Как Москве победить Путина

Москва мечтает о Майдане.

Любой протест — это всегда история про двухколесный велосипед. Кто первый остановится — тот и упадет. Но вряд ли Кремль не сделал уроков из ошибок Януковича.

В 2011 году Украина следила за российскими протестами куда пристальнее, чем сегодня. В Киеве воцарялся Янукович, а «Партия регионов» вмуровывала страну в себя — на этом фоне московские акции выглядели чем-то новым и ярким.

Но спустя восемь лет украинские медиа всматриваются в российский протест не пристально и вскользь. И это неудивительно.

В российский майдан верится с трудом. Кремль слишком долго создавал свою вертикаль, чтобы позволять кому-то оспаривать ее монополию. Москве нет нужды оглядываться на западное мнение. Нет резона сдерживать применение силы. Владимир Путин чувствует себя сувереном — тем самым, которым мечтал быть, но никогда не мог себе позволить стать Янукович.

Любой протест — это всегда история про двухколесный велосипед. Кто первый остановится — тот и упадет. Майдан был историей про планомерное повышение ставок обеими сторонами. Власть проявляла насилие — и улица отвечала еще большей мобилизацией.

Вдобавок, Виктор Янукович был удивительно хорошим раздражителем — он объединял против себя людей самых разных возрастов, географий и профессий. Майдан был пестрым, многоязычным, разногородним — и в этой его множественности была его сила. Которая и позволила ему победить.

Российская ситуация принципиально отличается от украинской

В РФ узурпация власти была продуктом общественного договора. Того самого, в рамках которого обыватели обменивали политические свободы на условную «колбасу». Это происходило еще в нулевые — когда Владимир Путин только начинал выстраивать свой режим под предлогом наведения порядка, борьбы с региональной смутой и феодальной вольницей.

Строить его было несложно — растущие цены на нефть позволяли Москве расплачиваться «ощутимым» за «абстрактное». Спустя двадцать лет многое изменилось. Углеводороды подешевели. Санкции сохраняются. На роль новой нефти назначены российские граждане. Но инерцию не обнулить — российская пропаганда сумела увязать в сознании своих граждан понятия «режим» и «государство». Сумела убедить большинство в том, что крах первого непременно будет связан с крахом второго. И потому столичные протестующие остались в одиночестве.

Их протест — это, в первую очередь, битва за сложные категории. Власти отказались регистрировать оппозиционных кандидатов на выборах в Мосгордуму — и многие представители креативного класса почувствовали себя оскорбленными. Их акции протеста — это битва за право быть услышанными. За право на самоуважение.

Но чтобы выйти за свои рамки — российскому протесту нужно достучаться до обывательских низов. Тех самых, что сконцентрированы на повестке «безопасности» и «выживания». Без этого российский протест обречен оставаться нишевым и «элитарным».

Помните пирамиду Маслоу? Американский психолог делил потребности на пять уровней. В самом низу — физиологическое выживание. Следом — безопасность. Потом — социальные потребности. Четвертым ярусом шли самоуважение и признание, а венчала пирамиду потребность в самоактуализации и самовыражении. Этой схеме исполнилось уже семьдесят лет, но она продолжает многое объяснять.

Например, почему российский протест продолжает оставаться в социальном гетто. Подсказка — потому что он апеллирует к четвертому ярусу пирамиды. Те люди, которые выходят на акции, требуют от властей уважать их мнение.

В этом смысле нынешние российские протесты мало отличаются от тех, что были на Болотной площади. Но именно в 2011 году власть, получив оплеуху от столицы, сделала своей основной базой поддержки «глубинку». Жители которой, в силу структуры российского быта, обречены жить ценностями безопасности и выживания.

Кремль уверил их, что именно он — монопольный поставщик того и другого. Убедил в том, что протестовать против него чревато лишением обоих благ. И потому массовая низовая Россия продолжит безучастно наблюдать за эстетически и этически чуждой для нее столичной фрондой.

Безусловно, в это упрощенное уравнение можно добавить массу переменных. Например, эффективность российской госпропаганды. Прикормленность и лояльность силового аппарата. Тотальное единодушие Госдумы. В конце концов, можно вспомнить и то, что у российского оппозиционной мысли напрочь отсутствует образ желаемого будущего.

У протестующей Украины такой образ был. Майдан имел еще и цивилизационное измерение, в рамках которого просоветский дискурс противостоял проевропейскому. А у российского либерала нет ни образа светлого прошлого, ни внятного образа светлого будущего. В качестве «ностальгии» предлагаются «девяностые», что вряд ли вызывает отклик в умах и сердцах масс. А в любом разговоре о будущем российский либерал обречен спотыкаться о вопрос «чей Крым».

Российской «глубинке» сложно сочувствовать российской столице. Потому что они живут в разных повестках. Чувства одних не пересекаются с эмоциями других. И то, что важно для протестующего столичного жителя, может казаться необязательной блажью для тех его сограждан, что вынуждены жить ценностями выживания. Теми самыми, что Маслоу определял на нижние ярусы своей пирамиды.

Украине несложно прочувствовать это разделение. Потому что его можно обнаружить и в нашей стране. Время от времени социология вскрывает наши ценностные разрывы. Кто-то ставит во главу угла повестку суверенитета, борьбу за идентичность и дрейф от «русского мира». Кто-то — сосредоточен на ценностях выживания, содержимом холодильника и цифрах в коммунальных платежках.

Обитатели первого лагеря сосредоточены на сложных категориях верхних ярусов ценностной пирамиды. Обитатели второго вынуждены решать вопросы повседневного быта — и с недоумением оглядываются на тех, кто взывает к «национальному достоинству».

Майдан был точкой пересечения обеих групп. Режим Януковича рухнул не только потому, что торговал национальными интересами, обслуживал Кремль и узурпировал власть. Он рухнул еще и потому, что перестал быть гарантом того, что обывательское завтра будет лучше, чем обывательское вчера.

Стабильность и безопасность перестали входить в его пакетное предложение. Даже в южных и восточных регионах его легитимность была шаткой — и мало кто был готов выступать в его защиту. Он успел обанкротиться в глазах самых разных людей — и потому проиграл.

Сравнение с декабристами может льстить, но программирует на поражение. Российский протест может победить лишь тогда, когда протестующая улица перестанет быть классово однородной. Когда в треугольнике «столица», «глубинка» и «власть» третьим лишним окажется именно последняя. В свое время Янукович этого так и не понял.

Но вряд ли Кремль не сделал уроков из его ошибок.

Иван Яковина, «Новое время»