Илья Яшин: Я не стал сальным мордатым единороссом

Российский оппозиционер выступает за польский сценарий смены власти.

Илья Яшин уже больше года занимает должность главы Красносельского района Москвы. За это время он выпустил несколько расследований о «коммунальной мафии» и антигололедных реагентах, отказался от личного водителя и ежеквартальной премии. «МБХ медиа»поговорили с политиком о Прекрасной России Будущего, мэрских амбициях и о том, как муниципальные депутаты в Красносельском районе меняют систему под себя.

«Мое поколение гораздо более „путинское“, чем нынешние 18-летние»

— Начну сразу с вопроса в лоб: ты хочешь стать мэром Москвы?

— Мне кажется, я готов к этой работе. Я планировал участвовать в выборах мэра Москвы в прошлом году и, мне кажется, справился бы точно не хуже, чем нынешнее руководство города. Во-первых, я люблю Москву, я здесь родился и вырос. Для руководителя города очень важно иметь сентиментальное к нему отношение. Это мое принципиальное отличие от Сергея Собянина, который за время своего правления разрушил в историческом центре около 150 памятников архитектуры только по подсчетам Архнадзора. Это очень цинично-менеджерский подход к городу. К тому же за последние полтора года я увидел, как работает система изнутри, в муниципалитете, и собрал хорошую команду. Думал, что могу получить хорошую поддержку, но, к сожалению, возможности принять участие в этих выборах не было, потому что муниципальный фильтр позволяет Собянину отсеять любых представляющих хоть какую-то опасность конкурентов.

— А твой союзник Алексей Навальный как-то тебе помогал с подготовкой к этим выборам?

— Помогал, частично. Например, у нас возникли проблемы с помещением для моей первой встречи со сторонниками, мы провели встречу в помещении штаба Навального. Когда я вел кампанию, он дал мне возможность вести на своем канале авторскую передачу, посвященную выборам мэра. Поэтому да, он поддерживал меня, и публично в том числе, я ему благодарен за это.

Илья Яшин
Фото: Елизавета Дедова / МБХ медиа

— Если Навальный твой давний политический союзник, то в каких отношениях вы с Дмитрием Гудковым после мэрских выборов?

— В хороших, мы с ним сегодня обсуждали подготовку к выборам в Мосгордуму. Политика — это живой процесс, в нем участвуют люди, а не машины, поэтому иногда возникают споры, происходит столкновение амбиций, но это нормально. Да, у нас с Гудковым были трения перед мэрскими выборами: я считал, что нужно провести праймериз; он считал, что не нужно, что все должны его поддержать. Но это не значит, что мы теперь не должны общаться или у нас такие противоречия, что мы разговаривать друг с другом не можем.

— Ты в политике уже около 18 лет, с 2001 года. У тебя никогда не возникало желания все бросить и заняться чем-то еще?

— Были, конечно, за 18-то лет. Мне кажется, чем бы ты ни занимался столько времени, такие мысли возникнут обязательно. А политика — очень трудоемкий процесс в эмоциональном плане. Особенно если говорить об оппозиционной политике — я вот 18 лет уже этим занимаюсь и только на 17-й год смог куда-то избраться. Потому что тебя постоянно снимают с выборов, отправляют в спецприемник, судят, за тобой бегают полицейские, к тебе приходят с обысками, на тебя возбуждают то административные, то уголовные дела, врут про тебя, лезут к твоей семье, едут к моей бабушке в пансионат для пожилых. Нужно отрастить толстую кожу, чтобы это выдерживать. И нужно приучить себя к мысли, что политика — это не спринтерская дистанция, а марафонский бег, причем такой, когда не знаешь, где финальная точка этого марафона. Еще Борис Немцов об этом очень хорошо говорил в свое время, любимая его цитата — «В России надо жить долго».

— Ты уже достаточно долго занимаешься политикой, чтобы видеть перемены. В какой период правления Путина тебе было комфортнее всего заниматься политикой?

— Мне никогда не было комфортно заниматься политикой в период правления Путина. Другой вопрос, что с каждым годом становится все хуже — система становится жестче. Но всегда, начиная с 2001 года, я испытывал давление. Может быть, в первые годы, когда Путин только осваивался и в парламенте была демократическая оппозиция, а правительство вроде как пыталось вести диалог. Слово «комфортно» совсем неуместно — но по крайней мере, тогда ты не чувствовал такую перманентную опасность. А потом с каждым годом становилось все хуже. Поэтому нет, комфортно в этой системе чувствуют себя только те люди, которые в доле, которые встроены в эту систему и получают выгоду от участия в ней. Я никакой выгоды не получаю.

