Сырихи нашего времени

Дружить Лукашенко больше не с кем.

В тридцатые годы прошлого века московские девушки сходили с ума от двух лучших теноров Большого театра – Ивана Козловского и Сергея Лемешева. И хотя «лемешистки» всячески конкурировали с «козловистками», место встречи у них было общее: магазин «Сыр» на улице Горького. В холодную погоду там можно было погреться, да и Большой театр рядом. По названию магазина экзальтированных барышень с легкой руки самих певцов называли «сырихами».

Прозвище «сыриха» тогда означало крайнюю степень экзальтации. Лемешев и Козловский были всеобщими кумирами, и поклонниц – теперь бы их назвали попросту фанатками – у обоих было не счесть. Но только «сырихи» во время спектаклей платили деньги гардеробщику за то, чтобы на пять минут он вынес им калоши Лемешева. Каждая из них на несколько секунд обувала те калоши и была счастлива.

Почти век прошел, нет ни Лемешева, ни Козловского, ни СССР, ни улицы Горького, ни магазина «Сыр». А сырихи остались. Теперь они стали мужчинами, получили власть, которую превратили в безграничную, но нутро осталось прежним. Заплатить гардеробщику, чтобы постоять в разношенных калошах знаменитости и будто бы соприкоснуться с ее славой, – именно этим занимаются и Лукашенко, и Путин, и даже Рамзан Кадыров по отношению к Жерару Депардье.

Скажу честно, в этой идиотской ситуации с заваливанием главного Обеликса планеты бессмысленными подарками я вообще не виню самого Депардье. Я даже его поддерживаю. «Без лоха и жизнь плоха» - разве кто-нибудь с этим поспорит? Депардье, может быть, и жил бы себе среди виноградников, попивая собственное вино и браня французские власти, если бы на Востоке его не ждали с распростертыми объятиями лохи. Как минимум трое, к тому же каждый может повести рукавом – и оттуда посыплются сокровища. Так зачем от них отказываться?

Кстати, Депардье даже не мошенничал. Можно сказать, он был честен. Вот если бы он пообещал Лукашенко, к примеру, кредит МВФ, миллиардные инвестиции, место за столом на Давосском форуме, а потом получил взамен участок земли под Минском и смылся – тогда, конечно, был бы первостатейный мошенник. Так ведь Депардье ничего не предлагал и не просил: просто сказал, что хотел бы пожить среди белорусских крестьян, потому что здесь красиво. Сказал – и уехал. И о словах своих насчет крестьян наверняка давно уже забыл. А Лукашенко за ним, как преданная сыриха, бежал, махал платочком и совал выписку из регистра недвижимости в окно уходящего поезда. Возьми, друг сердечный, ну хоть пятнадцать соток в знак нашей вечной дружбы! А кто бы не взял, если так настойчиво предлагают?

Между прочим, в своей наивности Лукашенко Путина с легкостью обошел на повороте. Потому что Путину Депардье хотя бы пообещал подарить свой особняк девятнадцатого века в центре Парижа, чтобы Россия открыла там русский культурный центр. Так что тут Владимир Путин хотя бы надеялся что-то получить взамен, вот они с Рамзаном и расщедрились на пятикомнатную квартиру в центре Грозного и меньшую в Саранске. Если бы выгорело, остались бы в плюсе, потому что нет такой квартиры в Грозном, которая оказалась бы дороже особняка в центре Парижа. Не выгорело – и ладно. Настоящая сыриха бескорыстна и обижаться на кумира не будет.

А вот Александру Григорьевичу Депардье ничего не обещал – ни особняка, ни в беларусьфильмовском кино сняться, ни даже вина из собственных виноградников. Но желание постоять хоть минуточку в чужих калошах настолько обуяло нашего вождя, что он едва ли не силой всучил актеру пятнадцать соток на берегу Минского моря: авось кумир еще вернется, и можно будет сфотографироваться вместе, и чужие калоши примерить, и вообще вообразить себе, будто это начало большой мужской дружбы. Потому что больше не с кем фотографироваться. И дружить тоже больше не с кем.

Точно так же раньше объявлялась большая мужская дружба с Марадоной. Для него арендовали дом с вертолетной площадкой, чтобы гениальный Диего мог летать на вертолете из Минска на работу в Брест. Никто не помнит, где эта улица, где этот дом. Никто не знает, где искать Диего. Он и сам, возможно, не помнит, где находится. Так что нет больше ни улицы, ни дома. Нет больше той деревни, в которой официально поселили Жерара Депардье. Последняя крестьянка из того села Дарья Домрачева – и та призналась, что переезжает в Монако.

И только сырихи – Шура, Вова, Рамзан – стоят на полустанке с фотоаппаратом и ждут, не остановится ли какой-нибудь европейский экспресс. Если повезет сфотографироваться – значит, жизнь прошла не зря. Если не повезет – зря. Так что не обижайтесь на Депардье с его недвижимостью. Он – единица измерения ценность их жизней. А больше просто не в чем измерять.

Ирина Халип, специально для Charter97