Под ногами Лукашенко слабый пол

Ирина Халип и Настя Полаженко — бывшие сокамерницы. Эти двое, судя по мерам пресечения, — представляют для диктатора Беларуси серьезнейшую угрозу.

Сорок дней они отсидели вместе в белорусской тюрьме. Одной — сорок три года, другой — двадцать. Иру неделю назад отпустили под домашний арест, Настя по-прежнему в камере. Ирину как жену кандидата в президенты Санникова знает, пожалуй, весь мир. Анастасию — в основном соратники по молодежной белорусской организации «Молодой фронт». Эти двое, женщина и девочка, для Лукашенко, судя по мерам пресечения, — одна из самых серьезных угроз.

В день, когда в Брюсселе обсуждались санкции против Беларуси, я встретилась с родителями Иры и Насти.

Родители Иры

Люцина Юрьевна, мама Ирины Халип, встретила меня на улице. Домой, естественно, нельзя. Данька шел впереди. Оторвать его от мамы, чтобы выйти на свежий воздух, удалось, пообещав купить в «Детском мире» набор доктора. Данька сейчас всех лечит. Будет неудивительно, если вернувшись домой с заветным чемоданчиком, он отправится лечить двух дяденек, поселившихся в доме.

Даньке объяснили, что дяденьки понадобились, чтобы охранять маму от всяких опасностей. Данька поверил. Он теперь регулярно наведывается к двум молчаливым мужчинам — сотрудникам КГБ и пытается наладить с ними общение. В «Детский мир» он идет с няней, а Люцина Юрьевна впервые за эти полтора месяца идет к себе домой — все это время они с мужем прожили с внуком в квартире Ирины и Андрея. Владимир Трофимович, отец Ирины, уже там.

Мы садимся пить чай, и, страшно извиняясь, Люцина Юрьевна говорит, что меня совершенно нечем угостить, потому что холодильник пустой. И еще она извиняется, что беспорядок: «Я после обыска так толком убрать и не успела». В комнате сушатся два свитера — для Ирины в тюрьму.

Я начинаю их расспрашивать про Ирину, про ее самочувствие, а они, не сговариваясь, на вопросы о дочери начинают рассказывать о внуке. В этой переадресации нет ничего странного: Данька — смысл Ириной жизни и их жизни, соответственно, тоже. Единственное, чем они могли реально помочь дочери, это сохранить ее сына.

Вспоминая эти дни, Люцина Юрьевна говорит: «Вы знаете, меня жизнь хранила, и все трудности брал на себя муж. То есть я хочу сказать, что какой-то особой закалки у меня нет. Но когда все случилось, а посыпалось все сразу — и Ирин арест, и следом три операции на глазах у мужа, и угроза, что Даню у нас заберут в детдом, я мобилизовалась. Я успевала все, у меня ничего не болело, я почти не нервничала. И Ира так же устроена. Она мне рассказала, что когда ей говорили «встать лицом к стене», она абсолютно спокойно на это реагировала. Она барьер поставила».

Самым страшным в эти дни оказалась перспектива детдома для Дани. Не потенциальный тюремный срок дочери, а угроза насильственного сиротства внука. То есть, по сути, уже их мальчику грозил срок в казенном доме. Единственный шанс — опекунство — висел на волоске. В свои 74 года Люцина Юрьевна возможности своего организма, а список «противопоказаний» к опекунству насчитывает 20 болезней, не переоценивала. «Но я всех врачей прошла. У меня была задача такая. И кардиограмма, и анализы оказались в полном порядке. Я думаю, что если бы была цель — не дать мне опекунство, его бы и не дали. Нашли бы болезни. Для меня это была победа, но я знаю, что это не только моя победа. У нас ничего не делается здесь просто так».

Люцина Юрьевна считает, что труднее всего пришлось в эти дни Дане. Он все время ждал маму. Каждый день. «Сначала он без конца спрашивал о родителях, а мы ему объясняли их отсутствие командировкой. Потом он вдруг перестал ими интересоваться, мы даже поговорили с детским психологом. Оказывается, нам объяснили, ребенок мог подумать, что родители его бросили. Я опять стала говорить, что мама и папа звонили и приветы передавали. А он все время недоумевал: «Ну, если они уехали в свою командировку так надолго, то почему они меня с собой не взяли?»

Потом Даня как-то внешне успокоился и перестал их терзать вопросами. Но когда дед стал рассказывать ему о временах года, он внезапно спросил: «А когда все зазеленеет, мама уже вернется?»

В день, когда еще никто не знал, что Иру внезапно отпустят домой, Данька весь извелся. Он толком не ел, и заснуть днем не мог, и бабушку замучил капризами. А вечером вдруг сказал: «Если бы вы знали, как я устал с вами жить».

