«Мерси, мой лейтенант!»
Удивительная история белорусской героини французского Сопротивления Надежды Лисовец.
С разрешения автора сайт Charter97 публикует часть новой книги известного белорусского режиссера Юрия Хащеватского «Воспитание чертей».
- Эта глава отличается от других глав тем, что в ней я расскажу не о фильме, который снимал, а об истории, которую мне снять не удалось.
Не было у меня планов об этом писать, но мне случайно попала в руки публикация в газете "Аргументы и Факты" от 2-го мая 2019 года.
Уже по дате видно, что в эти дни приближались очередные празднования Дня Победы, которые в России в последние годы превратились в национальную истерику под девизом "Можем повторить!".
Детсадовских детей одевают в военную форму, на кошек и собак цепляют георгиевские ленты, по улицам ездят детские коляски, закамуфлированные под танки, и гордо вышагивают 60-летние "ветераны", совершившие "героические подвиги" в годы Великой Отечественной войны, а уполномоченная молодёжь с умильными слезами на глазах дарит им цветы.
Этой истерике поставлен очень точный диагноз: "победобесие".
Судя по всему, инфекцию "победобесия" подхватили и журналисты АиФ. Более того, они, в полном соответствии со своим профессиональным долгом, несут эту инфекцию в массы!
Вот выдержки из этой публикации:
Во Франции установят памятник партизанскому отряду из СССР.
Недавно состоялась презентация памятника "Родина", который будет установлен во французском городе Тиль к годовщине освобождения Франции от гитлеровских захватчиков... >
< ... Это проект по увековечению памяти уникального и единственного в истории полностью женского партизанского отряда "Родина" ...>
< ... командирами которого стали белорусские девушки Надежда Лисовец и Розалия Фридзон ...
< ... Памятник в виде трехметровой женской фигуры с карабином в руках установят в месте, где находился концлагерь "Эрувиль", из которого бежали его узницы. ... >
На первый взгляд, в статье написана правда. Но на самом деле - абсолютная ложь, порождённая этим самым "победобесием".
Я знаю это точно, что называется, из первоисточника.
В конце 70-ых мы с редактором Татьяной Батюк снимали интервью с Надеждой Лисовец для программы "Память", которая несколько лет шла на беларусском телевидении.
Надежда Лисовец была маленькой, хрупкой женщиной с сиплым голосом и вечным "Беломором", который она прятала в кулаке так, как это делали солдаты, прошедшие войну.
Она никак не вязалась с моим романтическим представлением о том, как должна была бы выглядеть лейтенант французской армии.
Тем не менее она им была.
Я тогда тоже курил "Беломор" - мы были родственными душами, и это во многом способствовало началу откровенного разговора за чашкой чая, во время которого Надежда рассказала нам свою историю.
Перед началом войны она, двадцатилетняя девчонка, работала дворником.
Видимо, та ещё была "оторва": к тому времени уже родила сына, а от кого - так никому и не сказала.
Когда в Минск вошли немцы, она продолжала работать дворником, только уже не в домоуправлении, а в управе.
- Жить же как-то было надо!.. Пацана кормить... Вальку... - объяснила она и с вызовом глянула на меня, как бы проверяя: поймёт или не поймёт?
- А с партизанами как связались? - спросил я.
- Это они со мной связались, - и она хохотнула. - Зажали в подворотне и сказали, что им нужны "аусвайсы". Подумай, сказали, о сыне.
- А вы?
- Ну, я им и таскала эти "аусвайсы"... Прямо из управы.
- И долго таскали?
- Долго... Пока меня не замели.
- И что? Пытали?
- Да нет, дали пару раз по морде, а потом погрузили в эшелон и повезли работать на бауэра.
- В Германию?
- Нет, во Францию. Немцы же там хозяйничали вовсю, им же там тоже нужна была рабочая сила. Жили в бараке, пахали от темна до темна.
- Тяжело было?
- Да не особо - я к работе привычная... Хуже всего было по ночам.
- Почему?
- Валька всё время снился... Как он там?.. Где он?.. - она размяла очередную "беломорину" и глубоко затянулась.
- И что?
- Ну, что? Надоело мне всё это! Я и подбила девок на побег. Охраны-то там не было никакой - это ж не концлагерь. Нас там больше тридцати человек работало. Вот все и рванули.
- А почему не было охраны?
- Не знаю. Думали, наверное: куда эти бабы денутся? Мы ж в чужой стране! А у меня был план: мы сразу рванули к партизанам, к маки́.