— Тебя часто и раньше, и сейчас называли «молодым политиком Ильей Яшиным». А ты себя ощущаешь молодым политиком?

— Меня описывали на протяжении некоторого периода как молодого политика, потому что я был им — начинал заниматься политикой, когда мне было 18 лет — но сейчас уже не ощущаю себя таким. Мне уже осталось несколько месяцев — и я уже даже технически перестану считаться молодежью, мне почти 36 лет. Кроме того, я накопил приличный опыт — и положительный, и драматический, связанный с арестами, эмиграцией и убийствами моих друзей. С другой стороны, не могу сказать, что я ощущаю какую-то вселенскую мудрость, скорее что-то среднее. Мне кажется, я достиг периода политической зрелости: у меня уже нет каких-то идеалистических иллюзий, с которыми я приходил в партию «Яблоко» в 2001 году, но и в циника я не превратился и, надеюсь, не превращусь.

— На политическом поле в России сейчас вообще есть молодые политики?

— Тут нужно провести грань между политиком и активистом. Политика — это призвание, ты должен посвящать этому свою жизнь. То есть не просто заниматься раздачей листовок или участием в митингах время от времени — это активизм — а участвовать в выборах, быть готовым гнуть свою линию на протяжении длительного времени. Активистов много, в том числе интересных молодых ребят — такой навальновский призыв. После мартовских и сентябрьских митингов появилось много представителей нового поколения, которые говорят правильные вещи. Я вообще считаю, что поколение, которое идет нам на смену, во многом лучше нас, потому что оно меньше подвержено цинизму. Новое поколение гораздо больше подвержено идеализму, и это нормально, потому что студенты должны быть идеалистами. И то, что на демонстрации видишь много молодых людей, меня очень вдохновляет.

Потому что я помню времена, 10−15 лет назад, когда выходишь на трибуну оппозиционного митинга — и понимаешь, что не видишь ни одного молодого лица перед собой, а только людей старше пятидесяти. Когда нет молодых на площади, есть ощущение, что ты цепляешься за прошлое — если за эти ценности борются только люди прошлого поколения, значит, молодым это не нужно. Сейчас ровно обратное ощущение. В 2017 году, когда меня задерживали последний раз, я оказался в автозаке. Мы сидели там несколько часов, кто-то достал учебники, начал готовиться к экзамену — и я понял, что впервые за всю свою жизнь я оказался самым старшим из 25 задержанных. Правда, я единственный в итоге уехал на 15 суток, а остальных отпустили.

— Получается, что «путинское» поколение…

— Я бы не стал называть его «путинским» поколением. Может, технически оно и путинское, но по смыслу, по содержанию это самое антипутинское поколение, которое было в России за все это время. В этом смысле мои ровесники гораздо более «путинское» поколение, чем нынешние 18−20-летние.

«Убийство Немцова образовало вакуум, который до сих пор до конца не заполнен»

Илья Яшин
Фото: Елизавета Дедова / МБХ медиа

— Когда 1 марта 2015 года состоялся первый марш памяти Бориса Немцова, в воздухе витала надежда, что после такого ужасающего события вся оппозиция объединится. Сейчас прошло 4 года, стала видна долгосрочная перспектива. Как смерть Немцова повлияла на российскую оппозицию?

— Это был очень тяжелый удар, который в первый год мы даже до конца не осмыслили. Немцов долго занимался политикой, и мы все воспринимали его как данность. На самом деле он был важной фигурой, которую мы при жизни недооценивали. Ценность Немцова была в том, что он умел делать в политике все. Он имел огромный опыт управления страной, входил в руководство правительства в самые тяжелые периоды новейшей истории России и играл, как мне кажется, очень полезную роль; успешно управлял Нижегородской областью и из депрессивного региона сделал ее еще в 90-е одним из лидеров экономического развития.

Он умел руководить партией, заниматься законотворческой деятельностью, быть уличным трибуном и выступать на митингах. Вести просветительскую работу и делать прекрасные доклады, которые читало огромное количество людей. Немцов был во многом системообразующей фигурой для демократической оппозиции, потому что он еще и со всеми умел выстраивать диалог и был совершенно необидчивым человеком, он с любым человеком мог сесть и начать разговор и найти какой-то компромисс. Поэтому это убийство нанесло огромный ущерб демократической оппозиции, образовало вакуум, который, мне кажется, до сих пор до конца не заполнен.

— Выборы в Думу 2016 были бы успешнее, если бы он был жив?

