Чудо в Молдове

Два урока из молдавских событий.

Те, кто считал, что после дела Голунова россияне проснутся в другой стране, ошиблись. Страна та же. А россияне вообще не проснулись. Произнесли сквозь сон несколько раз «Я/Мы», потом тихонько крикнули что-то про свободу, перевернулись на другой бок и вновь уснули, бормоча обиженно про «слитый протест» и про то, что Путин опять всех переиграл.

Локальная победа — освобождение Ивана Голунова — мгновенно выбила из рук протеста то знамя, которое объединило почти всех сотрудников СМИ, за исключением Владимира Соловьева и Олега Лурье. Предложение «большой четверки» журналистов: Галины Тимченко, Ивана Колпакова, Дмитрия Муратова и Елизаветы Осетинской, стоявших фактически во главе протеста, не идти на конфронтацию с властью, а «немного выпить» внесло в ряды протестующих разброд и шатания, а слова главреда «Медузы» («мы своего парня вытащили, а активизмом мы не занимаемся») многих возмутили, поскольку от них за версту несло неблагодарностью и недальновидностью. Очевидно, что в местоимение «мы» применительно к глаголу «вытащили» следовало бы включить несколько десятков тысяч человек, среди которых многие как раз активизмом и занимаются.

Чего не хватило делу Голунова для того, чтобы стать триггером протеста? Как им стало, например, самосожжение тунисского уличного торговца фруктами Буазизи, который облил себя горючим 17 декабря 2010 года в знак протеста против произвола местных властей, отбиравших у него продукты и запрещавших торговать. Меньше чем через месяц после этого президент Туниса Бен Али сбежал из страны, и в Тунисе победила Вторая Жасминовая революция.

Тем, кто справедливо сошлется на то, что режим Бена Али по своему репрессивному потенциалу существенно уступал путинскому режиму, можно привести другой пример. В те самые дни, когда в России набирало обороты дело Голунова, в Гонконге на улицы вышли более миллиона граждан. Они протестовали против попыток Пекина подорвать автономию Гонконга и разрушить ту формулу «одна страна — две системы», которая была принята в 1997 году, когда Гонконг был передан под управление КНР. Поводом для миллионного протеста стали попытки протащить закон, разрешающий выдачу в КНР лиц, объявленных там в розыск. И самая мощная диктатура на планете отступила.

Все дело, как любит повторять Виктор Шендерович, в числительных. Против миллиона граждан на улицах даже могучая репрессивная машина КНР оказалась бессильна. То есть раздавить миллион безоружных китайские силовики, конечно, могут, но издержки этого шага для руководства КНР и страны в целом были бы столь чудовищны, что на это не пошли, предпочтя уступить.

Рискну дополнить Шендеровича: характер числительных зависит от содержимого местоимения «мы». Если «мы своего парня вытащили, а активизмом мы не занимаемся», то результатом такого содержания «мы» в дальнейшем будет стремление числительных к нулю.

Переход от числительных к местоимению «мы» заставляет задуматься, чем же эти самые «мы», то есть россияне, так сильно отличаемся в худшую сторону от тунисцев и от китайцев, составляющих большинство населения Гонконга, и почему они могут, а мы — нет. Допустим, что китайцы Гонконга впитали политическую культуру Запада за годы пребывания в статусе британской колонии. Допустим, у тунисцев, потомков воинственных берберов, протестный потенциал в крови (хотя допускать подобную чушь нельзя, но давайте допустим). Но тогда как быть с последними событиями в Молдове, где откуда ни возьмись взялись сильные политики европейского типа во главе с новым премьером Майей Санду, которые заключили союз с кондовым пропутинским Игорем Додоном и прогнали местного «авторитета» Владимира Плахотнюка, безраздельно владевшего страной последние 10 лет.

У Плахотнюка было «все схвачено, за все заплачено»: и Конституционный суд, и парламент, и СМИ, и силовики. Как у Путина.

Плахотнюк своим беспредельным воровством смертельно надоел всем нормальным людям в своей стране и во всем мире. Плахотнюк вел Молдову в тупик. Как и Путин Россию.

