Не понял юмора

Такое даже советская власть оказалась не в состоянии придумать.

Салют посмотрели, за победу выпили, победобесие обругали и обшутили, кино про солдат Второй мировой посмотрели – 9 мая прошло, как всегда. А теперь пора новых солдат в армию отправлять: войны, к счастью, нет, но службу родине никто не отменял. До конца весеннего призыва всего-то три недели осталось, а солдат не хватает. Понятно, что пустующие койки в казармах нужно заполнять. Но никто из нас с вами даже предположить не может, какими средствами они пытаются это делать.

Сын моей приятельницы Алексей стал инвалидом после аварии – три года назад его, выпускника БГУ, спокойно идущего по пешеходному переходу на зеленый свет, сбила машина. Ноги – вдребезги. За три года – восемь операций, одиннадцать курсов антибиотиков, перемещения в режиме «инвалидная коляска-костыли-палка» и обратно. Конца этому не видно. Сколько операций впереди, врачи сказать не могут. В одной ноге металлический штырь, в другой – ложный сустав. Аппарат Илизарова стал для них почти членом семьи. Разумеется, инвалидность, вторая нерабочая группа.

Так вот, в предыдущий призыв Алексей получил повестку. Как мы говорили в детстве, «не понял юмора». Позвонил в военкомат, уточнил: может, нужны документы из МРЭК, подтверждающие его инвалидность? Нет, сказали в военкомате, МРЭК каждый год присылает дубликаты всех медицинских документов, касающиеся молодых людей призывного возраста. Мы знаем, сказали, что у вас инвалидность. Но только наша медкомиссия сможет дать действительное заключение о том, годен ли ты, сынок, к строевой службе. Этим, из инвалидной комиссии, веры нет. Приходи.

И он пошел. В тот период он как раз мог передвигаться, хоть и недолго, и с сильной болью. На медкомиссии ребята-призывники смотрели не столько на Алексея с его аппаратом Илизарова на ноге и палкой в руке, сколько по сторонам – нет ли где скрытых камер. Они думали, что только съемками какого-то шоу можно объяснить появление на военкоматовской медкомиссии этого молодого человека. А он прошел, как требовали, всех узких специалистов, включая травматолога. Тот с интересом рассмотрел снимки и восхищенно сказал: «Ого, какие переломчики!» Чистое развлечение для всех врачей – оценить работу коллег-хирургов, расспросить о подробностях, подумать «я эту кость собрал бы лучше». В последнем кабинете - председатель медкомиссии, который и выносит окончательное решение. Председательша-терапевт долго и с интересом изучала личное дело Алексея, а потом строго спросила:

- От чего твой старший брат умер в 24 года?

- Его насмерть сбила машина.

- И тебя тоже сбила машина?

- Да.

- Твоя мама должна пойти к бабке и снять порчу.

Вот такое заключение выдала председатель медкомиссия в военкомате: пойти к бабке и снять порчу. Можно себе представить и другие варианты, не для инвалидов: годен, но обязан повесить на шею мешочек с измельченными мышиными экскрементами для усиления строевого потенциала; годен, но только после сеанса экзорцизма (справку о проведении сеанса предъявить на сборном пункте); годен, но в пятницу, тринадцатого, подлежит комиссованию от греха подальше. Эта председательша не верит документам из МРЭК, в которой наверняка работают в том числе и ее однокурсники, и может только сама определять годность к срочной службе. Хотя, судя по ее заключению, она просто плохо училась и не понимает, что в тех бумажках написано.

Ах да, чуть не забыла: эту тетку и еще тысячи ее сестер-близнецов тоже содержим мы с вами. Например, тех, что назначают инвалиду, прикованному к креслу после очередной операции, через день приезжать в поликлинику на перевязки и не задумываются, как он это осуществит. Или тех, кто проектировал лифты, в которые не влезает инвалидная коляска, и пандусы под углом 45 градусов, с которых скатиться не сможет даже каскадер. Алексей, кстати, придумал ноу-хау: он привязывал к штанам сзади детскую ледянку. Держась за перила руками, выдирал собственное непослушное тело из коляски, и пока мама спускала ее по крутому пандусу, - просто в сидячем положении сползал по ступенькам. Ледянку привязывал, чтобы штаны на грязной лестнице не запачкать и не вынуждать маму стирать лишнее. «Раз ступенька, два ступенька – будет лесенка». Инвалиды, как никто другой, умеют эти ступеньки считать разными частями тела.

Недавно, как раз накануне Дня победы, моя мама вспоминала инвалидов-фронтовиков на послевоенных минских улицах. Рассказывала, как они вдруг в один день исчезли. Теперь-то мы знаем: их просто вывезли на Соловки умирать, чтобы не портили картинку розовощекой страны-победителя. И сейчас я понимаю, почему белорусских инвалидов точно так же, как тогда, не вывозят куда-нибудь в болота: просто нет надобности напрягаться – они ведь умрут сами. Те фронтовые инвалиды жили в бараках. Если бы их тогда поселили в многоэтажки с современными минскими пандусами и лифтами, в которые не въедет коляска, тоже не пришлось бы собирать по городам и вывозить на Соловки: за пару лет проблема отпала бы сама собой. А еще можно было призывать их на срочную службу или объявлять тунеядцами – тогда вообще советская власть за пару месяцев справилась бы.

Я про тунеядцев, кстати, не фантазирую. На днях Алексей после очередной операции получил письмо из тунеядской комиссии с требованием немедленно устроиться на работу, иначе за воду и отопление он будет платить по полному тарифу. Такое даже советская власть оказалась не в состоянии придумать. Товарищ Сталин, вы – лох.

Ирина Халип, специально для Charter97