Pravý břeh: Россия без русских?

Русский менталитет формировался под влиянием монгольских политических идей.

Приближается конец первого двадцатилетия века, а Россия по-прежнему полностью погружена в имперский менталитет века девятнадцатого. За двести лет после Венского конгресса российская парадигма не изменилась. В России на протяжении столетий царили автократические режимы, которые отличались друг от друга только степенью институционального насилия, а после большевистской революции их на 70 лет сменил тоталитаризм. Россия всегда развивалась экстенсивно, что объясняется, в частности, директивным использованием человеческих и материальных ресурсов (порой даже в форме полной мобилизации).

Количеством компенсировались неэффективность и отсутствие добавочной стоимости. С незапамятных времен экспансия считалась чем-то естественным, вроде роста собственного тела, пишет Петр Костка для чешского издания Pravý břeh, (перевод - inosmi.ru).

Когда агрессия превращается в принцип существования, то внешний мир неизбежно начинает казаться враждебным, а его естественное сопротивление ошибочно воспринимается как нападение на тебя самого. Так собственная парадигма проецируется на позицию окружающих. Постоянно подчеркивается необходимость обороняться от врага, что позволяет отвлекать внимание от внутренних проблем, и даже их причины видят в подрывной деятельности неприятеля. Однако Россия способна уважать настоящую силу (и, вероятно, только ее). Россия может ей подчиняться. По собственной вине Россия оказалась в изоляции, и теперь ее не покидает параноидальное ощущение, что она как крепость в осаде. Предчувствие скорого столкновения подтолкнула россиян к автаркии.

Характер общества формировал вековой деспотизм. Люди без личной свободы и ответственности могут уважать только одно — власть сильной руки. Они проповедуют патернализм и склонны верить в неотвратимость судьбы. Когда же власть слабеет, воцаряется анархия и процветает индивидуальное обогащение. Аномия возникла и в период хаотичного блуждания в рамках ельциновского либерального эксперимента. С приходом Путина вернулся принцип традиционного самодержавия. Российская идентичность костенела на протяжении многих веков, и для нее характерны неизменные атрибуты. Россия не познала институтов индивидуальной свободы и безусловной частной собственности. Законных прав в ней не существовало, или они были только формальными. Таким образом, законы не имели веса, и их самовольно нарушала даже власть. В привычку вошло искусно их обходить. Народ хотел не одного закона для всех, а патерналистской защиты.

Самодержец располагает всей собственностью и только доверяет ею управлять. Этой привилегии он может лишить кого угодно в любой момент. Частная собственность в России по сути считалась асоциальным явлением, противоречащим коллективистскому менталитету традиционной крестьянской общины. Столкнувшись лицом к лицу с угрозой социалистической революции, российский председатель правительства Столыпин хотел в последний момент спасти самодержавие с помощью приватизации сельхозугодий. Планировалось создать деревенскую консервативную преграду для защиты от большевизма. Но реформам помешала война, а также, прежде всего, закоренелый коллективизм российского крестьянства.

Спасти душу мира

Либеральное мышление редко встречалось даже среди интеллектуалов. Так остается по сей день. Западные конститутивные, этические универсальные нормы были русским чужды. При любых обстоятельствах приоритетом являлось достижение поставленной цели, и средства выбирались только по принципу утилитарности. Российская политика всегда характеризовалась этическим нигилизмом. Россия никогда не относилась, да и не хотела относиться, к западной цивилизации. Российский духовный и институциональный антилиберализм с ней просто несовместим. Уделом всех социальных слоев в Российской империи было служение самодержавию. Вознаграждением служило чувство имперской гордости. Порой только это и подпитывало гордость русского народа, живущего в тяжелых условиях под гнетом. И при царе, и при коммунизме. Россия всегда отмежевывалась от Запада, но при этом мечтала быть им признанной. Хотя лучше всего, как казалось русским, это вызывать страх. Ощущение принадлежности к империи, которой боятся, повышает их самомнение.

