«Вышли из шахты и сказали: мы здесь власть»

Как 30 лет назад шахтеры ускорили развал СССР.

11 июля 1989 года в СССР в Кузбассе началась забастовка шахтеров, вскоре распространившаяся на все угольные бассейны.

Стачкомы в шахтерских районах фактически взяли на себя функции местной власти.

Рабочие предъявили около 20 экономических требований (повышение дополнительной оплаты за вечерние и ночные смены и пособий семьям погибших шахтеров, совершенствование механизации и техники безопасности, улучшение снабжения, расширение строительства жилья, благоустройство городов).

Забастовки, главным образом из-за неожиданного повышения норм выработки, ухудшения снабжения или грубости администрации случались в СССР в 1920-е годы, а также при Хрущеве и Брежневе. Но тогда они носили изолированный и спонтанный характер, стачкомы не создавались, пресса о происходящем не сообщала.

BBC побеседовала с бывшим членом Междуреченского стачкома, ныне главой Независимого профсоюза горняков России Александром Сергеевым.

"Жаркий июль" 89-го
Фото: GETTY IMAGES

- Сколько вам было лет в 1989 году, где и кем вы работали?

- Работал подземным электрослесарем на шахте "Томская".

- Как все случилось? Это был стихийный взрыв, или чувствовалось, что назревают события?

- Я пришел на смену, а те, кого мы меняли, говорят, что надо бастовать и что они идут на площадь. Мы решили поддержать. Спустились в шахту ненадолго, все там сделали, чтобы аварии не было, и пошли на митинг. Через два дня оглянулись - оказывается, весь Кузбасс уже бастует.

15 июля легла Макеевка [Донецкий угольный бассейн], 19-го Воркута, 21 июля Караганда, Сахалин и Львовский бассейн. Без интернета, без соцсетей. Волна покатилась.

В принципе, было ожидаемо. Заработки упали, сняли 25-процентную "коксовую" надбавку [за добычу особо ценного коксующегося угля], нормы повысили. Народ был сильно недоволен.

Начиная с февраля по угольной отрасли было 15 случаев, когда бригады и участки останавливали работу: в Осинниках и Новокузнецке Кемеровской области, в Воркуте, в Ростовской области, в Норильске, на Сахалине.

У нас все время шли разговоры, что надо что-то делать, что вот где-то мужики требования выдвинули.

- Писали, что причиной стало отсутствие мыла.

- Это все ерунда. Проблемы были серьезнее.

Впервые против системы выступила не интеллигенция, а рабочий класс
Фото: GETTY IMAGES

Возникло перепроизводство угля. Угольная отрасль всегда являлась планово-убыточной. Разница между себестоимостью и ценой для промышленности покрывалась за счет дотаций. Дотации начали сокращаться, а отрасль еще огромную "социалку" всю держала.

Привилегии номенклатуры. Они, конечно, не были открытием. Тем более, в Междуреченске 100 тысяч населения, город маленький, все прекрасно все видят. От их руководства у народа жизненный уровень снижается, из магазинов все исчезло, на базаре дорого, а им спецпайки, спецмагазины. Объявили перестройку, а ничего не меняется. Это, конечно, раздражало.

Ну и мыло тоже. Его были обязаны выдавать в душевых, человек вышел весь черный от угольной пыли и не может помыться. Но это только камешек, который лавину протеста подтолкнул.

- Какое было настроение? Гнев? Страх, что с вами могут поступить, как в Новочеркасске? Или, наоборот, надежда и подъем?

- Ощущение было, что надо наводить порядок: на предприятии, в городе, в стране.

Мы чувствовали себя, как у Ленина, рабоче-крестьянской инспекцией. Вышли из шахты и сказали: мы здесь власть, ну-ка, объясняйте то и это.

Какой-то страх был личный, но, когда видишь на площади 15 тысяч шахтеров, то думаешь: пускай попробуют. Ну, и время уже другое, это все понимали.

- Кто решал, чего требовать?

- Требования на площади формулировались. Открытая трибуна. Выступали все подряд, слово кому угодно давали.

Государство согласилось с требованиями рабочих, но в условиях нараставшего экономического кризиса обещания не были выполнены, и уже осенью забастовки возобновились
Фото: GETTY IMAGES

Никакие политические требования не возникали. Честно скажу: через год нам навязали эти политические требования.

- Вы были членом стачкома. Кто вас выдвигал, как выбирали? Сейчас говорят, что едва ли не главная слабость оппозиции - отсутствие лидеров. А тогда за считанные дни люди появились.

