Инженер из Чернобыля: Я нажал последнюю кнопку на пульте четвертого блока
Алексей Бреус рассказал подробности о последних минутах работы ЧАЭС.
Сериал “Чернобыль” стал самым успешным по рейтингу портала IMDb. Авторы работали над его созданием несколько лет. Они общались с очевидцами и чуть ли не впервые показали, как действовали работники станции сразу после взрыва реактора. Двое из трех ликвидаторов-водолазов, которые спускались под разрушенный реактор, чтобы открыть слив воды из бассейна-барботера, — Беспалов и Ананенко (Баранов умер) — живы, проживают в Киеве на Троещине, где получили квартиры после эвакуации. Людмила Игнатенко, жена пожарного, также жива.
Упомянутыми героями чернобыльская история не ограничивается. Журналисты Громадского поехали в Припять вместе с одним из ликвидаторов, Алексеем Бреусом. Именно он последним нажал на кнопку на пульте управления четвертого энергоблока.
Алексей Бреус приехал работать на Чернобыльскую атомную электростанцию в 1982 году. До этого он учился в Московском высшем техническом университете. Мужчина работал на различных инженерных должностях станции. А после запуска четвертого энергоблока стал его старшим инженером управления.
Фото: Анастасия Власова/Громадское
Первые два года Алексей жил в общежитии в Припяти. Затем получил однокомнатную квартиру и переехал на улицу Спортивную в девятиэтажку. Его соседями также были работники ЧАЭС. За стеной — лейтенант-пожарный Леонид Хмиль. Этажами ниже — инженер-механик Алексей Ананенко, а выше — старший инженер Леонид Топтунов. Все они дружили.
"Я скромно жил — в комнате был стол, диван, полки с книгами. Я не очень обживался здесь. Вообще думал переезжать со временем", — рассказывает Алексей.
Из окон инженера можно было увидеть станцию. Но именно в тот день, утром 26 апреля, мужчина не посмотрел в окно и поехал на смену, даже не догадываясь, что произошло. Хотя среди ночи его соседа Хмиля забрали тушить очаги пламени на крыше четвертого энергоблока и подавать воду в реактор:
"Я спал крепко и ничего не слышал".
Фото: Александр Кохан/Громадское
Фото: Александр Кохан/Громадское
Около 7 утра Алексей по привычке вышел на остановку у дома, чтобы поехать на работу. Он знал о плановых испытаниях на станции, но это был его первый рабочий день после двух выходных.
"На остановке было много людей. Впоследствии подъехал "дежурный" автобус начальника смены станции, меня позвали, и я поехал на работу".
В автобусе было тихо, все работники молчали. И только когда мы подъезжали к станции, кто-то из сотрудников сказал: "Ой, а что с блоком?". Тогда Алексей увидел разрушенный четвертый блок.
Фото: Анастасия Власова/Громадское
"Здание было разрушено примерно на половину. Это был шок. Волосы встали дыбом. Было непонятно, зачем нас сюда привезли, что еще можно делать. Но выяснилось, что для нас, операторов, работы еще много".
Алексей сразу приступил к работе — ему необходимо было оценить масштабы разрушения четвертого блока. Из руин, мимо которых он проходил, поднимался почти незаметный пар. Он переступал через обломки графита, выброшенного из реактора.
Возле пульта управления, за которым работал Алексей, уровень радиации в тысячу раз превышал допустимый предел. Но потом он узнал, это было чуть ли не самое "чистое" место, где ему пришлось побывать.
Алексею было важно подавать воду в реактор.
В 9 утра, когда он вернулся из полуразрушенного помещения, куда они вместе с коллегами бегали открывать подачу воды в реактор, у него появилось ощущение приподнятости, торжественности, заряженности.
"Мне казалось, что я способен на все, готов сделать что-либо любой ценой. Это была "радиационная эйфория"".
Фото: Валерий Евтушенко/УНИАН
В 11 утра руководитель Алексея принял решение: всем покинуть четвертый блок.
"Я вернулся на блок, потому что все время звонили чиновники из Москвы, которые требовали не прекращать подачу воды в реактор".
В 4 часа дня единственный насос, который работал, не включался. Именно Алексей был последним, кто нажал кнопку на пульте управления:
"На этом наша операторская работа закончилась".
Алексей проработал полную рабочую смену — 8 часов. Хотя в последующие дни для операторов она могла длиться минуту или полторы.
"Вечером, когда я ушел из четвертого блока и снял свою одежду, то очень удивился — кожа была коричневого цвета, как будто загорелая, а лицо и руки — красные".
В тот день Алексей получил дозу радиационного облучения, которая почти в 25 раз превышала норму.
Фото: Анастасия Власова/Громадское
Фото: Анастасия Власова/Громадское
Еще два дня Алексей работал на третьем реакторе. Он охлаждал его и переводил в стабильно безопасное состояние. Алексей рассказывает, что во время работы чувствовал сейсмические толчки от того, что вертолетчики сбрасывали песок на разрушенный реактор.