- А вы знали, где они находятся?
- Примерно. Когда мы работали в поле, их разведчики к нам приходили. Вот я по некоторым намёкам их и вычислила.
- Ну, вот вы пришли к маки́ - и что дальше?
- Они нас не взяли. Я к тому времени получилась как бы главная, так мне их командир так прямо и сказал: "Оставить мы вас не можем - мы живём за счёт местного населения, и если люди узнают, что у нас тут полно молодых девчонок, то решат, что это не партизанский отряд, а бордель. И нам перестанут помогать.".
- Что, так и сказал?
- Да! Идите, говорит, отсюда. Вот вам для начала винтовка, берите её и организуйте свой отряд. Правда, потом, когда я уже собралась уходить, он добавил: только располагайтесь недалеко, пару километров - не больше, если что, мы вас прикроем, - она посмотрела на меня и снова хохотнула.
- И что, прикрывали?
- Да. Всё время приходили, жратву приносили, делились с нами. Да мы и сами вскоре продуктами разжились: на немецкий обоз напали.
- С одной-то винтовкой? - я удивлённо посмотрел на неё, внутренне ликуя от того, что наконец-то добрался до "страниц героизма".
Она улыбнулась:
- Да обоз - это громко сказано! Там ехал один пожилой немец со старым ружьём, на подводе с продуктами. Он нам сразу сдался. Так что жратвой мы хорошо разжились.
- А с немцем что?
- Всем отрядом решали. Было предложение расстрелять, но никто не согласился это делать.
- И что?
- Решили просто отпустить.
- Так он же выдал бы ваше местоположение!
- Да как-то об этом не подумали, - она почесала затылок и снова закурила. - Тем более, что он отказался уходить.
- Как это?
- А так. Мы его выгоняли, а он не уходил. У него эта война тоже уже в печёнках сидела. Его же, как и нас, из дома выдернули и во Францию отправили, служить обозником. Конечно, ему лафа: у нас в лагере и жрачка была, и девки - если что, так и постирать могут. Вот он и остался с нами. Так что у нас уже две винтовки стало.
Мне всё же не терпелось услышать о подвигах. И я опять спросил:
- А какая была самая памятная для вас партизанская операция?
Она ненадолго замолчала...
Я помню, как с таким же вопросом приставал к своему отцу, восхищённо глядя на его медали "За отвагу!" и "Орден Славы". Я хотел услышать про героизм, а он рассказывал мне, как они с другом-лейтенантом, готовили еду в котелке, как в этот котелок ухнула мина, взорвалась...
- И представляешь? - улыбался отец, - ни у меня, ни у лейтенанта ни единой царапины!
Я помню, как отец с соседями, такими же фронтовиками, выносили во двор столы, ставили их под абрикосовое дерево, мать приносила кастрюлю варёной картошки, соседка - торговка с рынка - блюдо селёдки, они выпивали и мы, пацаны, открыв рты, слушали их бесконечные байки о том, как они боролись со вшами в окопах, как они могли погибнуть, но им повезло и они выжили...
Единственное, о чём они не рассказывали, - это о своих подвигах, о том, как жгли, давили и убивали. Как их убивали... И как они убивали...
Не любили они эти рассказы о героизме.
Надежда Лисовец немного помолчала...
- Самая памятная партизанская операция? - она улыбнулась. - Представляешь, залегли мы в кустах, а с той стороны леса шевеление. Я скомандовала "огонь!", а оттуда вылезают какие-то чёрные пацаны. У меня глаза на лоб! Кричу "Отставить!", а девки уже и сами стрелять перестали, рты пооткрывали - ведь никогда чёрных не видели!
- Это что, были союзники?
- Ну, да! Мы им устроили торжественную встречу, подошли пацаны из соседнего отряда. А эти чёрные таращились на нас, а мы - на них. Я, помню, тогда их спросила: что, пацаны, никогда женского партизанского отряда не видели?
- Как спросили - по-английски?
- Да нет, по-русски. Но они поняли! Вот смеху-то было! - её глаза заблестели, и она опустила голову. - Вот такая была самая памятная партизанская операция.
- А что потом?
- Потом меня повезли в Париж, - и она вытащила из комода фотографию. - Вот, это я после того, как мне присвоили звание лейтенанта.
На фото Надежда Лисовец стояла на фоне Эйфелевой башни, в берете и с папиросой в картинно отведённой в сторону руке.
