Четвёртый срок — он трупный самый?

Надо отдать должное Лукашенко: он делал всё, что мог, лишь бы простой человек его больше не выбрал.

Принимал военные парады с безматерним сыном Колей, а «Славянские базары» — с пышнотелыми блондинками, ездил на горнолыжный ВИП-курорт, что прижимистый белорусский крестьянин не очень одобряет.

Видимо, Александр Григорьевич изначально куда больше рассчитывал на главную сексистку 2010 года и по совместительству начальницу белорусского Центризбиркома Лидию Ермошину, чем даже на свой обычный электорат — пожилых пенсионерок. В Ермошиной не ошибся, всё-таки политик опытный. А вот с остальным народом небольшая ошибочка вышла — вместо того чтобы утереться, как бывало не раз, он гурьбой повалил на Площадь.

Пришлось наказать.

Ещё за два-три месяца до «выборов» было привычное с советских времён ощущение — за дурака держат. Все ТВ-новости ежедневно повторяли выпуски программы «Время» года так 1975-го. Бодрый народ рапортовал отцу родному о счастье жить и трудиться в уверенно бредущей к коммунизму стране. Правда, вместо бровей у отца были усы, но на подсчёте голосов это не должно было отразиться.

Была, конечно, и реальная жизнь — с неимоверным ростом цен. Но в этом был виноват кризис в Америке. Газета «Советская Белоруссия», прославившаяся своей эротической рекламой («Возьми в руки — не оторвёшься!»), сообщила, что Беларуси этот кризис не коснулся, зато вышла она из него первой в мире.

Общее ощущение скептического безразличия. Сосед, икая после выпитого пива, искал в интернете одноклассников и, возможно, одноклассниц, а не оппозиционные сайты.

Чуть-чуть удивила назначенная дата выборов — 19 декабря. Выборы в самый мороз — что-то это говорило о неуверенности власти. Неуверенности прежде всего в российской газовой и нефтяной солидарности. А тут пошли один за другим зарубежные триллеры про пахана белорусской мафии. Их хоть и не все могли посмотреть из-за давно отменённой цензуры, но кое-какой слушок прокатился. Да и одна из кремлёвских башен смело намекнула на то, в чём другая башня раньше обвиняла Ходорковского: мол, руки-то по локоть…

А потом началось то, что коллеги Лукашенко из Средней Азии с неодобрением назовут разгулом демократии. Кандидаты показались на экранах белорусских телевизоров. Каждый на полчаса.

То, о чём они говорили, не сейчас обсуждать, сейчас главное — чтобы выжили и вернулись.

Ощущения они вызывали разные — больно разные они были. Аккуратный и искренний Рымашевский казался случайно забредшим в Беларусь европейцем. Степенный и серьёзный Санников — и вовсе гражданином мира. Яростный и очень убедительный Некляев («Я пришёл, чтобы вы победили!») на глазах становился мощным и пока ещё не гибким политиком.

Набравший за предыдущие отсидки иронической непреклонности Статкевич говорил не в микрофон — в лицо Лукашенко слова бросал, и казалось, что он, смеясь, вышел с гитарой на эшафот: «Не та раскладка, но я не трус. Итак, десятка, бубновый туз. Ведь ты же на спор стрелял в упор, но я ведь снайпер, а ты тапёр!»

Это было давно забытое ощущение наивной младенческой сентиментальной счастливости. Совершенно невероятное, непередаваемое чувство. Что-то похожее на вопль «Вода!» после сорока лет пустыни.

Но недаром говорят, что когда чувствуешь себя счастливым — потерпи. Это пройдёт. Прошло, и очень быстро.

Почти сразу ощущение полной безнадёги. Медведев всё-таки пожал руку. Одну из тех, которые по локоть…

Ощущение — обыграл Лукашенко тандем. Перехитрил в очередной раз. Покаялся, огурцов малосольных с самогоном привёз, как в былые — депутатские ещё — времена возил в Минск из своего Шклова. Пообещал вести себя не хуже государства Науру. «Наклонился», как любит говорить он сам.

Но кинуть 10 млн человек за пару огурчиков, даже хрустящих, твёрденьких… Что-то не так. Ощущение, что кидали очень сознательно, возможно заказав огурцы заранее.

Перед этим Запад предложил поменять честные выборы на 3 млрд долларов. Наивность, с которой иностранные министры воспринимали обычное для Лукашенко искреннее враньё, у поднаторевшего на эстрадных концертах своего президента электората вызывала иронический смех: и этих объегорил, ну Лука! На фоне скандала с Кремлём сумма показалась Лукашенко заслуживающей внимания. Он хихикнул в усы, на всякий случай принял указ о контроле за интернетом и для острастки совершил самоубийство Олега Бебенина.