Русский менталитет формировался под влиянием монгольских политических идей, а дух и культура — под воздействием православного мессианства и меланхоличного, но непримиримого фатализма. В наследство от двухсотлетнего монгольского ига русским осталось убеждение, что автократическая власть сопряжена с обладание всем природным, материальным и людским потенциалом. В ортодоксальной форме это также привело к полному отсутствию у людей каких бы то ни было прав. Даже самые высокопоставленные царские придворные называли себя рабами. Православное мессианство противопоставляло себя упадочному Западу: Россия должна спасти душу мира. Но мессианская вера в превосходство русской сверхиндивидуальной, коллективной духовной основы над атомизированным, эмпирическим англосакским миром торгашей скрывала также ощущение русской неполноценности перед лицом продвинутых западных технологий, в которых Российская империя всегда так нуждалась для модернизации своей армии. Отсутствие индивидуальной свободы и независимой частной собственности мешало развитию свободной рыночной экономики и капитализма. Но можно предположить, что без монгольской оккупации Россия могла бы развиваться по более схожему с Западом сценарию. Это подтверждает и существование Новгородской городской республики, которая торговала с городами Ганзейского союза, прежде чем ее завоевал московский князь Иван Третий. Московское княжество тогда превратилось в носителя монгольского политического наследия.

В милитаризованной стране русские города представляли собой преимущественно крепости с военными гарнизонами. Эти города не управлялись независимыми собственниками, и горожане там не могли накапливать собственность в виде капитала и инвестировать его, не завися от политической обстановки. В этих городах процветали купцы, у которых царь мог в любое время конфисковать их товар, а также ввести налог или объявить монополию на что угодно. Поэтому в российской экономике работали два фактора, а производственный фактор в ней так и не развился. В ее основе лежали сельхозугодия и природные богатства, которые добывались порой рабской рабочей силой. Недостаток собственного капитала и сегодня остается российской проблемой.

Ввиду отсутствия интенсифицирующего фактора капитала, а значит, и основанного на производстве преумножения богатств Россия могла развиваться только квантитативно и экстенсивно, в том числе через экспансию. Так, она создавала постоянную напряженность на своих границах, и ни одна из них не считалась окончательной. Что хоть раз было захвачено, русские считают неотъемлемой частью своей страны. Русское крестьянство прошло путь от подсечно-огневого земледелия, аналогичного скотоводству, до оседлого землепользования. Крестьянин срастается с землей эмоционально и физически и не покидает ее. Этим русские крестьяне отличались от кочевых монгольских скотоводов.

Россия в симфонии держав

Инструментом экспансии была всегда уважаемая в России армия. В эру полевых войн Россия располагала численным превосходством. Петр Первый создал армию, которая в два раза превосходила по численности армию тогдашней Пруссии. Во времена Венского конгресса российские сухопутные войска насчитывали 800 тысяч человек, и с этим не могла конкурировать ни Пруссия, ни Австрия. В год большевистской революции на фронтах находилось восемь миллионов человек, готовых атаковать немецко-австрийские позиции. В 1920 году Красная армия располагала почти пятью с половиной миллионами солдат, и столько же их было в 1941 году, когда Гитлер напал на Советский Союз. Несмотря на огромные потери, обусловленные еще и тем, что советским солдатам нельзя было отступать, армия постоянно пополнялась, и в последний год войны насчитывала 11,4 миллиона человек. Из них четыре с половиной миллиона были украинцами. В момент создания Варшавского договора в 1955 году советская армия насчитывала 5,8 миллионов человек, а накануне распада СССР в 1990 году — 3,4 миллиона.

Причина постоянного технологического отставания от Запада заключалась в неразвитой рыночной экономике, точнее в неразвитом капитализме. От этого страдала и армия. Все царские индустриализации и модернизации, начиная с правления Петра Первого, мотивировались необходимостью сделать более эффективной армию, а не желанием улучшить жизнь русского народа. В 1700 году в битве под Нарвой Петр Великий потерпел поражение от шведского короля Карла XII, несмотря на значительное численное превосходство российской армии. После этого военного фиаско царь приступил к масштабной модернизации армии. Он ввел государственную монополию почти на всю торговлю. И снабжение армии, которым занимались контролируемые государством мануфактуры, пользовалось абсолютным приоритетом. За невыполнение поставленных задач виновных жестоко карали. В шахты и на заводы нагнали крепостных, которые несли также обязательную службу в царской армии.

В 1718 году Петр ввел подушную подать, которая стала основным источником дохода для государства. Более чем через два века методы Петра взял за образец Сталин для проведения своей жестокой индустриализации. Менее чем через десять лет после начала военной реформы появились первые крупные успехи. В 1709 году царь Петр одержал убедительную победу в Полтавской битве над Карлом XII. Так он отплатил за Нарву. После поражения шведский король бежал в османскую Молдавию. Швеция лишилась Прибалтики. Правление Петра Первого положило основу для огромного размаха Российской империи.