Почему у молдаван получилось, а у россиян никакого света в конце тоннеля не просматривается? Ссылки на «разницу в менталитете» не принимаются — и молдаване и россияне родом из совка. Есть точка зрения, что там все решил консенсус между США, Великобританией, ЕС и Россией, которые поддержали союз Санду с Додоном против Плахотнюка. Это маленькая доля правды. А вся правда в том, что для того, чтобы кого-то поддержать, надо, чтобы возникло то, что можно поддерживать.

То, что можно было поддержать в Молдове, возникло благодаря совершенно невероятному альянсу правоцентристской, на 100% прозападной партии «Действие и солидарность» Майи Санду и на 100% пророссийской, а точнее, на 100% пропутинской Социалистической партии Игоря Додона. Ничего более противоестественного, чем этот союз, представить невозможно… Разве что Антигитлеровская коалиция во главе с «большой тройкой»: Черчилль, Рузвельт, Сталин…

Нет особых сомнений, что после устранения главного злодея эта противоестественная коалиция даст трещину. Точно так же, как это произошло с «большой антигитлеровской тройкой», когда вскоре после победы над Рейхом Черчилль произнес свою Фултонскую речь. Но тут важно, что люди смогли определить главное, самое большое на тот момент зло, поставить целью его устранение и объединиться во имя достижения этой цели.

То есть надо исходить из того, что зло неоднородно и имеет шкалу. Причем эта шкала подвижна, она меняется в зависимости от обстоятельств. Вчера абсолютное зло — Гитлер, сегодня — Сталин. Если исходить из того, что злом для России, да и для всего мира, является сохранение и пролонгация нынешнего режима, существующего уже 20 лет, то благом является действенный тактический союз против него любых политических сил, независимо от их позиций и устремлений. Поскольку сформированный в России режим персоналистский, заточенный конкретно под Путина, то он скорее всего развалится при смене главы государства. При этом нельзя исключать и того, что развал, как это было и при крахе СССР, затронет все государственное устройство, и страна в обозримом будущем может перестать существовать в нынешних границах (впрочем, этот сценарий — тема для отдельных исследований).

Таким образом, концепция подвижной шкалы зла — это первый инструмент для демонтажа режима, который можно извлечь в качестве урока из «политического чуда», произошедшего в Молдове.

Второй урок — принцип политической дополнительности. В Молдове, как и в России, были и есть три основных «специализации» протеста: парламентский, уличный и эмигрантский. Первый стремится добиться перемен через выборы, второй — через уличную активность, третий действует по принципу «заграница нам поможет». В Молдове все эти три «специализации» действовали в унисон, дополняя друг друга. В России «уличники» и «заграничники» обзывают сторонников выборов пособниками режима, полагая, что те своим участием легитимизируют путинский режим (интересно, когда это путинский режим нуждался в соблюдении приличий?). «Выборщики» в свою очередь обвиняют «уличников» в том, что они ведут страну к большой крови, а «заграничников» — в отсутствии патриотизма. Проблема в том, что ни одна из этих «специализаций» не способна добиться перемен без участия двух других. Итоги выборов в условиях России можно защитить только очень большой уличной активностью, а без мощного давления Запада, соединенного с давлением изнутри, режим в обозримом периоде не рухнет.

Остается вопрос: кто в России может стать субъектом такой протестной политики? С учетом того, что нынешние лидеры протеста уже сформировались и привыкли действовать в условиях своей «специализации», а к кооперации (не к пресловутому «объединению», а именно к кооперации) совершенно не готовы. Полагаю, что основной субъект перемен — это те, кто родился уже в постсоветской России. Для многих из них жизнь в условиях игнорирования государства является нормой. Многие из них лишены тех политических и психологических болячек, которыми страдаем мы, измученные вечным выдавливанием из себя совка. Поэтому, если говорить о конкретном деле, то возможно им могло бы стать возрождение самого успешного проекта той «Открытой России», которая была уничтожена после посадки Михаила Ходорковского. Я имею в виду «Школы публичной политики», через которые прошли несколько тысяч молодых политиков и активистов. В протестной политике, как и в экономике, самые выгодные и перспективные инвестиции — в образование.

Игорь Яковенко, newtimes.ru