Краткая история власти

Почему в Украине невозможен Путин.

Когда мне задают вопрос, чем Украина отличается от России, я всегда отвечаю: в Украине невозможен Путин. Не то, чтобы украинские политики не поддаются искушению авторитаризма. И Леонид Кучма, и Виктор Янукович пытались сделать свою власть авторитарной. Но обе попытки закончились Майданом.

Когда же спрашивают, как возникли эти отличия, то самый короткий ответ: благодаря истории. И под историей я понимаю не последние 30 лет после падения коммунизма, и даже не сто лет после революции 1917 года. И даже не украинскую историю в принципе.

Отправной точкой для меня является событие в католической Европе, произошедшее в 1077-м. В январе того года император Священной Римской империи Генрих IV покинул свой немецкий замок и босиком во власянице с веревкой на шее отправился в поход через заснеженные Альпы, чтобы искупить политические грехи перед папой Григорием VIII. В течение трех дней он стоял у дверей Каносского замка в Италии, где прятался папа, в посте и молитве, пока Григорий VIII не смилостивился и не снял с него церковную анафему.

Хождение в Канносу заложило основы разделения религиозной и светской власти. Но там, где бьются двое, всегда появится третий. Третьим стали институты с независимыми ресурсами и независимой властью: самоуправляемые города, автономные университеты, ремесленные цеха, церковные братства — все то, что на современный лад мы называем «гражданским обществом».

Исторически считается, что такое разделение свойственно лишь старой Европе. Мол, ни в одной другой исторической традиции невозможно представить себе хождение в Каноссу. А идея того, что московский царь, византийский или османский императоры могли бы прибегнуть к такому искуплению, граничит с абсурдом.

Однако то, что абсурдно в случае с российской историей, не применимо к Руси — великой империи ІХ-ХІІІ ст. на Востоке Европы. Здесь мы не раз сталкиваемся с примерами того, что власть русских князей не была безраздельной. На севере в Новгороде она ограничивалась городским вече, на юге в Галиче — властью бояр, а в самом центре, Киеве, мещане могли прогнать или даже убить немилого им князя.

Несмотря на то, что киевские князья приняли христианство Византии, а не Рима, Русь вплоть до разгрома монголами оставалась полноправной частью Европы. Если под Европой подразумевать не то, чем она является сейчас, а то, чем была тогда: средневековым христианским сообществом. Лучше всего это подтверждает география княжеских браков и браков их детей. Три четверти из них приходились на Священную Римскую империю и соседние Скандинавию, Польшу и Венгрию — и меньше всего на Византию.

Было немало причин, почему дороги католической и православной Европы в результате разошлись. Но одна из них первостепенная: в борьбе за власть из всех русских княжеств в лидеры выбилось Московское царство. На своем пути оно смело новгородскую республику и присоединило Киев. Политические традиции Московского царства, а позднее Российской империи и СССР были далеки от идеи разделения власти. Наоборот — власть любого правителя, будь это московский царь, российский император или генеральный секретарь коммунистической партии, была автократической.

Поэтому большой геополитической катастрофой является не развал СССР, как считает Путин. Для нашего региона катастрофой стала победа Московского царства, без которой вряд ли был бы возможен Путин в России.

Украинские и российские историки спорят, чьим государством была Русь — украинским или российским. Но в этой дискуссии столько же смысла, как и в вопросе, чьим государством была Священная Римская империя и ее предшественница, империя Карла Великого — немецкой или французской.

В этом споре теряется главная разница между современными Украиной и Россией, которая заключается не в языке и даже не в религии, а в разном балансе отношений между государством и обществом. И он образовался как раз благодаря тому, что украинские земли продолжали сохранять связь с католической Европой.

Мы привыкли рассматривать украинскую историю в тени российской. Но почему-то забываем о польском влиянии, длившемся куда дольше. И если нанести на карту Украины зоны польского фактора — от Галичины, где он влиял почти 600 лет (1340−1939) до Юга и Востока (бывшей Дикой степи), где его почти не было — то эти зоны совпадают с современными политическими разделениями.

Речь идет не о Польше как таковой. Речь идет о католическом Западе, приходящем на наши земли в польском кожухе, как описывал академик Игорь Шевченко. Самоуправляемые города, ремесленные цеха, церковные братства стали частью украинской исторической традиции. И когда читаешь воспоминания украинки, пережившей голод 1932−1933 гг., которая рассказывает о ратуше (городском самоуправлении), то понимаешь, что эти традиции не так и легко вытравить из памяти.

Шансы общества на проведение успешных реформ зависят от количества институтов, способных жить и выживать без государства. Их становится все больше, и сейчас это главная мировая тенденция. Но она не продлевается автоматически. Многое зависит от обстоятельств, в том числе — исторических. Другими словами, шансы на успех зависят от нашей истории. Причем не только реальной истории — но и от того, как мы думаем о ней и что вспоминаем в первую очередь.

Ярослав Грицак, «Новое время»