— Я не знаю, это сослагательное наклонение. Немцов мог успешно участвовать в выборах, он был одним из немногих, если не единственным, политиком, который, проигрывая одни выборы за другими, потом умудрялся выигрывать вопреки, ломать эту тенденцию. И совершенно был лишен какого-то снобизма типа «Я был в правительстве, поэтому в региональных выборах я больше участвовать не буду». Абсолютно спокойно после того, как он работал вице-премьером и губернатором, он пошел на выборы в Ярославскую думу и выиграл их, провел прекрасную кампанию с точки зрения личной работоспособности.

Успех этой кампании был предопределен тем, что Немцов каждый день проводил по несколько встреч с избирателями, весь Ярославль и города области он просто физически вытоптал и встретился с огромным количеством людей. Поэтому точно можно сказать, что шансы на успех с Немцовым были бы выше.

— Обычно я это делаю своими силами, но периодически привлекаю кого-то. У нас есть юристы в муниципалитете, иногда я обращаюсь к другим юристам. Иногда обращаюсь за помощью, когда что-то непонятно или нужно что-то найти, к моим друзьям из Фонда борьбы с коррупцией.

— Должность главы района — это работа на полный день?

— Да, мне зарплату даже платят, с этим связаны некоторые ограничения — я, например, не могу иметь счета в зарубежных банках. Я живу на деньги, которые я получаю от налогоплательщиков, и несу перед ними ответственность. Люди наняли меня на работу через выборы, они — мой работодатель.

— Ты живешь полностью на зарплату главы района?

— Да.

— А сколько она, 90 тысяч?

— Да, за вычетом налогов чуть меньше получается, около 80 тысяч.

— Ты уже больше года муниципальный депутат. Говорят, что система меняет людей. Что в тебе изменилось за этот год?

— Мне кажется, я показываю обратный пример — я не изменился, а наоборот, стараюсь менять систему. Конечно, я больше внимания стал уделять московским и районным проблемам. Меньше внимания стал уделять федеральной повестке, но это не потому, что система меня изменила, а потому что я несу ответственность перед избирателями: меня все-таки избирали жители в первую очередь района, а не всей России. Опять же, это не мне судить, а людям со стороны, но мне кажется, меня система не поменяла по крайней мере в худшую сторону — я не стал сальным мордатым единороссом, который восседает в кресле, не превратился в циника, не прогнулся под эту систему.

«Власть и подгузники надо время от времени менять по одинаковым причинам»

— Просыпаешься ты, а на дворе наступила Прекрасная Россия Будущего. Что ты будешь делать? Проснулся, почистил зубы, а дальше?

— Думаю, я накопил опыт и найду себе применение в Прекрасной России Будущего. Мог бы работать в парламенте, в органах исполнительной власти — а может, и нет, может, на смену придет молодое более талантливое поколение и я не смогу выдержать конкуренцию. Если не смогу, займусь журналистикой, может, на телевидении — я же накопил какой-то опыт на YouTube-каналах. (Смеется.) Я найду, чем себя занять, у меня нет зацикленности на политике. Я занимаюсь политикой только до тех пор, пока чувствую, что я востребован, и совсем не уверен, что я буду заниматься этим всю жизнь. Если почувствую, что время ушло, у меня нет психологического барьера, который заставит меня до бесконечности цепляться за кресла.

— Выражение «Прекрасная Россия Будущего» уже стало мемом и почти ничего не значит…

— Ну почему ничего не значит, просто каждый в нее вкладывает свой смысл. Для меня Прекрасная Россия Будущего — это страна, где уважают человека, и интересы человека имеют безусловный приоритет над государственными — собственно, то, что написано в Конституции. Это страна, где существует свободная творческая атмосфера, люди могут реализовывать свой потенциал, становиться нобелевскими лауреатами, учеными или бизнесменами здесь, а не уезжая в другие страны.

Для меня Россия Будущего — это страна, где власть имеет прикладные функции, и чиновники выполняют роль обслуживающего персонала, а не хозяев жизни. Самое главное, где будет гарантирована сменяемость власти. Потому что какого бы мы ни избрали замечательного президента, если он придет, чтобы править вечно, этот замечательный президент все равно превратится в путина — в то, что олицетворяет Путин. Приведет к власти своих друзей, начнется кумовщина, распихивание страны по карманам — неизбежно, какой бы ни был замечательный человек. Есть такая смешная метафора: власть и подгузники надо время от времени менять по одинаковым причинам.

— Понятно, что сценарии смены власти с Путина на кого-то еще могут быть разные. Какой бы тебе был наиболее предпочтителен?

