Протесты и эрозия власти Путина

Есть ли для правителя РФ жизнь без гегемонии?

Можно быть президентом и не быть национальным лидером, что с рейтингом 30%, что с рейтингом 70%. Суета вокруг прямой линии 2019 года высветила эту проблему: чтобы продать гражданам аттракцион с высокорейтинговым, но уже не популярным президентом, в ход пошло все, от СК до экстренного совещания о прямой линии, на которое президент пришел в кардигане. Это совершенно новый формат, раньше редактуру и отбор вопросов скрывали от публики, имитируя спонтанность.

Президент России теряет популярность, от него уже почти ничего не ждут. Его коалицию поддержки сломала ударная предвыборная кампания и пенсионная реформа. Это еще не «страна против Путина», но определенно страна, мало интересующаяся президентом и все чаще разговаривающая с разнообразными властями требовательным тоном.

До 2024 года еще одни выборы президента США и одни выборы в Госдуму. Нельзя сказать, что Россия уже в огне, но точно можно сказать, что она пошла вразнос, и одна из причин – отсутствие кремлевской гегемонии в прямом смысле слова, в смысле отсутствия стратегического лидерства, отсутствия способности как-то организовать горизонт этих грядущих пяти лет.

Лидерство подразумевает множество вещей, но важнейшие из них – способность задавать повестку, а не следовать за ней, эффективность аппарата, конвертирующего инструментальные преимущества в политический статус лидера, мотивированная и получающая регулярное подкрепление коалиция поддержки. В нашем случае все три компонента скомпрометированы. Есть ли для Путина жизнь без гегемонии? И можно ли ее вернуть?

В хвосте повестки

Для Владимира Путина период после 2014 года характеризуется не только взлетом и распадом коалиции «крымского большинства», но и постепенной утратой стратегической инициативы. «Зимняя вишня», митинги Навального, конфликт вокруг свалки в Волоколамском районе и так далее – эти и подобные им события задавали повестку последних нескольких лет, а вовсе не переписывание национальных проектов и не острые внешнеполитические инициативы президента.

Кремль придумывает повестку, Путин одобряет ее, а потом все летит в тартарары, и нужно снова заниматься не повесткой, а тем, что прилетело из гущи народной жизни. И в деле Ивана Голунова все было именно так. Пока президент выступал с программной речью на сцене ПМЭФ, весь мир в прямом смысле слова отвернулся от него, чтобы вглядеться в детали работы конвейера злоупотреблений правом в российской полиции.

Так же было и с мусором зимой этого года. Президент решил было погрузиться в мусорную реформу и поддержать ее своим авторитетом, чем не повестка? Эксперты, кураторы внутренней политики стали писать бумаги, предлагать идеи, но потом вспыхнули протесты в Шиесе, и с тех пор они не стихают. Президент теперь держится в стороне от мусора и лишь говорит, как и всегда, что келейно решать ничего нельзя.

Вожжи оказались выпущенными из рук из-за постепенной эрозии АП как главной политической институции страны. Список критериев отбора в ближний круг президента пополнился требованием быть комфортным для участвующих в его неформальной жизни. Инструментальную по своей природе харизму президента сегодня обслуживают люди, компенсирующие отсутствие профессиональных компетенций компетенциями дворцовыми. Страх перед патроном блокирует инициативу нынешней внутриполитической команды Путина, а президент, сконцентрированный, как и пять лет назад, на внешней политике, требует именно инициативы. В итоге получается только реагировать, продать своего слона не выходит.

АП постоянно становится чьей-то заложницей, в Хакасии – Шойгу, Дерипаски и Сечина, в Екатеринбурге – местной епархии, в деле Голунова – столичных силовиков средней руки. Авторитет АП утрачен, администрацию больше не боятся. По сути, она раскололась на множество частей: большой протокол, занимающийся обустройством президентской жизни, департамент добрых дел и новой элиты, бесконечные ряды силовиков и бывших силовиков, «решающих вопросы» в стиле фээсбэшников из романов Пелевина, и так далее. Выборами и транзитом там просто некому заниматься.