…Они встретились молча. Данька бросился к маме и повис на ней, и висел полчаса, не разжимая рук, и не о чем не спрашивал. А Ира вздрагивала спиной.

Пока они вместе.

Папа Насти

Еще несколько лет назад Владимир Полаженко всеми возможными отцовскими силами воевал с дочерью против ее увлечения политикой. Воевал деятельно — выбрасывал из дому книжки, выгонял друзей, дома запирал. Сегодня он — ее основная опора. Такая коллизия. Нестандартная. Он не видел ее с ночи 19 декабря, полчетвертого вломились в квартиру люди в штатском и Настю увезли. Как там дочь, он не знал почти месяц — адвокату запретили рассказывать даже о состоянии ее здоровья, а он лишь в конце января получил несколько ее писем, в которых она написала, что все у нее хорошо, и попросила косметику и краску для волос.

Мы сидим в кафе, Владимир Михайлович сорвался с производственной планерки, чтобы встретиться со мной. У него подрагивают пальцы и галстук немного набок. Он очень торопился успеть на встречу, чтобы рассказать о дочери.

Я спрашиваю: «А вы что, знали, какую краску для волос ей купить?» Он, чуть удивляясь: «Это же моя девочка».

Настя — папина дочка, по злому сценарию судьбы, только папина. Мама Насти умерла от воспаления легких, когда Насте было двенадцать. В 14 лет Настя попала в «Молодой фронт» — самое многочисленное на сегодня в Беларуси молодежное движение борющихся за свободную и демократическую родину.

В 20 лет у нее солидный опыт политической борьбы с режимом.

Шесть лет Владимир Михайлович Полаженко на этом нерве. Два инфаркта и операция на сердце — прямые доказательства его страхов. Он держится. Он гордится дочкой. Так и говорит: «Она меня победила». У победы есть дата — в 2007 году Настя попала под уголовную статью за участие в деятельности незарегистрированной организации. Срок не дали только по малолетству. «Я тогда пришел с ней домой и понял, что мои попытки оградить ее от политики бессмысленны».

Трансформация офицера-политработника в солидарного с дочерью отца, а значит, как ни крути, и с ее представлениями о свободной Беларуси — это драматургия шекспировского градуса.

Его военная карьера закончилась, и к тому времени, как дочь ушла в политику, он уже работал на приличной должности в мэрии. В день, когда Настю первый раз судили, ему выдали на руки трудовую книжку с приказом об увольнении. Был уволен с работы и Настин старший брат, который работал в Национальном банке. Благополучие, которое старший Полаженко зарабатывал для своих детей годами, рушилось на глазах.

Вскоре, за полгода до окончания школы, Настю отчислили. «Я обошел несколько десятков школ. Сначала, глядя в ее дневник, нас с готовностью обещали принять, на следующий день (после звонка в нашу школу) категорически отказывали. Открыто говорили: «Если бы ваша дочь получила судимость за кражу или хулиганство, мы бы ее приняли. С этой статьей — не просите». Нашелся один директор, который нас взял».

Настя поступила в Вильнюсский университет на факультет политологии. Сейчас Владимир Полаженко работает в частной строительной фирме, где ему не задают вопросов о семье. Солидную часть зарплаты тратит на дочь. «Конечно, ее политика — дорогое удовольствие. Одних ноутбуков уже штук пять купил. Их же периодически на обысках забирают. Еще купил ей подержанную машину — она в «Молодом фронте» регионами занимается, ездит много. Недавно и машину забрали. Ей ДТП подстроили, а потом сказали, что машина краденая».

Я его спрашиваю, привык ли он за эти годы к такой жизни. Он не привык: «Моя проблема в том, что моя дочь для меня немного больше, чем жизнь».

Он за нее боится. Бесконечные административные аресты по придуманным поводам типа «за нецензурную брань в общественном месте», угрозы, допросы. Однажды Настю с товарищем задержали на улице и вывезли за город за 40 км от Минска. Ее выкинули из машины на пустой дороге, ночью, в мороз. Ее товарища заставили руками в лесу рыть снег, вроде как могилу для себя…

«Самое страшное, что ей сейчас предъявили обвинение по 293 статье — организация массовых беспорядков. Но она даже в штабе ни у кого не была, ни за одного кандидата не агитировала. «Молодой фронт» выступает за независимую Беларусь, свободную от диктатуры. Их просто всех зачищают… Я боюсь, что в нашем государстве ей дадут срок. И ребенок будет страдать и мучиться».

На днях Владимир Полаженко подавал ходатайство в суд об изменении меры пресечения для дочери. «Я — инвалид второй группы, и мне нельзя оставаться одному. Приступы бывают».

Суд отказал.

Наталья Чернова, «Новая газета»