Замещение здравого смысла

Пять лет назад в РФ началась замена всего иностранного на российское.

Российской программе импортозамещения исполняется пять лет. Изначально она задумывалась как «идеологический удар» по Западу, который параллельно можно использовать в качестве поддержки отечественного производителя и поиска внутренних резервов для экономического роста. К своему юбилею программа подходит с неоднозначными итогами. С одной стороны, определенных успехов здесь удалось добиться. Но от импорта в ключевых сферах избавиться Россия так и не смогла: иностранные товары мимикрируют под отечественные, а в стране расцвели разнообразные формы лоббизма. «Новая газета» изучила, как российские власть и бизнес вели наступление на иностранные продукты питания и лекарства. Проблем оказалось больше, чем поводов для гордости.

Фото: Петр Саруханов / «Новая газета»

Самые заметные достижения декларируются в сельском хозяйстве — тут российская власть смело ставит себе плюс. «Мы уже достигли уровня самообеспечения свининой и мясом птицы пять лет назад, а сейчас по ряду ключевых продовольственных продуктов мы вполне соответствуем плану программы национальной продовольственной безопасности, — говорит директор Центра аграрных исследований РАНХиГС Александр Никулин. — Увеличился ассортимент отечественной молочной продукции, овощей, фруктов. Рост аграрной промышленности привел к тому, что процесс импортозамещения действительно проходил [успешно]». Еще Россия почти полностью заместила иностранное зерно своим — но это произошло бы и без помощи в виде контрсанкций со стороны российского руководства.

Другой вопрос — цена, которая была заплачена за торжество отечественных аграриев.

Цены на продукты с 2014 года стабильно росли, а замещение импортных овощей отечественным аналогом только подогревало инфляцию. «Вот у нас была задача обеспечить себя отечественными томатами. Мы — страна северная, и по определению в наших условиях томаты будут дороже по сравнению с китайскими. Мы будем строить теплицы, мы будем делать наши искусственные помидоры, но цена их будет выше, чем цена помидоров из Турции. Здесь сложно не увлечься идеей осажденной крепости («мы должны производить все сами»), — качает головой Никулин. — Другой взгляд на продовольственную безопасность гласит, что всемирный процесс производства еды достаточно спокойный: каждый специализируется на том, в чем у него конкурентное преимущество. У нас замечательные почвы для выращивания пшеницы, кукурузы, подсолнечника. Можно специализироваться на этом, но невозможно делать все на свете, и говорить, что у нас должны быть и окорока лучше испанских, и сыр лучше французского. Это можно сделать, но это страшно дорого».

Для простого человека стремление заменить всю «вражескую» еду патриотичной свининой аукнулось значительным ростом расходов на питание.

«Продовольственная безопасность — это не независимость от внешнего рынка, а ситуация, при которой правительство обеспечивает все группы населения набором питания, достаточным для активной и здоровой жизни. У нас с 2014 года увеличился разрыв между группой самых обеспеченных и самых необеспеченных людей по показателю затрат на питание. Особенно этот разрыв ощущался в 2016 году», — констатирует директор Центра агропродовольственной политики при РАНХиГС Наталья Шагайда.

Стремительное обнищание населения, о котором даже упоминал президент России Путин в послании Федеральному собранию, — тоже следствие санкционных войн и, соответственно, программы импортозамещения. «Это один из важнейших показателей уровня общества, показатель Энгеля: чем меньше тратится на питание, тем общество более развито, цивилизованно и благополучно. У нас этот показатель перевалил за 30%, что достаточно много», — добавляет Александр Никулин.

Отечественные поля по-прежнему возделываются иностранной техникой: в лучшем для квасного патриота случае речь идет о тракторах «Беларусь» (но ими пользуются, скорее, мелкие фермеры), в худшем — о немецкой, японской или голландской сельхозтехнике. При этом значительная часть семян свеклы, подсолнечника, картофеля, кукурузы, овощей — тоже импортная. Ряды импортных пополняют даже семена российских селекций, оригинальные сорта которых вывозят для размножения за рубеж, чтобы потом ввезти в страну, говорит Шагайда. Средства защиты от паразитов тоже не всегда сделаны в России, но можно успокаивать себя хотя бы тем, что страна прочно и без какой-либо иностранщины готова обеспечить всех удобрениями. Что умеем — то умеем.

