«Перекладывали снаряды в новые ящики»: программист рассказал о годе службы в армии
Опытного разработчика с большой зарплатой отправили в казармы.
Среди тех, кто демобилизовался в начале лета, dev.by разыскал senior-разработчика. Наш герой отслужил год в армии и вернулся на работу в EPAM — на тот самый проект, на котором работал до призыва.
О службе он вспоминает неохотно, но для dev.by сделал исключение и на условиях анонимности рассказал об армейских буднях, о том, как пытался получить отсрочку — сначала в связи с учебой в магистратуре, потом по здоровью — и дотянуть до 27 лет. Не вышло.
«Ситуация, в которой учиться нужно для галочки, напрягала»
Я Java-разработчик, учился на физфаке в ГГУ им. Скорины, моя специальность — автоматизированные системы обработки информации. На четвертом курсе, как и многие ребята с нашего потока, пошел на курсы EPAM и по их окончании стал работать в компании — до сих пор там.
У нас в университете не было военной кафедры, так что меня могли призвать в армию еще тогда — в 2015-м. Но я решил поступить в магистратуру.
В ГГУ им. Скорины не было и магистратуры — пришлось подбирать что-то по своей специальности в ГГТУ им. Сухого. В итоге предметы были другими: у нас в вузе — смесь физики и программирования, а там — в основном прикладная физика, сопромат и все в этом же духе.
Еще я прошляпил время, когда можно было предложить свою тему для научной работы — и в результате получил какую-то из списка рекомендованных. Название помню примерно: «Математическое моделирование напряженных состояний в оболочках из нанокомпозитных материалов» — ужас!
Понятно, что надолго в магистратуре я не задержался. Сдал одну сессию, а в феврале забрал документы, потому что не справлялся с учебной нагрузкой — работа отнимала все мое время. Да и сама ситуация, в которой учиться нужно было «для галочки», напрягала. В общем, уже в мае я получил первую повестку.
«Результатов биопсии ждать не будем. Вечером отправление»
У меня было много вопросов по здоровью, поэтому тот призыв я пропустил из-за большого количества обследований — не успел все пройти вовремя.
У меня был полип в желчном пузыре — врачи в военкомате рекомендовали сделать операцию и удалить орган. Плюс язва, а также куча других «болячек» — вопросы были и у офтальмолога, и у невролога.
Я сначала отказался делать операцию. А потом проконсультировался с врачом из областной больницы — и стал на очередь. Меня прооперировали в марте следующего года — так что в военкомат я пришел в конце мая, как только закончился больничный.
В военкомате со мной в очереди сидел парень, только-только перенесший операцию на глазах, и юноша в гипсе — он сломал палец: те еще «вояки». Хирург осмотрел меня и дал отсрочку — в военкомат надлежало явиться ровно через год, 23 мая.
Мне казалось, все отлично складывается, — за это время я стал senior-разработчиком, зарплата ощутимо выросла, в командировку в США съездил. По поводу армии не «парился» — думал, что весенний призыв пропущу, пока буду проходить необходимые обследования, а летом подам документы в магистратуру. Так до 27 лет и дотяну.
Но не тут-то было: в мой следующий визит в военкомат многие врачи молча перенесли в новый бланк результаты исследований двухгодичной давности — раз, два и готово. Я попробовал давить на жалость: «Вообще-то у меня язва, а еще гипертония, а вы даже не назначили обследования». Меня услышали — отправили на ФГДС и ЭКГ. На прощание сказали: «Завтра приходите обязательно! Даже если не успеете все пройти…» И у меня почему-то возникло ощущение, что я приду просто для проформы — мне выдадут повестку на следующий призыв, и все. Тем более, что мне назначили ФГДС с биопсией, а ее результат приходит только через две недели.
И вот 31 мая я съездил на ФГДС, взял первичное заключение — и приехал в военкомат. Там изучили выписку и сказали: «Гастрита у вас нет, поэтому результатов биопсии ждать не будем. Позвоните родителям, молодой человек, — вечером отправление».
«Проводились анкетирования на предмет неуставных взаимоотношений»
Я был в шоке. Позвонил родителям и на работу, а потом просто сел и наблюдал. Все суетились, какая-то женщина, мать призывника, прорвалась в здание и требовала отпустить ее сына — ей советовали подать в суд, чтобы оспорить решение призывной комиссии. «Пока жалобу будут рассматривать, юноша не подлежит призыву», — сказал кто-то. Еще человек 20 толпилось у кабинета, в котором разбирали эти самые жалобы.