Дальше она рассказала о том, что в Париже чувствовала себя как на иголках и при первой же возможности рванула домой, в Минск, в надежде найти сына Вальку.
- Ух, ты! - сказал дородный НКВДэшник в комендатуре, с деланным восхищением рассматривая её документы. - К нам французская блядь прибыла!
- А я смотрю на его лоснящуюся рожу, - Надежда затянулась и выпустила кольцо дыма, - а перед ним стоит бронзовый чернильный прибор. Тяжёоолый!..
- И что? - спросил я, уже догадываясь о дальнейшем.
- Ну, я и дала ему этим прибором по голове! - она опять сипло хохотнула. - Меня, конечно, повязали, выволокли на улицу, стали усаживать в "полуторку"... Но тут мне снова повезло: мимо как раз ехал генерал, который знал меня по Парижу. Он меня отбил и добросил до того места, где когда-то была моя улица... И вот, представляешь? - иду я, а навстречу мне сын, Валька! Изменился, вытянулся, худой до невозможности, но я его сразу узнала!
Она снова замолчала.
- И как было дальше?
- Как было?.. Работали, жили... Тяжело жили... Но жили.
- А НКВДэшник? Он вас не искал?
- Нет. Я сначала побаивалась - ходила, оглядывалась, но потом узнала, что его куда-то перевели.
- Так что, вас оставили в покое?
- Да. Дёрнули уже только через двадцать лет - в 66-ом году. Вызвали в исполком и сказали, что меня направляют в Москву, на встречу с генералом де Голлем. Он как раз должен был приехать в СССР с визитом, и они сгоняли в Москву всех, кто имеет отношение к Франции. Вот тогда они про меня вспомнили, потащили в ателье, срочно пошили мне пальто и посадили в поезд.
- Привезли в гостиницу?
- Да нет, сразу в аэропорт. А там уже вовсю готовятся к встрече: военный караул, красная дорожка, а вдоль неё мы, гражданские, стоим в шеренге... И представляешь? - стою я и волнуюсь: я ж по-французски ни бум-бум! - что я ему буду говорить? Страшно! Он, высоченный такой, идёт вдоль нашей шеренги, жмёт руку каждому.
- И вам пожал?
- Нет. Когда он подошёл, переводчик ему объяснил: так, мол, и так, Надежда Лисовец, лейтенант французской армии...
- А он что?
- А он взял под козырёк и говорит: мерси, мой лейтенант!
- А вы что?
- А я смотрю на него снизу вверх и отвечаю: бонжур, мой генерал! Вот так мы с ним и поговорили!
И засмеялась.
С тех пор, как Надежда Лисовец рассказала мне свою историю, прошло сорок лет.
Я слышал много разных историй. Подозреваю, что большинство из них я уже и забыл.
Но эту - не могу. Я думаю об этой истории как о возможном сценарии будущего игрового фильма. И пытаюсь провести событийно-действенный анализ сценария, которого ещё нет.
Что в нём может стать главным событием?
"Возвращение Надежды"?.. Встреча с повзрослевшим сыном?..
А может "Казнь НКВДшника"?.. Бронзовой чернильницей по голове?..
Кто главный герой этой истории?
Ведь по теории драматургии главный герой - это тот герой, который совершает поступок, после которого цепь событий завершается и драматическое произведение оканчивается.
Проще всего сказать, что главный герой - это Надежда Лисовец.
И это будет неправильно. Она просто движитель этой истории.
А главный герой может быть незаметен. Например, Валька, который дождался маму.
Главного героя вообще может физически не быть в произведении!
К примеру, тот же гоголевский Хлестаков. Разве он главный герой? Он - движитель истории. А главный герой - это Ревизор, которого в России до сих пор нет. Вместо него там "победобесие".
В этой же истории, на мой взгляд, главным героем должна стать Человечность, гуманизм, когда среди молодых девчонок не находится никого, кто готов был бы расстрелять пленного врага.
А главным событием этой истории может стать "Благодарность герою", когда де Голль, подойдя к Лисовец, отдал ей честь.
Представляете? - обелиск: высоченный генерал, отдающий честь маленькой хрупкой девушке.
В любом случае, памятник, о котором пишет АиФ, должен был бы быть именно такому главному герою.
А не очередному трёхметровому бронзовому чудищу с автоматом.
Новости и события в Беларуси и мире.
Пресс-центр [email protected]