Выживший пассажир «Суперджета»: Я смотрел в иллюминатор и думал: мы сейчас взорвемся или нет?

Юрист из Хабаровска Кирилл Бабаев - одним из тех, кому повезло остаться в живых.

Петицию с требованием запретить в России полеты самолеты Sukhoi Superjet 100 подписали за четыре дня почти 180 тысяч человек. Эта петиция появилась вскоре после того, как вечером 5 мая при заходе на посадку Sukhoi Superjet 100, принадлежащий компании Аэрофлот, загорелся и в нем погибли 40 пассажиров и бортпроводник, пишет Сибирь.Реалии.

Одним из тех, кому повезло остаться в живых после этого непродолжительного полета, был юрист из Хабаровска Кирилл Бабаев. Кирилл летел из Москвы в Мурманск по делам, но катастрофа вынудила изменить планы.

– Сегодня вечером мне лететь домой, по идее. У меня страх есть, и я не знаю, как я вообще сяду в самолет. Приеду в аэропорт и скажу: да ну, нафиг…

– То есть такое не исключено?

– Вообще не исключено.

– Раньше аэрофобии не было?

– Я очень много летаю, и всегда нормально к полетам относился.

– А на Суперджете вам приходилось летать?

– Да, летал. Без какого-либо страха и предубеждения.

– Как проходил тот полет?

– Штатно. То есть поначалу-то все штатно, как и должно быть.

– Когда вы поняли, что что-то происходит не то?

– Вообще, говорят, был удар молнии. Я не могу сказать, что я это видел или почувствовал, но я видел вспышку, слышал хлопок по правому борту. Там грозовой фронт шел.

– А вы сидели на каком месте?

– 6С. Это левый ряд, если смотреть на нос самолета, я сидел слева у прохода. А вспышка по правому борту была.

– Это было, когда самолет проходил сквозь облако?

– Да я даже не могу сказать, проходил он сквозь облако или рядом летел, но видно было, что с той стороны были облака. По-моему, по левому борту облака не было. Мы, наверное, где-то рядом с ним пролетали или близко-близко. И все, и после этого самолет уже себя вел нетипично – при наборе высоты начал заваливаться на правый борт, как бы крен у него пошел. И выправляли его рывками, и это было нетипично. Я не знаю, у меня, наверное, уже больше 300 полетов накопилось, и до этого никогда такого не было.

– А пассажиры как-то на это среагировали?

– Нет, на этот момент еще никакой паники ни у кого не было.

– Когда вам объявили, что вы возвращаетесь в Москву?

– Ну, вот где-то минут через 5-10. У нас понятие времени у всех субъективное, разнится, но для меня это через 5-10 минут. Может быть, это было и раньше, но мне показалось, что прошло 5-10 минут. Я потом посмотрел, что у нас полет всего 28 минут длился, а мне показалось, что больше.

– Кто сделал объявление и что именно сказали?

– По громкой связи объявили, не помню, мужским или женским голосом: "По техническим причинам борт вынужден вернуться в Шереметьево".

– А стюардессы как себя вели? Никаких дополнительных объявлений они не делали, не говорили, что надо то сделать или это?

– Нет, ничего такого не было, паники с их стороны тоже не было.

–​ Сколько времени прошло после этого объявления до посадки? Самолет трясло?

– Нет. Самолет заваливался на правый бок, по моим ощущениям, он был плохо управляем, вел себя нетипично. Мы потихоньку спускались. Видно было, что он делал круг, чтобы вернуться в Шереметьево. Мы опускаемся. Первое касание. Тут уже начинаются крики, не прямо панические, а типа: "А, что происходит? Почему мы подскочили?" – наподобие этого. А на втором ударе уже все: "Горим! Пожар!"

– И вы сразу почувствовали дым в этот момент?

– Я огонь увидел. Я просто вижу боковым зрением какой-то оранжевый свет в иллюминаторе, поворачивают голову и все – вижу, что у нас горит движок. И в этот момент у нас самолет начинает еще боком волочь по взлетно-посадочной полосе.

У меня была такая кристально чистая голова, и ты понимаешь, что если взрыв – все, если нет, ты должен отстегнуться и выбежать

–​ И люди кричали, конечно...

– Конечно.

– Дымом быстро все заволокло?

– Да, быстро. Когда как раз самолет боком повело, получается, пламя с правой стороны было, по всей видимости, от правого двигателя, он идет боком, и пламя туда перекидывается – физика.