Меня разрывали противоречивые чувства: было и страшно, и интересно, а что там дальше. Предпринимать ничего не хотелось — казалось, в этом нет смысла: будь, что будет. Родители очень быстро собрали мои вещи. Пришли попрощаться через забор.
Распределили меня в «учебку» в Печи. Тогда как раз все говорили и писали о «деле Коржича» — и мы гадали: а может, наоборот, там будет спокойно, ведь на военный городок под Борисовом обращено столько внимания.
И так и оказалось: минобороны закрутило гайки — сержанты старались не ругаться матом в нашем присутствии, подбирали слова при общении. У нас несколько раз проводились анонимные анкетирования на предмет неуставных взаимоотношений. Из 70 человек всегда кто-нибудь один писал, что они есть — и по факту такой анонимной жалобы проводили расследование, заново опрашивали всех ребят, обзванивали родственников.
«Вносил по просьбе командиров данные в Excel, набирал тексты в Word»
У меня была группа здоровья 11.12 — «плохая», как сказал кто-то из офицеров. Я мало для какой работы годился. В EPAM мне дали рекомендации, что я хороший программист, но их не приняли в расчет — меня распределили водителем-механиком. Возможно, для разработчиков в принципе работы не было.
Наш комвзвода знал, что я айтишник, — пару раз звал помочь документ распечатать, стенгазету отформатировать. Уже в боевой части я иногда вносил по просьбе командиров какие-то данные в Excel, набирал тексты в Word: я владею методом печати «вслепую».
Конечно, было странно — такое ощущение, что это не со мной происходит. Жизнь в казармах воспринималась, как какая-то игра в солдат. Никто из нас не относился к этому серьезно.
Мы много работали физически: копали, таскали снаряды, убирали — я не привык всем этим заниматься в обычной жизни. Да и физически не особо был развит. Ребята, имевшие рабочие специальности, бывшие маляры, штукатуры, посмеивались надо мной. Но были и те, кто говорил: «Зато он программист, а вы — простые работяги».
Не скажу, что нас очень напрягали на физподготовке, — офицеры и сержанты боялись перегнуть палку: мало ли что. Никому не нужны были претензии и лишние разбирательства.
В начале осени стали говорить и писать о том, что минобороны собирает ИТ-роту. Мой отец собирался позвонить и рассказать, что его сын-программист как раз в это время проходит службу. Но я не верил, что меня возьмут — понимал, что скорее всего, ИТ-роту соберут из «свеженьких» призывников.
Первый месяц мы проходили курс молодого бойца. Потом началось обучение по специальности. В конце октября сдали экзамен — и нас распределили по разным уголкам Беларуси. Меня отправили в Минск, в 120-ую гвардейскую часть.
«Надо было снять крышку с резервуара со стоком и обвалить туалет»
Как солдат я вряд ли был полезен обществу — меня научили водить и обслуживать одну машину, а в части выдали совсем другую. И к тому же она была не на ходу. Я не сидел за рулем ни дня — только числился водителем.
Чем я занимался — ходил в наряды по уборке территории и казарм, работал в машинном парке. У нас был парень-автомеханик — вот он был ценным работником, а я в основном на подхвате.
Несколько раз мы ездили в «командировки» — например, под Добруш в 43-й арсенал ракет и боеприпасов: перебирали там снаряды, перекладывали их в новые ящики и перевозили в другое место — были рабсилой. Но нам нравилось хотя бы потому, что менялась картинка, которую мы наблюдали: когда месяцами живешь в одном месте и видишь одно и то же, любая поездка в радость.
Какое-то время нас гоняли на работу в другой парк — долбить ломами куски бетона на месте будущей стройки. Однажды меня и еще троих солдат отправили сносить какой-то туалет — надо было снять тяжеленную стальную крышку с резервуара со стоком и обвалить строение. Мы откалывали куски кладки и сбрасывали в яму: во все стороны брызги — ребята смеялись. Потом мы застряли, раскачивали стену — а она не поддавалась. К нам на помощь приехал экскаватор — двинул ковшом и враз развалил. Стал рыть яму под строительный мусор и сломался: зарывать пришлось нам. Мы бросали лопатами куски кладки в перемешку с содержимым стока. Одному из старших офицеров даже сделалось дурно от жуткого запаха.
Конечно, уже на середине работы мы устали, как черти — и тут приехал бульдозер, который все заровнял. А нам оставалось наблюдать и отпускать шуточки: мол, будет, что вспомнить «на гражданке». Отдельной темой для таких «шуток» было еще и то, что по графику в это самое время у нас были курсы по переподготовке на военную специальность. А мы занимались вот такими работами по приказу командира части — «приносили пользу родине».
