Виктор Шендерович: Путин боится потерять власть и жизнь

В России сложилась особая внутренняя ситуация.

Российский сатирик Виктор Шендерович считает, что после аннексии Крыма Россия стала военной страной, которая с презрением относится к правам человека. По его мнению, главный страх российского президента Владимира Путина – потерять «власть вместе с жизнью».

Как изменилась Россия после аннексии Крыма? Какие перспективы возвращения полуострова под контроль Украины? Чего больше всего боится Владимир Путин? На эти и другие вопросы Виктор Шендерович отвечает в интервью Радио Крым.Реалии.

– Как аннексия Крыма изменила Россию?

– Имперская лексика уже была, имперские настроения подогревались. И эта тема: «кругом враги, а мы самые лучшие и самые сильные» – уже в публичном поле существовала достаточно долго. Аннексия Крыма сделала процесс необратимым. Количество перешло в качество. Россию это изменило заметно и сильно. Имперская лексика вырвалась наружу: агрессивная, ксенофобская, военная. Россия стала военной страной, с военным бюджетом, с военными приоритетами и с окончательным презрением к таким понятиям, как права человека и законы.

– В каких условиях руководство России может начать разговор о восстановлении украинского контроля над Крымом?

– Для меня есть два варианта. Первый – в России вместо Путина оказывается вменяемое политическое руководство. И надо идти этим путем (деокупации Крыма – КР), потому что никуда не деться. Иначе просто не вернуться на запад, не вернуться в правила игры. Там, где кредиты, инвестиции... Второе – по советскому образцу, происходит обрушение. Когда заканчивается еда, то заканчивается и гонка вооружений. Тогда руководство становится намного сговорчивее из-за угрозы голодных бунтов. Какой вариант выберет матушка-история, я не знаю.

– Когда это может случится?

– Не хочется нагнетать, но для истории нет никакого дела: будет это при вашей жизни, или нет. Несколько десятилетий для истории – это вообще в пределах мелкой погрешности. Поэтому, к сожалению, ничего скорого ждать не приходится. Это может быть и моментом. Системы характерны формальной стабильностью – до какой-то минуты, когда все разом переворачивается. 100-процентные рейтинги, а потом – мгновенно все переворачивается.

– Как вы считаете, спустя пять лет, Крым – российский или украинский?

– Никаких сомнений в том, что это была оккупация, и никакого референдума не было. Мое отношение к этому определенное. Тут следовало бы обсуждать другой вопрос: «Но что делать дальше?». Безусловно, оккупация должна быть прекращена. Но нужно сделать так, чтобы то, что будет дальше, было законно. И это нужно сделать в интересах жителей Крыма, а не в интересах Москвы или Киева. Мир несколько раз решал более тяжелые вопросы и проблемы.

– Что вы скажете о статусе крымскотатарской автономии для Крыма?

– У меня нет никакого права голоса по этому вопросу. Я его знаю очень поверхностно. Тема автономий существует по всему миру. Есть трагический случай – курдский, например. Огромный народ размазан и живет кусками в трех или четырех государствах, и не может получить свое государство. И поскольку он не может получить его легальными путями, то начинаются взрывы, начитается партизанщина.

И ничего хорошего в этом нет. Когда возникла тема «Крым наш» в России, и все начали судорожно копаться в учебниках истории, то тут-то и выяснилось, что по национальному признаку, по исторической длине, конечно, Крым крымскотатарский. Разумеется, что крымчане, крымские татары могут ставить так вопрос.

– Путин чего-то боится?

– Последние годы он хотел только одного – остаться у власти. Он это сделал вполне успешно. Все остальное – это тактика: каким образом остаться. Это он может сделать внутри военной повестки. Внутри ксенофобской, внутри мессианской повестки. Если он – мессия, спасающий Россию от враждебного мира, то тогда ему его господь простит и убийства, и войны, и коррупцию. Это все во имя «высшей цели». Ему так уютно.

Его задача – остаться во власти. Весь Донбасс, Сирия, все, что происходит, включая внутренние законы и внешнюю повестку дня – это для сохранения власти. Без охраны он не может выйти к собственному народу. Он возит с собой народ в чинах не младше лейтенанта. Он боится покушения, он понимает, насколько его исчезновение будет облегчением для огромного количества влиятельных людей. Он боится потерять власть вместе с жизнью или жизнь вместе с властью.