Для увеличения «русскости» в отдельно взятом помидоре нужно как минимум улучшать уровень аграрной науки в стране. Да и тракторов в России производится не меньше 10 разных моделей — только покупай их. Но это не очень согласуется с идеологическим конструктом, на котором на самом деле основана история с импортозамещением. «Запрет на продукты извне означает, что они никоим образом здесь использоваться не будут. Это значит, что еду надо уничтожать. Мы даже на корм скоту эти продукты не будем использовать. Все раздавим, нам это не нужно», — говорит экономист Игорь Николаев. Первично было нагнетание истерии, пусть даже большинство людей было против такого обращения с продуктами даже в самом начале, а уже потом гипотетическая поддержка аграриев.

Поддерживают при этом далеко не всех. По словам Александра Никулина, российским сельхозпроизводителям в принципе выгодна протекционистская политика, но это тепличные условия: после снятия эмбарго конкуренцию с иностранной продукцией будет выдержать очень сложно.

В текущем розыгрыше весь профит имеют крупные агрохолдинги (тот же «Мираторг», чей президент Виктор Линник в конце июня предложил отказаться от хамона в патриотических целях): их несколько десятков, но они имеют миллионы гектаров земли в собственности. Для сравнения, площадь типичного советского колхоза была в среднем равна пяти тысячам гектаров. У более мелких производителей шансов конкурировать с гигантами нет. Агрохолдинги, в свою очередь, чувствуют себя настолько вольготно, что уже хотят, например, запретить ввоз иностранного мяса. Работа для тракторов Россельхознадзора найдется всегда.

Уничтожение санкционных персиков в 2015 году
Фото: Роспотребнадзор

С зарубежными продуктами Россия ведет войну на уничтожение, но с иностранными лекарствами тактика хитрее: ключевая задача власти и бизнеса — создать свой рынок фармацевтики, поглощая иностранные наработки. Прямо сейчас в стране выполняется госпрограмма «Фарма-2020». Принятая задолго до санкционной войны, она, по сути, является вкладом Минпромторга в общую концепцию замены иностранных препаратов отечественными снадобьями. «Фарма» предполагала импортозамещение лекарств как минимум до уровня 90% уже к 2018 году.

Это был, мягко говоря, оптимистичный прогноз, говорит директор института экономики здравоохранения НИУ-ВШЭ Лариса Попович. «Изначально в программе «Фарма-2020» ставилась цель не столько развивать инновационные препараты (эта задача более растянутая по времени), сколько обеспечить производство аналоговых медикаментов. Да, с точки зрения замены аналогов мы действительно преуспели и умеем выпускать препараты, которые уже потеряли патентную защиту. Другой вопрос, что иногда они у нас дороже, чем те же аналоги из Юго-Восточной Азии, поэтому государство вынуждено вводить преференции отечественным производителям и работать с допуском или недопуском лекарств из-за рубежа в страну», — говорит она. При этом нельзя отрицать, что 90% от Минпромторга — это, скорее, желание заменить препараты отечественными в списке стратегически важных лекарств (это примерно 150 наименований), и там, конечно, у России все в порядке, процесс замены идет почти в соответствии со сроками, добавляет эксперт.

Правильнее будет говорить, что «Фарма-2020» и импортозамещение — это два разных и параллельно идущих процесса, уточняет генеральный директор DSM Group Сергей Шуляк. «Импортозамещение само по себе достаточно давно развивается в российской фарме. В данном случае это не только развитие производства за российские деньги, но и строительство инфраструктуры за счет иностранных компаний, которые работают на российском рынке. Это не только выпуск российских лекарственных препаратов, но и локализация препаратов, которые раньше пр

оизводились за рубежом, а теперь производятся на территории России», — объясняет Шуляк. Сейчас готовится к вводу в действие программа развития фармацевтики до 2030 года, где поставлена еще более амбициозная задача — снять хотя бы частично зависимость от иностранных субстанций, из которых и производятся лекарства.

Это та же самая проблема, что и с продуктами: формально лекарство может называться российским, но по сути это «отверточная сборка». «Правительство, видимо, очень довольно тем, что происходит, но у меня сразу же возникает вопрос, почему они отечественными препаратами называют те, которые локализованы здесь, но производятся зарубежными фармкомпаниями, — возмущен президент Лиги защитников пациентов Александр Саверский. — Я машину Toyota отечественной назвать не могу при всем желании, хотя она собирается в Санкт-Петербурге. И таких лекарств очень много, если их убрать из той доли, которая относится к замещенным отечественным, то там останется меньше десяти процентов. Поэтому тешить себя тем, что страна находится в безопасности и что-то там уже заместила, мне кажется странным. Это неправда. Я уже не говорю, что у нас до 2014 года сырья вообще не было, сейчас это какие-то крохи».