«С моего телефона неоднократно отправляли деньги на чужие номера»
Кроме меня с высшим образованием было еще человек шесть. Служили и совсем мальчишки — только со школьной скамьи, и ребята 25-26 лет. У кого-то уже были дети. В общем, разношерстная публика.
Я мало рассказывал о себе: ребята, которым предстояло отслужить полтора года, не очень тепло относились к тем, кто окончил вуз. Иногда отпускали шуточки, в которых сквозила зависть — мол, что эти умники служат по году, а мы по полтора.
В казарме было принято так — все общее: если у тебя закончилась зубная паста, или мыло, ты можешь подойди к другому солдату и попросить. Но некоторые просто брали без спросу: в какой-то момент ты открываешь свою тумбочку — а туалетной бумаги как и не было.
Еще по прибытии у нас отобрали смартфоны — оказывается, солдатам можно пользоваться только телефонами без камер, карт памяти и диктофона. Ребята, у которых не было кнопочных телефонов, иногда просили у других — домой позвонить. Однажды я заметил, что у меня на счету подозрительно мало денег. Попросил отца взять выписку — и оказалось, что с моего телефона неоднократно отправляли обещанный платеж на чужие номера. Было очень обидно: я привык доверять людям, и не ждал от них такого.
Были у нас и резонансные случаи: когда я служил в Минске в соседней казарме упал с высоты четырехэтажного дома солдат-срочник. Мы не были с ним знакомы — о происшедшем я узнал из новостей. Читал, что ему удалили часть поджелудочной железы и полностью селезенку, и вроде бы благодаря стараниям врачей он пошел на поправку.
Офицеры и прапорщики рассказывали нам о случаях из их службы — например, как в Печах один солдат пошел ночью в «сушилку» (это такое жутковатое помещение, где сушат обувь и одежду — там под потолком есть крючки для развешивания бушлатов) и повесился. После того инцидента было строго-настрого запрещено оставлять на ночь «сушилки» открытыми — обычно вечером помещение опечатывали и закрывали.
Тех, кто в наряде, сейчас постоянно инструктируют: проверяйте, не ходит ли кто-то ночью, потому что, если вдруг погибнет солдат, — будете крайними. Вот такой абсурд!
«Думали, все будет жестче: что вообще отменят отсрочки для обучения в вузах»
Конечно, я знаю о новом законе «об отсрочках» — читал об этом на dev.by и не только. Если честно, еще зимой, когда в батальон пришло совсем мало новых ребят, — стало понятно: что-то будет. Офицеры говорили, что «призыв почти провалился» — и пророчили появление нового закона, который позволит преодолеть последствия «демографической ямы».
Но мы думали, все будет еще жестче. Некоторые из ребят выдвигали предположения, что законодатели вообще отменят отсрочки для обучения в вузах: парни сразу после школы будут служить в армии, а потом уже поступать, куда хотят. Так что это даже мягкая, лайтовая мера — у многих выпускников будет шанс хотя бы получить высшее образование сначала.
Некоторые айтишники говорят, что за год в армии на программисте можно поставить крест, как на профессионале. Я все еще неплохо помню свою предметную область, а вот английский словарный запас подрастерял — если раньше свободно говорил, то сейчас ловлю себя на мысли, что иногда не могу подобрать слово. Но с другой стороны мне привозили книги по программированию — я их читал.
Сейчас мне кажется: да ладно, не так уж и плохо было в армии. Однако снова в казармы я не хотел бы попасть. Знаете, я часто думал там: что я вообще тут делаю — я же разработчик.
Я потерял и время, и деньги. На длительное время лишился привычного круга общения. А с другой стороны кое-что все же приобрел: научился общаться с разными людьми — раньше я стеснялся первым заводить разговор с теми, с кем мало знаком. Я окреп физически, набрал форму. Пересмотрел свои взгляды на жизнь — стал серьезнее что ли.
Восстанавливаться и входить в рабочий график было несложно: я освоился за пару дней, и как будто и не было года службы. Но знаете, пока ты в армии, каждый день думаешь, как здорово снова вернуться к работе, и немного романтизируешь свою жизнь «на гражданке». А потом понимаешь, что ты все это время любовался мыльным пузырем, который сам же и создал в своем воображении.
Новости и события в Беларуси и мире.
Пресс-центр [email protected]