- На митинге решили, что надо стачечный комитет создавать. Бригадиры собрались со звеньевыми, мой звеньевой Шипеев меня подозвал и говорит: иди, Сашка, ты молодой, после института, грамотный, мы тебя делегируем. Ну, посмеялись: ты холостой, если посадят, не так страшно. Потом городской стачком делегировал в областной.

И что в Междуреченске, что в Прокопьевске, - все по одной схеме. Стачкомы создавались прямым делегированием из бригад по одному-два человека. А уж там голосования, протоколы, все, как полагается.

- Вы участвовали в переговорах с большими начальниками. Ваше впечатление?

- Через два дня приехал министр [угольной промышленности СССР Михаил Щадов], переговоры довольно жесткие были, мы на своем стояли.

Потом я был участником главных переговоров 16 июля. Приезжала комиссия: член политбюро Николай Слюньков, заместитель председателя правительства Николая Рыжкова Лев Воронин и глава советских профсоюзов СтепанШалаев.

Сначала вообще не хотели принципиальные вопросы решать. Мы их на митинг в Прокопьевске вывели. Тогда, видно, позвонили Горбачеву, и дело сдвинулось.

В сентябре я был в ЦК КПСС - проверяли, как протоколы выполняются. Ходили по коридорам, нашли приемную Слюнькова. Инструктора обалдели, а мы говорим: он в июле был в Кузбассе и сказал: будете в Москве - заходите, вот мы и зашли.

Фото: GETTY IMAGES

Принял минут через 40. И говорит: я больше вами не занимаюсь, а занимаюсь теперь железными дорогами. Вы представляете, сколько там проблем?!

- Вы чувствовали поддержку столичных демократов и прессы?

- Да ну, какая поддержка! Не было никого, это я вам ответственно говорю. Приезжал один в Прокопьевск в июле, как сейчас помню, Ефим Островский, он сейчас политолог, крутится вокруг власти. Рабочие интеллигенцию посылали подальше.

И Ельцин не поддержал июльскую забастовку. Он начал устанавливать контакты с активистами Совета рабочих комитетов Кузбасса весной 1991 года, перед президентскими выборами.

- Почему именно шахтеры, а не, скажем, автомобилестроители?

- Оно везде так было: в Румынии, в Польше, в Британии. Люди, которые каждый день спускаются под землю, ничего не боятся и себя ставят высоко.

У советских шахтеров был хороший образовательный уровень. В шахте можно было обеспечить семью, не болтая языком и не воруя. Я сам окончил институт, поработал механиком и ушел в слесаря.

У нас в звене из 10 человек были еще учитель математики и вертолетчик, окончивший летное училище, а всего четверо с высшим образованием и еще четверо с техникумами. Люди читали, все понимали, обсуждали.

- И особая сплоченность, наверное? Трудились бригадами, жили по соседству?

- Это вы правильно заметили. Кстати, сейчас владельцы шахт не допускают постоянных бригад, перемешивают каждые полгода. Раньше коллективизм сильнее был.

- Некоторые авторы утверждают, что большую роль в забастовочном движении играли люди с уголовным прошлым и происходившее походило на лагерный бунт.

- Да бросьте вы! Мы первым делом, уже 11 июля, сформировали рабочие дружины, понимая, что могут быть провокации или мужики просто без работы водки напьются и пойдут морды друг другу бить.

Потребовали милицию, прикрепили к каждой рабочей дружине по милиционеру и поддерживали порядок. Опечатали все винные склады и магазины.

И шахты не бросили просто так, а вели откачку [воды], чтобы шахта потом могла действовать.

В Прокопьевском стачкоме были люди, которые когда-то сидели, но потом по 20 лет проработали в шахтах.

- Как вам теперь видятся те события? Не жалеете, что участвовали?

- Это был апофеоз, лучшая точка развития общественных процессов в Советском Союзе. Рабочие сказали: хватит, нас не устраивает управление, давайте решать вопросы под нашим контролем. Так это же и есть демократия!

Все бюрократы были ошарашены. Народ проснулся и начал спрашивать с правителей за их работу!

Система давно держалась на глиняных ногах. Это был, как шахтеры говорят, "чемодан". Из угольного пласта иногда высовывается большой такой камень из песчаника. Его разбивают кувалдой.

Когда вокруг стоят 15 тысяч человек - светлые, трезвые, здраво рассуждающие - и хотят изменить жизнь к лучшему - это счастье.

Жаль, что мы не успели ничего по-серьезному сделать, что нашу энергию использовали бюрократы, которые устроили склоку между собой за власть и развалили государство, что слово "демократия" испохаблено. Вот об этом я жалею.