— Круглый стол, польский сценарий мне кажется наиболее приемлемым для страны. (В 1989 году в Польше прошли переговоры между властями Польской народной республики и оппозиционным профсоюзом «Солидарность». Соглашения, заключенные в результате переговоров, в конечном счете привели к демонтажу коммунистического режима. — ред) Придется, конечно, пойти на определенные компромиссы и гарантировать амнистию для очень неприятных и сомнительных личностей, но это та цена, которую необходимо заплатить за бескровный переход. Я не уверен, что такой сценарий получится реализовать, потому что люди, которые находятся у власти, ведут себя очень нагло и демонстрируют готовность и желание до бесконечности цепляться за власть.

— В одном эпизоде в фильме «Срок» вы обсуждаете мотивы Путина. Ты говоришь, что он цепляется за власть, потому что понимает, что никаких привилегий и благ после ухода с поста у него не будет. Ксения Собчак тебе возражает, что у него неполная информация, что им могут манипулировать. С того момента прошло 7 лет, мы много нового узнали о Путине, много решений было принято — и странных, и откровенно варварских. Изменилось ли твое мнение?

— Ну кто им манипулирует? Мне и тогда казалось это попыткой надеть розовые очки и обелить Путина. Все он прекрасно понимает, и информации у него предостаточно, и ключевые решения он принимает сам. Конечно, есть люди, которые дают ему советы, но этих людей он тоже сам выбирает. Он сам начал войну с Украиной, сам выстроил в стране режим личной власти, сам позволил создать государство в государстве на территории Чечни, где убивают людей и пропадают миллиарды рублей. Да, есть люди, которые ему в этом помогают, но прямую ответственность несет лично Путин. И сказки про плохих бояр и хорошего царя всегда от лукавого, я в них не верил тогда и не верю сейчас.

— В одном из интервью ты сказал, что твоим первым решением на посту мэра будет смена команды. А как ты относишься к люстрациям?

— Я абсолютно точно поддерживаю люстрацию для сотрудников политической полиции и спецслужб, для сотрудников Центра «Э», для управления «К» ФСБ. То есть, для тех людей, которые занимаются, как мне кажется, противозаконной деятельностью, направленной на подавление политического инакомыслия. Этих людей совершенно точно надо люстрировать.

«Навальный будет хорошим президентом»

— Следующие выборы, кроме выборов в Мосгордуму, будут нескоро: муниципальные в 2022, мэрские в 2023 году. Ты не устал?

— Политик должен постоянно участвовать в выборах. Это держит в тонусе: если ты понимаешь, что у тебя прошли выборы, а через 2 года новые выборы, это не дает тебе расслабиться, тебе нужно в жесткой конкурентной борьбе доказывать свою состоятельность. Если ты участвуешь в выборах раз в 10 лет, ты можешь дать себе несколько лет на раскачку и расслабиться. Почему, например, в Конгрессе США каждые 2 года выборы — ты должен постоянно оправдывать то, что ты занимаешь это кресло в этом кабинете. Это не значит, что я буду участвовать во всех перечисленных тобой выборах, но в целом эта система разумна.

— Я скорее про личную усталость. Жить в таком напряжении и заниматься этим, тем более в течение 18 лет — тяжело.

— У меня есть еще здоровье и психологическое, и физическое. Спасибо за беспокойство, конечно, но я пока не совсем древний дед. (Смеется.) Пока справляюсь, думаю, что запаса прочности у меня еще хватит на какое-то время. И все-таки я не испытываю такого давления, как некоторые мои коллеги. Например, Навальный в выборах не участвует, потому что ему запрещено. Но тот уровень давления, который оказывается на него и на его семью, несопоставим с тем, что испытываю я, очевидно. Когда, установлено наружное наблюдение в том числе за твоими несовершеннолетними детьми — это же совершенно адские условия. Так что я совершенно не в той ситуации, чтобы жаловаться и прибедняться.

— В начале 2018 года на «Эхе» тебя спрашивали, кто был бы круче президентом, ты или Навальный. Сейчас прошел год, у тебя есть реальные дела за плечами…

— Я искренне верю, что Навальный был бы хорошим президентом. Его много в чем обвиняют — в том, что он второй Путин, но я Навального знаю много лет, я с ним работал за соседними столами на протяжении семи-восьми лет. Я прекрасно знаю его управленческий стиль, интеллектуальный потенциал — и, что самое главное, я понимаю его мотивацию. Когда он говорит, что ему стыдно за то, что происходит в стране, что ему хочется для своих детей оставить Прекрасную Россию Будущего, я понимаю, что он искренне так считает. Я не со всем согласен, конечно: он человек более правых, консервативных взглядов, а у меня более левые, либеральные взгляды. Но в целом, система жизненных и нравственных ценностей и та практическая работа, которую он делал на протяжении последних 15 лет, дает мне основания с уверенностью говорить, что Навальный будет хорошим президентом. Поэтому когда он добьется права на участие в выборах, я буду его поддерживать.