Но братский скандал закончился братской любовью, и Запад стал не так уж нужен. А значит, и необходимость играть спектакль про честные выборы почти отпала. Можно было не церемониться.

Он и не церемонился.

Первая неделя после «выборов». Ощущение ирреальности происходящего. Утренние звонки — Кафка отдыхает. «Может, не всё так плохо? Может, всего лишь инсульт или инфаркт?»

Это о Некляеве. С Санниковым порядок, точно жив, его видели — у него только сломаны ноги и разбит череп. Статкевич молодец — голодает! … Михалевичу повезло — его с СИЗО на Окрестина перевели в «Американку», в тюрьму КГБ, там спят не на полу и кормят получше.

Представляю, как бы изумился Лукашенко, если б узнал, что за один вечер он процитировал двух классиков. Сначала Гёте: «Сильным являться...», потом Экклезиаста: «Что было, то и будет».

Даже шавки на БТ, похоже, не думали, что реакция Лукашенко окажется такой. Парнишка, пытающийся копировать леонтьевское «Однако», съязвил накануне по поводу сетований оппозиции на бесконечность монолога «действующего президента» на экране: «Телевизор, конечно, сильно влияет на электорат, но полный холодильник — больше». Даже он не предполагал, что у его хозяина из всех бытовых приборов самым любимым для работы с электоратом станет горячий утюг.

Как ни странно, ощущение неуверенного оптимизма появилось после появления панически бодрого Лукашенко на первой после «выборов» пресс-конференции. Сомнений не было: истерика. Это, кстати, лучше всяких экзит-поллов говорило о процентах проголосовавших против.

Сам Лукашенко на этой пресс-конференции вызывал ощущение петуха, которому только что снесли башку и это его так возбудило, что он рванул, шарахаясь из стороны в сторону, быстрее обычного. Он, собственно, никогда не производил впечатления глубокого мыслителя, но реакция на Площадь значительно усилила это ощущение безбашенности бывшего президента.

Воронки без устали сновали (и снуют) по стране, но почему-то не возникало ощущения катастрофы. Даже в те дни и ночи, когда было неизвестно, кто жив. Может быть, потому, что все другие чувства перебило ощущение ярости.

Чистую, без всяких примесей ярость вызвало интервью Саакашвили на БТ. И у тех, кто оправдывал знаменитое «принуждение к миру», и у тех, кто искренне сочувствовал пострадавшей от агрессии соседа Грузии.

Примерно те же ощущения вызвало поведение литовской комсомолки.

Но по-настоящему неистовую ярость вызвал соседский посол, который оправдал всё, что делал Лукашенко, включая издевательства над соседскими же журналистами.

Следом пришло ощущение стыда. За тех, кто отрёкся, не дожидаясь второго крика безголового петуха. За арифметического публициста в первую очередь. Ну да, наверное, в изоляторе КГБ быстро дают понять, что экономика беспомощна там, где нет логики и морали. Но один логический вывод всё же можно было сделать: или ты гнёшь свою линию, или спину.

Сейчас, когда Лукашенко и компания огляделись, вздрогнули (не от содеянного — от страха, что придётся за это отвечать) и начали неумело оправдываться, все чувства забивает мрачное ощущение глубочайшего омерзения. Они сами старательно его вызывали. Своей злобой на пределе — такой, как у верного Руслана — имперского мистика Проханова… Своим враньём на пределе — таким, как у вдруг получившего под зад председателя «Белтелерадио» Зимовского и набирающего ход совпартагитатора Гигина. Своим цинизмом на пределе — таким, как у бывшего либерал-демократа Митрофанова и всегда готового к перестройке главреда «Советской Белоруссии» Якубовича. Своей подлостью на пределе — такой, как у анонимных авторов в штатском гнуснейшего фильма о Площади. Своим людоедством на пределе — таким, как у тех, кто воюет с трёхлетним сыном Санникова и собкора «Новой газеты» тоже арестованной Ирины Халип Данькой: его хотят забрать у бабушек и отправить в детдом.

И ещё есть ощущение пусть слабой, но доброй надежды. Не на санкции Запада и не на возвращение памяти к обычно таким памятливым кремлёвским башням. Не на справедливый суд — это как если бы первые христиане надеялись на львов-вегетарианцев. Не на милость к падшим — бегущему наобум петуху без головы вряд ли сейчас до незнакомых слов. Не на перемирие в оппозиции, хотя это один из важных итогов Площади.

На моего соседа, того самого, который раньше сидел в «Одноклассниках». Зашёл и смущённо промямлил: «Я тут свитеров собрал пару. И носки шерстяные. Не знаешь, где эти передачи принимают? На Окрестина или в «Американке»?»

С. Кобыш, "Частный Корреспондент"

На фото: Сотрудник милиции преследует участника митинга против фальсификации итогов президентских выборов 20 декабря 2010 года // Reuters