Cоциальные сети и киберинструменты делают авторитарные режимы еще более немощными.
Говорят о том, что человеческое стремление к свободе не может быть уничтожено, даже самыми мощными автократическими системами, а также, как сложно превратить это стремление в продолжительное изменение во времена Twitter, когда каждый является лидером, фолловером, ведущим и критиком, а компромисс становится почти невозможным.
Да, Гонконг напоминает нам, что у людей — береги их Господь — есть как тела, так и души. И большая ошибка, которую регулярно допускают автократы, заключается в том, что они думают, что могут процветать бесконечно, удовлетворяя только первое, а не второе.
В то время как протесты в Гонконге подпитывались многими обидами, включая разрыв в доходах и отсутствие доступного жилья, горячей раскаленной лавой этого вулкана является то, что многие гонконгцы видят себя свободными, интуитивно отталкивая правящее соглашение, которое Коммунистическая партия навязала материковому Китаю, и хотела бы навязать Гонконгу: быть богатым — это прекрасно, но выражать свое мнение — опасно.
Почему гонконгцы чувствуют, что вынуждены отстаивать себя как свободных людей сейчас? Потому что каждый, кто посещал Китай в течение последних 30 лет, знает, что сегодня он куда более открыт, чем это было три десятилетия назад — и сегодня он куда более закрыт, чем это было пять лет назад.
Ожидаемый тренд навстречу большей открытости на материковом Китае прервали и развернули с той поры, как Си Цзиньпин пришел к власти в 2013-м, когда справился заодно и с коррупцией, и с умеренным инакомыслием, а затем, в 2018-м, сделал себя президентом до конца жизни.
Этот безошибочный холодный ветер из Пекина, где люди теперь даже шепотом не произносят какое-либо инакомыслие, и где повсюду камеры и микрофоны, долетал в Гонконг. Даже там молодежь, особенно молодежь, жестко отвергает это. Мол, не думайте ни на секунду, что сможете принести нам сюда намордник. Это не про нас!
В одном из баннеров высказывалось все: «Простите за неудобства. Мы боремся за будущее нашего дома».
Бонни Люн, советник в гонконгском округе и активистка этого протестного движения, где гордо заявляют об отсутствии лидера, изложила для меня ситуацию следующим образом: когда Гонконгом прямо руководили из Британии, демократию «мы знали как их политическую систему, и которой они с нами просто не делились. А сейчас, будучи с Китаем, мы знаем их систему, и хотим от нее защититься. Мы не хотим жить в обществе, где человека, даже такого, как Лю Сяобо (китайского нобелевского лауреата и активиста-демократа), могут арестовать и позволить умереть в тюрьме».
После десятилетия уничтожения демократии во всем мире Гонконг является частью хрупкого, но безошибочного антитренда, что проявляется в таких местах, как Россия и Турция, где люди используют любую кроху выражения свободы или голосования, дабы отбросить унижения быть замалчиваемым или купленным диктаторами. Когда вы думаете, что души людей раздавлены, они все равно удивят вас.
Но есть еще одна глобальная тенденция, очевидно здесь проявляющаяся: обратные эффекты социальных сетей во время политических движений. Facebook и Twitter значительно облегчают быстрое выведение большого количества людей на улице. И когда каждый является обладателем цифрового мегафона, любому лидеру гораздо труднее получить достаточно полномочий не только для разработки целостного набора требований, но, что важнее, своевременно пойти на компромиссы по ним, чтобы превратить уличную энергию в новые законы.
Поэтому протестанты в Гонконге гордо провозглашают, что у них «нет лидера» и настаивают на своих пяти, народно сложившихся требованиях — «и ни одним меньше». Эти требования включают в себя всеобщее избирательное право при избрании местных администраторов, отслеживание жестокости полиции и амнистии для арестованных демонстрантов.
Но ни одно движение не получает на 100% то, что хочет, особенно в Гонконге, где на самом деле правят одна страна и три системы. Там есть Пекин, суверенная власть. Там есть консервативные пропекинские гонконгцы, которые доминируют в местной администрации и принимают урезанные демократические правила, унаследованные от Великобритании. И там есть более урбанизированная, полностью демократическая и подкованная интернет-технологиями молодежь на улицах.
Единственно возможное следствие — компромисс. И как изложил 11 сентября в своей статье для the South China Morning Post колумнист Алекс Ло, протестующие Гонконге страдают от тех же социальных сетей, давших им их огромные толпы: поскольку там нет лидеров, нет и способности заключить договор, и каждый, кто пытаться договориться о компромиссе, будет сожжен онлайн. Эти современные движения многолюдны, но все равно являются толпой, запугивающей всех, кто хочет заключить сделку.
