Сельский врач построил деревенскую больничку — и она зарабатывает сотни тысяч долларов
Главврача и его сына жители Городокского района называют гениями и волшебниками.
Такой сельской больницы, как в деревне Холомерье Городокского района, вы не видели. В кабинетах — самое современное медоборудование, в палатах — хороший ремонт и спутниковое ТВ, в коридорах — картины вместо скучных санбюллетеней. А главврача Михаила Самарина и его сына, терапевта Константина Самарина, пациенты называют «гениями», «волшебниками» и т.д. Здесь исцелились от грыж, болей в спине и суставах сотни людей — в том числе известные политики, артисты, спортсмены, чиновники. Портал tut.by побывал в «больнице последней надежды» — именно так ее прозвал народ, и узнал, как Самарину-старшему без всякой рекламы удалось сделать Холомерье центром медицинского туризма в регионе и создать семейную династию врачей, известную далеко за пределами Беларуси.
Холомерье находится в приграничье: примерно через 10 км, если ехать напрямую, — уже Россия. Деревня — небольшая и, увы, вымирающая. Живет тут чуть более 200 человек. За 15 лет население сократилось на сотню жителей. После того, как закрыли среднюю школу и детсад, а сельсовет переместили в соседнюю Вировлю из объектов инфраструктуры остались лесничество, почта, магазин, клуб и больница.
Местные говорят прямо: если бы не больница и не доктора Самарины, к их Холомерью уже давно заросли бы бурьяном все дороги. А так в маленькую деревушку постоянно едут и едут люди — за спасением от болезней.
65-летний Михаил Самарин, построивший Холомерскую больницу и отдавший ей более 40 лет, переживает, что дело его жизни может «накрыться» из-за бесперспективности населенного пункта.
— Сегодня наша деревня не представляет собой ничего особенного для туристов, — говорит главврач. — У нас нет ничего, кроме прекрасной природы: вокруг красивые леса и 36 озер. В зоне обслуживания больницы — 31 деревня. Получается, что на каждую приходится почти по озеру. Но красота природы сама по себе, без вложения денег в местную инфраструктуру, ситуацию не спасет. Поэтому боюсь даже думать о том, что будет с больницей, когда я сам уже не смогу работать. Одна надежда на сына — что он не бросит Холомерье.
«Захотелось романтики — побыть «чеховским» доктором»
Михаил Самарин родился в Витебске. Отец, Абрам Спарбер, был заслуженным фронтовиком, директором СШ № 15 (теперь — гимназия № 1), а мама, Ирина Самарина — акушеркой в роддоме.
— У послевоенных ребятишек игрушек особо не было. Мама приносила мне с работы то поломанный стетоскоп, то старый шприц, то красивую упаковочку от лекарства. Поэтому стать врачом я захотел еще в раннем детстве.
После мединститута молодой врач мог остаться в Витебске, в областной клинической больнице.
— Пришел в интернатуру, дали мне две палаты. У меня — и зверское желание работать, и хороший контакт с больными. Но приходит начальство, и начинается: «Миша, сбегай туда! Миша, принеси то…». Я понял: самостоятельности не будет. И принял неожиданное для всех решение — уехать в деревню. Захотелось романтики — побыть «чеховским» доктором. Родители — в шоке! А потом посмеялись: мол, побудет там месяц-другой и сбежит. Но оказалось, сельская больница — это мое. И вот я живу в деревне уже 42-й год.
О Холомерье Самарин услышал от своего наставника — проректора мединститута и декана лечебного факультета Евгения Непокойчицкого.
— Он с восторгом рассказывал, какая в здешних краях шикарная природа. И говорил: «Езжай, не пожалеешь».
Но в Холомерской больнице мест не оказалось, и молодой доктор почти два года отработал в соседнем Селище.
— Больница там размещалась… в деревянном сарае. А жить пришлось в бараке. И когда в Холомерской больнице освободилось место, она мне показалась почти раем — так как находилась в кирпичном здании. Правда, вместо двери в нем висело одеяло. И — никаких коммуникаций, — вспоминает Самарин-старший.