Россия вписана в мировой рынок лекарственных препаратов, поэтому подобные процессы неизбежны и — более того — нормальны, возражает Лариса Попович. «Ни одна страна не является самодостаточной с точки зрения производства всех препаратов, которые ей могут потребоваться, — говорит она. — У нас, как и во всех странах, большинство редких заболеваний, часть онкологических лечатся все равно препаратами, которые идут со всего мира. Появление эффективного средства против того или иного недуга — это все более редкий и очень дорогостоящий, хотя и счастливый случай, и он может произойти только в стране с развитой исследовательской базой. Мы пока только восстанавливаем свои позиции в этом сегменте. Тем не менее у нас уже есть свои находки: мы начали выпускать новейшие обезболивающие препараты, которые более эффективны, чем используемые в мире. У нас появились новые инсулины, препараты для лечения некоторых опасных инфекций, препараты для диагностики и лечения разных видов онкологии». Фирмами-чемпионами производятся не только лекарства, но и, к примеру, вакцины: ими Россия обеспечивает себя самостоятельно, добавляет эксперт, хотя в производстве субстанций для малых молекул зависимость сохраняется — в первую очередь от стран Юго-Восточной Азии.

У Александра Саверского есть претензии и к заменителям иностранных лекарств: «Дженерики довольно низкого качества, и все сомневаются в их подлинности. Допустим, я по совету врача начал принимать препарат, он мне говорит: «Ты только пей дозу в два раза больше, чем написано. Вещество почему-то действует в два раза слабее». Хорошо, если человек это знает, а если нет?»

Пока программа «Фарма-2020» не была вписана в контекст патриотического импортозамещения, никаких системных претензий к отрасли не было: она развивалась сама по себе. Как только в дело вмешалась политика и пожелания «пить кору дуба», фармацевтическая отрасль стала объектом критики, разразились скандалы. Регулярно обновляемые запреты правительства на поставки медпрепаратов и медоборудования из-за рубежа — пусть и стимул для отечественных производителей, но это очень плохой допинг, предупреждают эксперты.

«Все попытки локализовать производство бигфармы и ограничения в их деятельности без партнерства с отечественным производителем, заставившие зарубежные компании идти на локализацию и трансфер технологий, — все это вдохнуло жизнь в нашу промышленность, — признает Лариса Попович, уточняя, что в России есть несколько компаний-чемпионов, которые, к примеру, делают уникальные для всего мира препараты, в том числе для редких или онкологических заболеваний. — Другой вопрос, что таким допингом долго увлекаться нельзя, а для этого нашей науке нужно быть конкурентоспособной и вставать на ноги, а не ждать преференций от государства».

Однако сама мысль о том, что от иностранного препарата можно отказаться, если в России производятся хотя бы два похожих по сво

йствам лекарства, многим кажется странной.

«С чего вы взяли, что у нас хватает оборудования, сырья и препаратов? Где расчеты? Где сравнение качества? Ничего этого нет, — говорит Александр Саверский.

— У ФАС вообще очень странная позиция: если лекарство зарегистрировано по показаниям — значит, оно взаимозаменяемо тому, у которого такие же показания. Но если даже на бумаге формула у лекарства одинаковая, в реальности мы используем разное сырье, разные технологии, разную среду. Я уже не говорю о концентрации и вспомогательных веществах — то, что влияет на состав препарата. В случаях с какими-то сложными заболеваниями люди сталкиваются, что один препарат им помогает, а другой нет, и вокруг этого очень много прокурорских проверок, и решений судов, и летальных исходов. Люди без нужных лекарств, к сожалению, умирают».

Защита интересов российских фармкомпаний — это нормально, уточняет Сергей Шуляк из DSM Group, на этом во многом строится весь фармацевтический рынок: не будет выгоды для индустрии, не будет и развития. Более того, можно не бояться никакой монополизации рынка (или даже олигополии), потому что ни один даже самый крупный производитель лекарственных препаратов не занимает более 4% фармацевтического рынка России. Но даже он признает, что возгласы со стороны Думы и правительства о том, что нужно запретить западные лекарства к распространению в России, отрасли только вредят. «Это санкции против самих граждан, — категоричен защитник интересов пациентов Александр Саверский. — Правительство почему-то на «Жигулях» не ездит, но для нас эти «Жигули» в здравоохранении все время покупает».