«Мировым трендам обычно потребуются годы, чтобы добраться до Гонконга, — пишет Ло. — И наша управляемая социальными сетями революция, которая разожгла нынешние беспорядки, не является исключением… Но от парка Гези Таксим в Стамбуле до площади Тахрир в Каире все революции и восстания, руководимые социальными сетями, завершались неудачей».
Потому что протесты в Гонконге «направляют и усиливают практически все основные жалобы людей в адрес их руководства, общества и Китая», — добавляет Ло. «И невозможно преодолеть разногласия и представить жизнеспособную политическую программу. Единый базовый общий знаменатель заключается в том, что все ненавидят Китай».
Мое видение: социальные сети и киберинструменты делают неэффективные авторитарные режимы более немощными, поэтому люди сейчас обладают большим числом инструментов, чтобы коммуницировать и выходить на сцену. См. Египет, Иордания, Турция и Россия. И все они делают эффективных авторитарных правителей еще более эффективными. См. Китай. И они делают демократии неуправляемыми, потому что таким образом они не только приближают «конец правды», но и «конец компромисса». См. Америка, Brexit и Гонконг.
Достичь компромисса означает максимум создать новый совместный язык, чтобы найти общие зоны, где противоположные стороны могут стать рядом, и как минимум, когда каждая сторона получит несколько меньше того, чего хочется, лишь бы сосуществовать. И обеим сторонам становится труднее под основательным давлением экстремистов, поддерживаемых в интернете.
Как заметил мой коллега Кит Бредшер, в прошлый раз масштабные уличные протесты в Гонконге начались в сентябре 2014-го — по иронии судьбы, после одобренного Пекином решения от 31 августа того же года предоставить жителям Гонконга право большего голоса на выборах их лидеров.
В то время (и по сей день) избирательный комитет из 1200 человек, в состав которого входят преданные Пекину люди и более консервативные фермеры, бизнесмены и рыбаки, избирал главу исполнительной власти города. 31 августа 2014 года Пекин предложил ограничить полномочия этого комитета, чтобы там только избирали кандидатов, которые будут участвовать в кампании — и чтобы никто, враждебно настроенный к Пекину, не мог возглавить администрацию — а потом все гонконгцы голосовали бы за своих кандидатов.
Это не был ужасный компромисс, так как даже если Пекин и контролировал, чьи имена попадут в бюллетень, кто бы ни стал победителем голосования, он точно обещал гонконгцам больше демократии. Так в нынешней системе победителем становится тот, кто получает наибольшее количество голосов среди избранных 1200 избирателей, и часто является тем, кто дает Пекину больше всего обещаний скрутить руки друзьям Пекина в Гонконге.
Улицы отвергли этот компромисс в 2014-м, и это дало начало двухмесячной оккупации нескольких районов Гонконга, известной под названием «Революция зонтиков». Там требовали системы «один человек — один голос», и никаких препятствий для тех, кто хочет баллотироваться, как единственный реальный способ защитить уникальную демократическую сущность Гонконга.
Я сильно восхищен отвагой гонконгцев отстаивать уникальный характер их города. И голос в моей голове говорит, что «идеально» редко встречается в меню, и следует выбирать «лучше», если речь идет о такой силе, как Пекин. Представим, если бы был одобрен компромисс относительно решения 31 августа 2014-го. Материковые китайцы бы наблюдали, как гонконгцы путем прямого голосования выбирают себе лидеров — хоть и из ограниченного списка — а они не могут делать даже этого.
«Настаивая на том, что или все, или ничего, пандемократы получили хорошую возможность приблизить Гонконг к «реальной демократии», которой они справедливо хотят, — отметил гонконгский инвестор и писатель Вэй Цзянь Шань, автор книги «Из Гоби: моя история Китая и Америки».
Приняли бы гонконгцы 31 августа 2014 предложение об ограниченном всеобщеем избирательном праве, они бы занимали сегодня сильную позицию, настаивая на полном праве. Сейчас же непонятно, предложит Пекин или союзники Гонконгу даже такое ограниченное всеобщее избирательное право — если это демократическое движение пойдет на компромиссы.
Поэтому, когда слезоточивый газ рассеивается, два существенных вопроса все равно остаются. «Лучше» ли — компромисс 2014 года — до сих пор на столе? И если да, то найдутся ли у протестующих лидеры, которые могут сказать ему «да» и довести дело до конца?
Томас Фридман, «Новое Время»