Все по Экклезиасту

Пока режим стоит - «безмозглые люди» останутся в системе.

80 лет назад – 10 апреля 1939 года – в Москве был арестован нарком внутренних дел Николай Ежов, с чьим именем связан один из самых мрачных периодов в истории СССР и мировой истории в целом.

В западной историографии это время зовется Большим террором, а в обиходе его называют «ежовщиной».

За те несколько лет, что Ежов находился у руля НКВД, в стране была развязана настоящая война против собственного народа. По ложным, надуманным обвинениям были уничтожены или брошены в лагеря миллионы ни в чем не повинных людей.

Для ускоренного рассмотрения тысяч дел использовались внесудебные репрессивные органы, так называемые «тройки». В 1937 году с санкции ЦК ВКП(б) к арестованным официально было разрешено применять пытки. Именно при Ежове появились разнарядки местным органам НКВД с указанием числа людей, подлежащих аресту, высылке или расстрелу.

В 1938 году террор был свернут, и высшее руководство страны признало, что «чистки рядов» сопровождались «рядом перегибов». Ежов вскоре был расстрелян, и Сталин, по словам очевидцев, якобы так отозвался о нем: «Многих невинных погубил».

Означало ли это, что страна вздохнула с облегчением и избавилась от страха? Отнюдь. «Ежовые рукавицы», набрякшие от крови лишь слегка выжали и подсушили. Террор сбавил обороты, но о полном его прекращении не могло быть и речи. Потому что не Ежов был его организатором – в кровавом механизме террора он был хоть и крупным, но все же винтиком, выполнявшим указы свыше.

Таким же винтиком, как и его преемник Лаврентий Берия, который, по сути, продолжил дело предшественника, пусть и на меньших оборотах.

Сама логика и структура сталинского режима не могла дать террору угаснуть. Его можно было усиливать или ослаблять, но нельзя было полностью остановить, поскольку режим мог держаться только на страхе.

Спустя 80 лет, я вспоминаю все это, слушая, как чехвостит наших правоохранителей «гарант отечественной стабильности». «Прибурели и оборзели», «видите ли, вершители судеб», «безмозглые люди, которым не место в правоохранительной системе», «проще всего поймать какого-то бомжа с наркотиками, а то еще и подкинуть эти наркотики неугодным». Заслушаешься!

Если бы я жил в Беларуси первый год, услышав такое, наверняка, ликовал бы. Решил бы, что вот оно, наконец-то, лед тронулся, теперь заживем, теперь не будем бояться быть битыми и закрытыми. Но я живу в Беларуси всю жизнь, а потому никаких надежд «исторический» разнос гаранта во мне не пробудил.

Все это уже было и не раз. Что, разве мало до этого он чихвостил своих подчиненных, в том числе, силовиков? Да нет, немало. Менялось ли что-нибудь после очередного «исторического» разноса? Судя по фактам, нет.

Да и не могло измениться, потому что логика белорусского режима тоже зиждется на страхе.

В свободной цивилизованной стране человек боится совершить правонарушение, потому что за этим последует наказание. В странах с драконовскими режимами человек должен бояться по определению, априори, даже ничего не совершив – только так у режима есть шанс на существование.

Пока режим стоит, пока диктатура наш бренд, «безмозглые люди, которым не место в правоохранительной системе», не только останутся в системе, но и продолжат определять ее тактику и стратегию. Они будут слушать Лукашенко с умным выражением лица, кивать, делать вид, что принимают его слова к сведению, но на деле все останется, как было. Так же будут страдать невиновные, страна так же будет наэлектризована страхом, и белорусы так же останутся самой битой и не защищенной от властного произвола нацией.

Белорусская правоохранительная система наследует советской, а та руководствовалась принципом «Был бы человек, а дело найдется». Поэтому никаких особо послаблений и правда ждать не приходится – «ежовые рукавицы» лишь выжмут да подсушат, а дальше все по Экклезиасту: «Что было, то и будет, и что делалось, то и будет делаться».

Дмитрий Растаев, «Салiдарнасць»