Борьба с радиацией вилами

Уникальные кадры из Чернобыля, которые снял ликвидатор, пока камеру не забрал КГБ.

«Белсат» публикует уникальные кадры, сделанные водителем роты дегазации и дезактивации Сергеем Шалькевичем в чернобыльской зоне осенью и зимой 1986 года.

В 1986 году Сергею Шалькевичу исполнился 21 год. Несколько месяцев назад он вернулся из армии – а теперь получил новую повестку.

«На первых повестках на сборы для участия в ликвидации была красная полоса, вручать их приходили с милицией. Когда люди начали увольняться с работы и сбегать, присылать стали обычные повестки на учебные сборы на 25 суток, – рассказывает мужчина. – Такая пришла и мне. Я тогда обрадовался, что не Чернобыль».

Когда Шалькевич приехал в Минск, перед вокзалом стояла колонна солдат, хвост которой заканчивался на площади Мясникова. Из нее вывели всех, кто успел по дороге выпить, а также ранее судимых. Сейчас мужчина горько шутит, что в Чернобыль поехали молодые, здоровые и трезвые.

«Остальным зачитали приказ о призыве на специальные сборы для ликвидации, предупредив, что в случае самовольной отлучки – три года лишения свободы», – продолжает Сергей.

Получить их Сергей мог уже через несколько месяцев.

«Наш ротный поехал в Брест получать квартиру. Тогда мы решили тянуть спичку, кто на время его отлучки съездит в домой. Вытянул я. Если бы словили, меня ждал бы показательный суд, чтобы другим было неповадно. Но я тогда об этом не думал – много ли у нас мозгов в 20 лет?», – говорит он.

Возвращаясь из родных Столбцов в зону, Сергей захватил с собой «Смену 8М» и несколько пленок. Именно поэтому в его коллекции нет снимков начального периода службы: первые фотографии сделаны осенью 1986-го.

Борьба с радиацией вилами

В чернобыльской зоне Сергей Шалькевич стал водителем пожарного взвода в роте дегазации и дезактивации, ездившей омывать постройки и автотранспорт в отселенных деревнях и на самой АЭС.

«Партизаны» в палаточном городке полка, стоявшего между отселенной деревней Бабчин и поселком Рудаков. Осень 1986 года

В батальоне Сергея были практически одни военнослужащие запаса – «партизаны».

«И Легасов [Валерий Легасов – член правительственной комиссии по расследованию причин и по ликвидации последствий аварии на ЧАЭС. – Прим.], и все остальные подписались бы под словами, что самую грязную работу сделали именно «партизаны». У нас было всего два срочника», – рассказывает Сергей.

Сергей Шалькевич возле здания комендатуры Брагинского гарнизона

В жилых палатках жило по 36–38 человек. Для обогрева использовались печки-буржуйки. Дрова никто не доставлял – и солдаты топили местными. Из-за этого каждая буржуйка становилась мини-реактором. Сергей уверен, что жившие в этих палатках ребята нахватались радиации больше, чем ликвидаторы на самой станции.

«У них потом кровь брали – и у всех была плохая», – говорит он.

Какое облучение они получили – никому не рассказывали. Всем писали одинаково – от 5,7 до 10,5 рентген, добавляет мужчина.

«Работники лабораторий, передававшие статистику о зараженности наверх, слышали: «Вы, че – офонарели? Столько быть не должно, уменьшите». И они уменьшали. Те, что наверху, передавая цифры далее, также слышали: «Уменьшите». Когда после возвращения из Чернобыля кто-то говорил в Минске о своих дозах облучения, то слышал, что, согласно статистике, таких доз не было», – говорит Сергей.

В палаточном городке зимой 1986 года

«Зима 1986-го была очень сильной. Когда мы выезжали в 30-километровую зону, то ехали в снегу как в тоннеле, а проезд для нас расчищали специальные машины», – рассказывает ликвидатор.

Сергей Шалькевич перед палаткой, где жили «партизаны» из пожарного взвода роты дегазации и дезактивации

По словам Шалькевича, в палаточном городке или в отселенных деревнях снимать можно было без проблем.

«Жителей в них не было, а за нами никто не ездил. Деревни оживали, когда туда приезжала рота дегазации и дезактивации: по каждому двору расставлялась группа солдат, чтобы снять слой земли и очистить постройки перед сносом», – вспоминает ликвидатор.

Военнослужащий из роты химической разведки замеряет уровень радиации в одной из отселенных белорусских деревень. После этого результаты уровня радиации наносились на карту загрязненных территорий Сергей Шалькевич перед своим «ЗиЛом 133»

Кроме пожарной машины во взводе Шалькевича была вторая машина – для перевозки людей.