Настоящей империей Россия стала после завершения Венского конгресса в 1815 году. Священный союз, объединивший Россию, Австрию и Пруссию, положил начало эре пактов евразийской державы с сильными государствами Запада. После наполеоновских войн страны объединялись на почве общей преимущественно реакционно-консервативной идеологической базы, но последующие союзы, начиная с Первой мировой войны, целенаправленно заключались уже между разными идеологическими системами. Россия, будучи жандармом Европы, нагоняла страх после поражения Наполеона. Однако опасения, вызванные мощью царской империи, превосходили ее реальный потенциал. Россия подавила венгерскую революцию, однако уже вскоре технологическое отставание привело ее к унизительному поражению в Крымской войне. Позор усугубляло и то, что Россия потерпела поражение на собственной территории, где не хватало железнодорожной инфраструктуры, из-за чего снабжение российской армии, оставшейся тогда без союзников, оказалось парализованным.

Последующие реформы, спускаемые сверху, разумеется, не могли привести к установлению в стране функционирующего капитализма. Рыночный либерализм — это эволюционный процесс цивилизованного мира, и автократическая, патерналистская Россия с ее фаталистично смирившимися подданными никогда в него не входила. Формальной отмены крепостного права в 1861 году оказалось недостаточно, как и индустриализации Сергея Витте после очередной военной катастрофы в столкновении с Японией. России, конечно, удавалось добиваться отдельных успехов, но в целом все усилия были напрасны, как и уже упомянутые приватизационные реформы следующего премьера Столыпина. Любое послабление несло прямую угрозу царскому авторитарному самодержавию, а это было недопустимо. Нефункционирующая царская империя, вступившая в трехсторонний союз с цивилизационными державами — Великобританией и Францией, рухнула во время мирового конфликта. Последний удар ей нанес большевистский путч. И все это случилось тогда, когда, к примеру, Хельсинки, Рига и Варшава еще входили в состав империи.

Конец империи

Самую мощную и одновременно, вероятно, уже последнюю индустриальную модернизацию всегда отстающей России начал в конце 20-х годов прошлого века коммунистический диктатор и большой поклонник Ивана Грозного Иосиф Сталин. Он взял пример с Петра Первого и его насильственных методов, которые довел до предела. Крестьян он согнал в жилищные комплексы, рабочие базы тяжелой промышленности. Крестьянский общинный коллективизм он заменил тотальной социализацией сельского хозяйства. Для рабского труда на добыче ископаемых Сталин создал институт концентрационных лагерей. Он выселял и переселял народы и этнические группы, что, кстати, также было характерно для царской политики.

Целью реформы Витте была экономическая независимость России, тогда как совершенно независимый Сталин добивался автаркии. Он отверг идею Троцкого о мировой пролетарской революции и вообще устранил Троцкого физически. Пактом Молотова — Риббентропа в 1939 году коммунистический диктатор и нацистский лидер поделили между собой Восточную Европу. Сталин, согласно договору, аннексировал Латвию, Эстонию, Восточную Польшу, Буковину, Бессарабию и, наконец, почти всю Литву. Коммунисты восстанавливали царскую империю. Все эти оккупированные территории остались Советскому Союзу и после войны. В 1945 году СССР также присоединил Закарпатскую Русь. Кроме того, Сталин напал на Финляндию, которая должна была стать его по договору. Однако финны оказали решительный отпор, и поэтому Красная армия захватила только Карелию, которая принадлежит России по сей день.

Но Гитлер недолго соблюдал договоренности и напал на удивленного Сталина в 1941 года. Так началась четырехлетняя история Великой Отечественной войны. Сталин вынужденно сменил пакт с нацистами на союз с цивилизационными державами. Приложив огромные военные усилия, невзирая на человеческие и материальные потери и при мощной материальной поддержке Соединенных Штатов Советский Союз в итоге одолел нацистскую армию в морозных русских степях. Впоследствии Великая Отечественная война превратилась в источник не только имперской, но и, главное, национальной русской гордости, которая прежде в многонациональной династической царской империи была не в чести. Особенно парадоксально с современной точки зрения то, что почти 40% солдат в Красной армии были украинцами. Мессианский миф о спасении мира (тогда от фашизма) жив по сей день.

