это братское захоронение 1921 года. С тех пор могила мемориала остается безымянной.
Известный сургутский краевед Владимир Домрачеев уже не один год добивается исторической справедливости, требуя от властей восстановить на памятнике оригинальный текст, а также настоящие данные погребенных.
– Вольная, конъюнктурная трактовка истории в России была всегда. Когда переворот становится успешным, его называют революцией. Когда нет – называют мятежом. Была актуальной советская власть – воздавали ей почести, перестала быть актуальной – тут же забыли, переписали под новое веяние. Зачем-то к братской могиле чиновники указали провести вечный огонь, хотя традиционно это символ Великой Отечественной войны. Привезли аж с юга России гаубицу, танк Т-34. Хотя при чем тут это? В Сургуте никогда не было боев с немцами! Не понимаю, кому и для чего на конкретном захоронении, где покоятся останки конкретных людей, на мемориальных плитах понадобилось перечислять фамилии не тех погибших и похороненных, по какому принципу происходил отбор персоналий для торжественного погребения? Непонятна и цель сокрытия исторических фактов событий 20-х гг. Я обращался и к прежнему мэру и к новой власти, писал прошения, но чиновники "отфутболивали" по разным инстанциям, а концов не найти до сих пор. Хотя с глазу на глаз мне чиновники говорили о том, что тема Великой Отечественной сейчас гораздо значимее. Более востребована, так скажем. Народ больше понимает и воспринимает именно этот исторический отрезок времени, значит надо уделять ему больше внимания. Но ведь период Гражданской войны тоже значим! Это часть нашей истории и нельзя его обходить стороной. Нельзя какие-то даты преувеличивать, а какие-то преуменьшать в угоду текущему строю. Политика меняется, а история одна, и переписать ее невозможно!
Что до восстания, то, проработав не один год с источниками в архивах, скажу так. Предпосылкой восстания однозначно послужила продовольственная разверстка, ощутимо задевшая крестьянство. Проще говоря, прикрываясь демагогическими лозунгами, большевики откровенно грабили народ. Это вызвало массовое недовольство крестьян и, как следствие, в 1921 году последовал социальный взрыв, огонь мятежа охватил и наш Сургут, да и практически весь Тюменский север присоединился, поскольку тут крестьянин никогда голодным не был, не знал, что такое голод, и очень не хотел Ленинград и Москву кормить задарма. Мужикам были чужды столичные проблемы и распри, они просто хотели спокойно сеять хлеб, доить коров, кормить детей. А революционеры этой возможности народ лишали.
Если подумать логически, то не много ли бандитов было, если тысячи крестьян выступили против новой власти? У нас, выходит, полстраны тогда кулаки да эсеры были, так что ли?! И что это за власть такая, если так много народа ее терпеть не может? Архивы округа, города и района документально подтверждают тот факт, что борьба была серьезной, это были не просто какие-то бандитские вылазки. 31 января представительство ВЧК по Сибири направило всем подчиненным ему комитетам телеграмму, в которой четко говорилось: "Имеются признаки, что в Сибири мы подходим к полосе массовых крестьянских восстаний", – рассказывает Владимир Домрачеев.
Восстание длилось почти два года, и закончилось полным разгромом крестьянских партизан. Чтобы погасить все очаги сопротивления в Предуралье и Западной Сибири, понадобилось в общей сложности около 20 полков и дивизий, 4 бронепоезда, тяжелая артиллерия. В итоге восстание послужило толчком к переходу от военного коммунизма и красного террора к Новой экономической политике, продразверстку заменили налогом. Так начался недолгий период относительной "либерализации", фактически завершившийся в конце 20-х и уступивший место новому периоду государственного насилия – форсированной индустриализации и принудительной коллективизации.
Новости и события в Беларуси и мире.
Пресс-центр [email protected]