В городе к тому времени уже почти никого не было, всех эвакуировали за 30-ти километровую зону. Ночью 29 апреля Алексей и остальные операторы тоже вышли на центральную площадь Припяти, откуда их должны были эвакуировать.
"Мы ждали в автобусе и все время смотрели на часы. У кого они были электронные — они показывали удивительное время — 72 часа 5 минут. Мы поняли, что это был результат высокого уровня радиации".
Под утро автобус тронулся. Несколько раз во время дороги еще останавливался — людям становилось плохо.
На рассвете работников станции привезли в пионерский лагерь "Сказочный", который находился в пределах 30-километровой зоны, и расселили по комнатам. Там они выполняли хозяйственную работу. Их также минимально обследовали врачи, брали кровь на анализы, делали кардиограмму.
Фото: Василий Пьясецкий/УНИАН
В середине мая Алексею сказали, что на станции он больше не нужен.
"Мне сказали: бери отпуск, езжай куда хочешь, когда надо будет запускать третий блок — мы тебя вызовем. Я так и сделал, но больше меня не вызывали".
В Припять Алексей вернулся впервые в августе, чтобы забрать некоторые вещи из квартиры, а особенно книги, которых у него было много.
"Припять уже была огорожена колючей проволокой. Это первый и единственный раз, когда на глазах выступили слезы".
Уже летом Алексей начал чувствовать изменения в организме — внезапную слабость во всем теле.
"Я едва стоял на ногах. Это состояние иногда проходило, но потом снова возвращалось".
Позже Алексей узнал, что его доза облучения была значительно больше, чем считали вначале. Пришло время обратиться к медикам.
"Я две недели обследовался, и мне все подтвердили. Я не мог работать с радиацией и начал искать другую работу".
Фото: Василий Пьясецкий/УНИАН
В первые месяцы после аварии на ЧАЭС Алексею пришлось подписать документ для КГБ о неразглашении информации об истинных причинах взрыва реактора.
"Мне очень не нравилось, что в чернобыльской аварии во всем обвиняли работников. Мол, это были их ошибки во время испытаний. На самом деле, главная причина была в недостатках конструкции реактора. И расследование в 91-м году это подтвердило".
Этот факт, говорит Алексей, остался почти незамеченным. Его восприняли тихо и спокойно, потому что не было эмоционального напряжения в первые годы после аварии.
"Я не защищаю своих коллег и не перевожу вину на конструкторов реактора. Моими преподавателями в университете были те, кто проектировал этот чернобыльский реактор. Но все же правда на стороне оператора. У него не было полной информации, чтобы понимать, в каком состоянии находится реактор".
Фото: Василий Пьясецкий/УНИАН
Именно это, по мнению Алексея, хорошо изображено в сериале "Чернобыль" — проблема все-таки была в недостатках конструкции, а не в действиях операторов. И только после аварии на советских реакторах начали устанавливать приборы, которые показывали параметры оперативного запаса реактивности. Его ухудшение привело к тому, что кнопка АЗ-5 сработала наоборот.
"Важно, что режиссерам удалось передать масштабность, глобальность катастрофы, то эмоциональное состояние, в котором находились участники этого события".
Правда, говорит Алексей, есть и недостатки в изображении работников ЧАЭС. Их во многих эпизодах изображают трусами, у которых подкашиваются ноги от страха, когда появляется руководство.
"На самом деле это не так. Это были смелые и решительные люди. После взрыва ни один из операторов не убежал, наоборот они приезжали заменить тех, кто работал ночью. Я тоже приехал утром. Но было бы хорошо, если бы этот сериал появился годами ранее, и правду узнали раньше".
Фото: Анастасия Власова/Громадское
Алексей тоже боролся за то, чтобы рассказать правду о взрыве на ЧАЭС как можно раньше.
После запрета работать на объектах с радиацией, он решил пойти в журналистику и писать на чернобыльскую тему.
"Сначала я писал и меня не публиковали. Думал, что не умею писать, поэтому пошел учиться на два года в университет. Но выяснилось, что проблема была в другом — Чернобыль — это запретная тема".
Впрочем Советский Союз распался, подписка Алексея для КГБ потеряла силу, и он начал рассказывать все, что знал.
А в 2000 году увлекся живописью и присоединился к группе независимых художников "Стронций-90", чьи картины также посвящены теме аварии на Чернобыле. Вместе они проводят выставки и акции.
"В журналистике я довольно долго писал о Чернобыле все, что угодно, но не то, что пережил сам, не о своем опыте. В качестве художника у меня гораздо больше возможностей. Нет рамок, я свободен".
В галерее на Троещине, где сейчас проходит выставка картин Алексея, есть и несколько работ, посвященных теме Чернобыля. Одна из них — абстракция. Другая — с изображением красного цветка на зеленом фоне. Похожая есть еще в одном месте — в заброшенной квартире в Припяти. Она нарисована цветным, ярким мелом на серой стене.
Фото: Анастасия Власова/Громадское
Новости и события в Беларуси и мире.
Пресс-центр [email protected]