После войны началась эра, когда тоталитарная Россия обладала статусом мировой державы. Восточная Германия и большая часть стран Центральной Европы и Балкан стали сателлитами СССР. Проведя военную интервенцию, Советский Союз подавил восстание в Венгрии и пресек реформаторские попытки в Чехословакии. Но потом, как бывало и прежде, сказалось традиционное системное отставание. Советский Союз проиграл Соединенным Штатам технологическую войну вооружений и в начале последнего десятилетия прошлого века рухнул под тяжестью огромного внутреннего долга и структурного дисбаланса. Потом империя опять сильно сжалась, о чем сегодня с сожалением говорит Путин. Снова была утрачена Прибалтика, а также Белоруссия, Молдавия, Грузия, Армения, Азербайджан, республики Средней Азии, но, что, вероятно, хуже всего, империя лишилась части своего сердца — Украины вместе с Крымом. Его в 1954 году без какой-либо политической подоплеки Киеву формально подарил украинец по происхождению Хрущев.

После непродолжительного и для России совершенно чуждого, даже аномального, периода либерализации (многие россияне тогда, пожалуй, обоснованно боялись, что либерализованная, оторванная от своих корней Россия растворится в западном мире) новый лидер обчекрыженной империи Путин восстановил самодержавие, привнеся некоторые постсоветские реликты, включая один элемент наследия стихийной ельциновской эры. Отсутствие всемогущей центральной власти позволило расцвести уже упомянутому индивидуальному обогащению. Россияне опасаются собственной склонности к насильственной анархии, поэтому сами просят власти сильной руки. Атрибуты западной рыночной цивилизации (соблюдение всеобщих правил и неприкосновенность чужой собственности) не стали неотъемлемой частью традиции. При Ельцине олигархи завладели огромной собственностью, прежде всего, сырьевыми источниками, объектами их добычи и первичной переработки, то есть всем самым ценным, что есть у России.

Путин согласился с новой структурой собственности (за редким исключением) и только ясно и понятно обозначил, что оставит ее у новых владельцев в том случае, если они будут служить его политическим и экономическим интересам. Почти все его поняли. Менее понятливый Ходорковский все потерял. Русские реалисты, напротив, давно и хорошо понимают, что они всего лишь управляющие. Скажем, влиятельный Дерипаска ханжески заявил, что всегда готов отказаться от своей собственности в пользу родины. Сырьевые магнаты входят в высший «дворянский» круг в условиях путинского самодержавия. Западные санкции против них ничего в этом изменить не могут. Путин восстановил режим царского имперского авторитаризма и снова поставил православную церковь на службу государственной власти. Путин нисколько не скрывает своего разочарования распадом Советского Союза и своего восхищения Сталиным как всемогущим императором. В современной России сталинское наследие вытеснило ленинское.

Нет сомнений, что агрессивность путинского режима приносит результаты. Россия, ничего особо не опасаясь, напала на Грузию, а потом (гибридным образом) — на Восточную Украину и захватила Крым. Запад ответил всего лишь санкциями, которые предпочел бы (при первой же возможности) отменить. Итальянцев и немцев это касается в первую очередь. Последние даже выстраивают с Россией энергетический союз. Путинский авторитарный режим также пользуется большой поддержкой у западных антилиберальных сил. Многие из них видят в восточной деспотии спасение от западного упадничества и возможность избежать сложных свободных решений и личной ответственности.

Между слабым Западом и сильным Китаем

Второе десятилетие ХХI века ознаменовалось российским военно-политическим наступлением. Но успехи посткоммунистической империи объясняются не ее силой, а слабостью и ошибками Запада, прежде всего администрации Обамы. Обама патетично провел запретную красную линию для сирийского лидера и союзника Путина Асада, применившего все же химическое оружие. Выход за эту должно было повлечь суровое наказание. Асад ее преступил, но ничего не произошло. Обама только себя дискредитировал. Кроме того, перезагрузку отношений США и России кагэбэшник Путин, не слишком озабоченный нормами и правилами, счел смехотворной слабостью. Тем временем Россия аннексировала Крым, практических захватила Восточную Украину и превратилась в подлинного победителя в сирийском конфликте.

Очень практичные российские магнаты предпочитают жить в Лондоне, а не в Москве. И не только они. За последние двадцать лет свою страну покинули более 15 миллионов человек. Навсегда уехать из России хотели бы более 40% российской молодежи. Таким образом, вероятно, в будущем Россия превратится в страну без русских.