«Это не военная, а обычная машина. Их изымали у различных организаций, они были хорошего качества, практически все новые, – вспоминает Сергей. – Период ликвидации аварии на ЧАЭС совпал с коротким промежутком, когда машины переводили на газ – на фотографии за топливным баком видны газовые баллоны».

«ЗиЛы 133» для перевозки людей на сельской дороге. «Это случайная фотография: я зарядил пленку и наугад щелкнул самый первый кадр – он обычно бывает засвечен. На деле оказалось, что снимок оказался одним из самых ценных», – рассказывает автор «Партизан» с вилами в одной из отселенных деревень на Гомельщине

«ЗиЛы 133» для перевозки людей на сельской дороге. «Это случайная фотография: я зарядил пленку и наугад щелкнул самый первый кадр – он обычно бывает засвечен. На деле оказалось, что снимок оказался одним из самых ценных», – рассказывает автор

«Партизан» с вилами в одной из отселенных деревень на Гомельщине

Во время дезактивации деревень «партизанам» часто не давали никакого инструмента. В дома заходить было нельзя, но в хозяйственные постройки – можно. Эти вилы один из солдат взял именно там, рассказывает ликвидатор.

«Мы тогда часто шутили, что боремся с радиацией вот такими подручными средствами», – говорит Шалькевич.

Солдат роты химической разведки с дозиметром. «Это мощный прибор, который показывал уровень радиации сразу», – уточняет фотограф Водители на стоянке перед одним из «ЗиЛов» для перевозки солдат. За кабиной видна пожарная машина Один из «партизан» возле жилой палатки Ровно половина людей одной из палаток. «Обратите внимание, какой разный возраст у мужиков», – говорит Шалькевич

«Возвращаетесь героем либо зеком»

Шалькевич понимал, что домой фотоаппарат уже не привезет – из-за радиации. Но в Столбцы камера не вернулась под другой причине.

Через некоторое время после возвращения из самоволки его взвод отправили на АЭС.

«Мы выпрыгнули из кузова и первое, что увидели – КрАЗ с разрезанной пополам кабиной, где осталось только водительское кресло. Все обшито свинцовыми пластинами – видимо из экономии свинца. Свинцом были обшиты также все трактора и бульдозеры, из-за этого сложно было определить их марку. Двери в кабины открывались «колесом», как в подводных лодках. Когда я все это увидел – у меня начался мандраж. Я приподнял маску и закурил. Нам тогда никто не объяснил, что самое опасное в чернобыльской зоне – то, что там вдохнешь. Форму можно сменить, можно принять душ, но то, что в легких – уже останется там навсегда», – рассказывает он.

После этого Сергей решил снять всю эту технику.

«Я понимал, что круче фотографий у меня не будет», – говорит он.

И хотя никто, кроме его двоих товарищей, камеру в тот момент не видел, на утро Сергея вызвали в штаб к «особистам», сотрудникам Особого отдела – подразделения военной контрразведки в составе Советской армии.

«Я начал перебирать в голове все возможные косяки – и ничего не мог припомнить. Прихожу – сидит капитан, улыбается и сразу вопрос: «Пленка где?». И до меня дошло. Я: «Какая пленка?». Он мне: «Молодой человек, не дурите голову, нет времени. Вы сейчас выйдете, подумаете, минут пять и сделаете выбор: либо вы возвращаетесь домой героем, либо зеком». Я потом все время думал, кто мог донести – ведь мы были только втроем. Не знаю до сих пор», – рассказывает Шалькевич.

Вместо 25 суток Сергей Шалькевич провел в чернобыльской зоне даже не три месяца, а целые полгода.

«Срок призыва на специальные воинские сборы ограничивался тремя месяцами, но пока мы там были, его увеличили в два раза. Возможно, не хватало людей, а, возможно, решили, что раз они уже нахватались, то лучше государство рассчитается только с ними – и, как в одной из сцен недавно снятого сериала «Чернобыль», даст 400 рублей – и «не забудет». Я не люблю слова «льготы»: это были гарантии. Но родина послала – родина забыла», – подытоживает он.

Сергей очень хотел бы взглянуть на конфискованную пленку, но не верит, что это возможно: сейчас ему не выдают даже простую справку о том, что именно он делал в Чернобыле.

«После возвращения оттуда у меня начались носовые кровотечения и подскакивало давление. Чтобы разобраться со здоровьем, я пошел в архив и попросил выдать справку о том, кем я был в зоне и что выполнял. Выяснилось, что карты доз облучения в архив не сдавались. Я хотел посмотреть в глаза своим командирам, но выяснилось, что часть расформирована. Ее нет».

Через девять лет после Чернобыля Сергея признали инвалидом. В инвалидном удостоверении написано, что его заболевание – расслоение грудной и брюшной аорты – вызвано катастрофой на ЧАЭС.