– Кислородные маски вывалились? Кто-нибудь успел что-нибудь надеть?

– Кислородные маски вывалились, но, по моим ощущениям, в той ситуации их надевать не было никакого смысла. Ты должен дождаться остановки самолета и выбежать из него максимально быстро, все. У меня не тот момент не было ни паники, ни страха. Я просто смотрел в иллюминатор и думал: мы сейчас взорвемся или нет? Если взорвемся, то все. А рука уже на ремне. Если остановимся, надо бежать. У меня была такая кристально чистая голова, и ты понимаешь, что если взрыв – все, если нет, ты должен отстегнуться и выбежать. Ничего нет больше, все, ни страха, ничего не было. Это все потом приходит.

– Все это время, пока самолет приземлялся, подскакивал, экипаж ничего никому не говорил, было молчание с их стороны?

– Нет-нет, кто-то кричал, не знаю кто: "Не паниковать! Оставайтесь на своих местах!" Кто это был – я не знаю. Там уже не до этого. Не обращаешь внимания, кто и что тебе там говорит, ты просто ждешь определенного момента, ждешь остановки, все.

– По вашим ощущениям, после первого соприкосновения со взлетно-посадочной полосой и до остановки самолета сколько времени прошло?

– Не знаю, не могу вам сказать. Реально не смогу. Пока я смотрел в иллюминатор и видел, как горит двигатель, да, это было долго. Как только он остановился, это уже просто как одно мгновение.

– У вас ручная кладь была?

– Да, у меня все сгорело.

– То есть вы даже не пытались ее вытащить?

– У меня была такая мысль. У меня портфель был, там лежал паспорт, достану или не достану? А отстегнулся – уже не до портфеля, потому что сзади народ напирает, и все. Толчок – и все, я вперед, вперед, вперед…

– И вы беспрепятственно, достаточно быстро выбежали и по трапу спустились.

– Да, да.

– После этого сразу побежали куда-то в сторону от самолета? Или отошли и стояли, смотрели, как он горит?

– Мы побежали вперед, остановились на зеленой зоне, там есть такие разделительные зеленые островки. Нам навстречу бежит сотрудник аэропорта и кричит: "Идите дальше! Самолет горит, он может взорваться". А мы ушли недостаточно далеко. Мы побежали дальше.

– Какую-то помощь вам предложили? Спрашивали вас, нужна она вам или нет?

– Да, да. Я астматик в стадии ремиссии, не совсем приятные были ощущения в груди. Когда врач подошел, я говорю: "У вас есть Сальбутомол или что-нибудь такое? Ну, препарат вдохнуть на всякий случай". А то мало ли, дым едкий, и какие там последствия – я не знаю, а вдруг астму мою, старую, спровоцирует. Я в ремиссии, последний приступ у меня был лет 18 назад, наверное.

– У медика нашелся этот препарат?

– Да, конечно. Я это сделал на всякий случай. У меня были просто не очень приятные ощущения в грудной клетке, и я подумал: ну, от греха подальше попрошу у него. Может быть, он даже не нужен был, на самом деле, может быть, это просто следствие шока. Подумал: ну, сделаю и сделаю.

– А психологи там были? Они как-то работали с теми, кто спасся?

– Да, были. С маленьким мальчиком психолог очень долго сидели, для ребенка, наверное, это вообще стресс. Она с ним очень долго сидела и просто разговаривала. Мне на месте помощь психолога не понадобилась, осознание всего пришло позже. И одна знакомая психолог посоветовала мне рассказывать об этом, выговариваться. Но не давать видеоинтервью.

– Через какое время после того, как самолет остановился, и вы из него эвакуировались, появились МЧС, пожарные и так далее, "скорая помощь"?

– Да я не знаю. Они, по сути, моментально появились. Мы бежим, нам сотрудник говорит "бегите дальше", мы отбегаем еще, разворачиваемся, типа вот оно, безопасное место, и я поворачиваюсь – там уже есть пожарные. Я вижу, что самолет заливают пеной, пожарка там стоит. "Скорая" – не знаю, как они быстро подъехали, не обратил внимания, может быть, они уже стояли вместе с пожарными машинами там. Потом видно было, что еще приезжали бригады, еще, еще, еще, все службы.