Петля протестов

Обрушение внутриполитического контура управления совпало во времени с третьим большим переделом собственности в стране, если считать, что первый прошел в 90-х, а второй – в конце двухтысячных. По сути, общенациональная политика как таковая превратилась в инструментальное измерение реальной политики – процесса дележа экономического наследия эпохи Путина между его приближенными.

Политическое измерение инициатив по изъятию у граждан денежных средств – от «Платона» до мусорного налога и цифрового сбора – поначалу никто не оценивает, принципиальные решения принимаются на бегу, в неформальной обстановке. А потом оказывается, что в стране началась волна мусорных протестов. Ни один из одариваемых казной не спрашивает себя, а как моя жадность ударит по моему патрону, – на то он и лидер, чтобы держать удар. Но лидерство утрачено, и очередная свалка или налог чьего-то имени бьют и по президенту, и по системе в целом. Власти или множат протест, усиливая нажим, или теряют лицо, отступая.

Последнее – отступление – случается все чаще. Произошло вот что. Российские граждане, в общем, обычно оказываются перед фактом: здесь будет свалка, здесь храм, здесь вы должны денег, а Голунов или «Новое величие» будут сидеть. Перебирая варианты сопротивления, разные, не связанные между собой сообщества сопротивляющихся открыли для себя эффект: чем громче и радикальнее протест, тем выше вероятность, что власти пойдут на попятный. Власть постоянно дает протесту подкрепление в виде готовности отыграть все назад.

Появляется нечто вроде «петли протестов», когда ожидание отступления власти уже включено в протестную инициативу, еще до начала серьезного конфликта. Таких петель по стране – десятки, а ведь дело еще не дошло до цифровых ценников от Усманова, да и за мусорный налог пока не вносят в базу судебных приставов. Единственное, чего мы пока не знаем, может ли общенациональный побор или, например, очередной виток роста цен на горючее стимулировать не цепь локальных протестов, а скоординированную кампанию в крупных регионах страны.

В сетованиях Кремля, что граждане ни бельмеса не понимают в национальных проектах, слышна попытка рефлексии на эту тему. Это же все для вас, мы просто об этом плохо рассказываем, как бы говорит президентский пресс-секретарь. Но упаковать передел в национальные проекты уже не удалось, очередное долбление по головам граждан не поможет. Чтобы гул локального недовольства перестал быть слышен, очередной кампании по информационному сопровождению, очевидно, будет недостаточно. Нужны какие-то более масштабные меры.

Дно гегемонии

Можно ли вернуть лидерство? Переломить повестку? У гегемонии есть своя «темная материя»: например, по отношению к цыганам Чемодановки – мы все, так или иначе, лоялисты, а значит, часть граждан может соблазниться чем-то вроде немотивированной атаки на грузин в 2006 году. Искушение найти скальные формы консенсуса, против «черных», против чиновников, против богатых и так далее, велико. Силовики играют и будут играть на этих струнах.

Альтернатива – реформа самих силовиков, сегодня она выглядит как единственный сценарий общенациональной кампании, который общество и часть элиты поддержат. В конце концов, кто знает, не захотят ли офицеры ФСБ или копы прекрасной России будущего году эдак в 2025-м подбросить немного вещества детям нынешних правителей России, ведь от отставки и выпадения из обоймы никто не гарантирован, особенно во время транзита.

Трейд-офф для президента выглядит следующим образом. У него есть один шанс на большую реформу, которая вернет ему статус национального лидера на какое-то время. Но проблема в том, что после двадцати лет правления он должен предложить обществу что-то посолиднее национальных проектов. Грубо говоря, последняя реформа должна в каком-то смысле ликвидировать тот способ правления, который президент практикует с дела Гусинского, то есть правление страной через инструменты силового принуждения.

Можно ничего не делать. Но тогда мы очень скоро узнаем ответ на вопрос, готовы ли граждане терпеть бесчинства правящего класса, которые больше не покрывает авторитет национального лидера.

Константин Гаазе, carnegie.ru