– Кто-то запустил в сети такую историю, что люди погибли в хвосте из-за того, что пассажиры вытаскивали вещи и устроили пробку из-за этого. Насколько это соответствует действительности?

– Рядом со мной паренек был, он с рюкзаком. Я говорю: "Ты когда рюкзак достал?". Мне интересно было просто. Он говорит: "Когда была эта вот молния, и самолет стал себя странно вести, я подумал, что что-то не так, думал, сядем мы или нет, но я его спустил и держал в руках". Вот у него, скажем так, сработал рефлекс. У меня он не сработал. Я до последнего думал, что мы сядем нормально, что вещи успею достать, да и вещи не самое главное в жизни, ничего страшного. Паспорт восстанавливается, удостоверение восстанавливается, все восстанавливается. Но что было дальше примерно 11-12-го ряда я уже ничего не видел. Там идут люди, дым валит из багажных как раз полок, откуда-то оттуда его тащит. Мне почему-то казалось, что дым именно оттуда вываливался. И что там происходило в хвосте, я не знаю.

– То есть вы не видели такого, чтобы кто-то за вашей спиной доставал свою сумку…

– Нет-нет, такого я не видел.

– Те, кто спасся, как они реагировали, выбравшись уже из самолета? Многие были не в себе, плакали, может быть?

– Женщины плакали. Понятно, все кому-то звонили, близким, чтобы просто сказать: "Я в порядке. Ты увидишь новости, но не переживай, со мной все в порядке, на мне не царапины", – грубо говоря. Да, женщины плакали, а мужики нет. Кто-то даже пытался шутить. Просто на тот момент еще не было осознания этого. Я и сам понимал, что я это все осознаю потом, не сейчас.

– А у вас была там, на поле, мысль, что самолет страшно горит и без жертв, вероятно, не обойдется?

– Что жертв будет столько – нет. Там пришел сотрудник аэропорта достаточно быстро, чтобы переписать наши данные, ему надо было составить списки. Потому что народ разбежался там, кто куда. Там была пара, которую привезли, наверное, спустя три часа. Дело в том, что, когда трапы открылись, я выходил по правому трапу, и он был направлен в сторону терминала, я видел хотя бы, что вот оно, здание, и мне надо двигаться к нему, было примерно понимание. А вот кто был на левом борту, ну, выходил по левому трапу, там технические постройки, заборы, и они умчались, видимо, неизвестно куда. Дальше пришел представитель аэропорта, ему сразу задали вопрос: "Погибшие есть?" Она сказала: "Да". По-моему, что погиб один человек, и все, на этом информации о погибших у нас больше не было. Дальше мы уже сами в новостях, везде давай смотреть, читать. Сначала говорили, что погибли 13 человек, по информации медиков. Больше никаких данных не было. Меня уже друзья забрали, отвезли в Москву, это было часа в два ночи по московскому времени. И вот уже были подтвержденные данные – 41 человек. И в этот момент стало страшно.

– Вы считаете, почему все это произошло, в чем главная причина?

– Я не знаю. Сейчас все говорят, что это ошибка пилотов, эта текущая версия выгодна всем сторонам, и это минимальные потери для "Аэрофлота". Но у меня есть вопрос: а у нас вообще от удара молнии что произошло с самолетом? После удара самолет повел себя нетипично. Что произошло с самолетом именно после удара молнии, что у него сломалось и почему?

Самолет Sukhoi Superjet 100 эксплуатируется, в основном, в России. Несколько самолетов проданы в Мексику, в этой стране ждут окончания расследования причин катастрофы в аэропорту Шереметьево. За последние два дня в России были отменены или задержаны несколько рейсов, которые должны были выполняться на самолете Sukhoi Superjet 100.

Официальной информации о предварительных итогах расследования катастрофы до сих пор нет. В СМИ появлялись сведения из источников, близких к следствию, что в качес тве основной версии рассматривается ошибка экипажа. Подтверждений этому пока нет. Следствие также рассматривает в качестве причин ЧП возможную вину диспетчеров и проводивших техосмотр лиц, а также неисправность самолета и неблагоприятные метеоусловия.

Sukhoi Superjet 100 вылетел 5 мая вечером из Москвы в Мурманск, но по техническим причинам был вынужден вернуться обратно. При посадке, которая осуществлялась при превышении скорости, у лайнера подломились стойки шасси, он несколько раз ударился о взлетно-посадочную полосу и загорелся.