«Мог сесть в тюрьму за стройку больницы»
И молодой доктор начал строить… новую больницу! А на дворе — конец 1980-х, стройматериалов не достать.
— Это был страшный авантюризм! Я настолько сбрендил, что начал работы даже без проекта. Друг-архитектор нарисовал мне будущее здание, а второй товарищ, начальник стройорганизации, поверил мне, что «войду в план». Стройка идет, а денег на дальнейшие работы нет. Начал крутиться. Вышел на тогдашнего министра соцобеспечения Тамару Крутовцову. Покорил ее тем, что собирался открыть в больнице геронтологическое отделение. И под эту идею профинансировали все — и здание больницы, и покупку медоборудования и мебели, и строительство жилых коттеджей для персонала. На все про все ушло 3 или 4 года. Но за эту стройку я мог и в тюрьму сесть. Находились чиновники, которые, вместо того, чтобы радоваться — на селе строится современная больница, — вставляли палки в колеса и искали во всем криминал.
А потом наступили 1990-е — лихие, но нищие.
— В больницы люди тогда приходили со своими шприцами, кружками-ложками, лекарствами. У нас в Холомерье такого не было ни разу. Что-что, а медикаменты у меня всегда в больнице были. Но я понял, что долго так не вытяну, и начал искать связи с зарубежными благотворителями. Вышел на спонсоров в Австрии. Не раз лечил там высокопоставленных людей. Постепенно завязывались полезные знакомства. Однажды знаете, кто принял простого сельского докторишку? Президент одной из палат парламента Австрии! Так в нашей больнице появлялись оборудование, мебель, медикаменты, постельное белье. Привозил гуманитарную помощь и для здравоохранения в области: рентгеноборудование, операционные столы, специальные автомобили и т.д.
«Раньше держали коров, а теперь зарабатываем экспортом услуг»
Сельская участковая больница в Холомерье — единственная в Беларуси, являющаяся юридическим лицом. То есть здесь самостоятельно распоряжаются своими доходами.
— Как мы добились этого статуса? Наше головное начальство — в Городке, а это почти в 60 км. И, например, нужны в больницу две лампочки. Ты едешь в райцентр и просишь. Могут дать, а могут и отказать. В какой-то момент мне это надоело, — вспоминает главврач. — Объяснил тогдашнему председателю райисполкома Юрию Сержантову, что нам необходимы свои бухгалтерия и печать. И он, в виде эксперимента, дал нам относительную самостоятельность. А позже мы официально стали юрлицом.
Больница завела хозяйство: 10 коров, 5 гектаров картофеля, 30 гектаров зерновых. Своей продукцией обеспечивали больных, а излишки продавали.
Сейчас, говорит руководитель, больница уже не занимается сельским хозяйством — это тяжело и не хватает кадров. Теперь сельская больница зарабатывает экспортом услуг — в год около 60−100 тысяч долларов.
— Оказываем платные услуги. В основном, это лечение болезней опорно-двигательного аппарата, УЗИ и гинекология. К слову, гинеколог и УЗИ-специалист у нас моя жена Светлана Медведская. В последние годы стали зарабатывать неплохо. На эти деньги сделали реконструкцию в здании, оснастили кабинеты (например, купили шикарнейшую лазерную установку — в Беларуси таких аппаратов всего несколько), приобрели для больницы автомобили.
В Холомерье, где на всю больницу — 36 человек персонала, едут лечиться жители Москвы, Санкт-Петербурга, других городов России. Были тут пациенты из Германии, Австрии, Венгрии, Чехии, Польши, Израиля, США, Австралии, Японии и др.
— Полмира, наверное, уже перебывало, — смеется Михаил Самарин. — Причем никакой рекламы не даем, в этом давно нет надобности: отлично работает сарафанное радио. Люди пишут про нас на разных форумах, так что пациентов много, и нагрузка у врачей сумасшедшая! Но мы как были сельской участковой больницей, так ею и остались. То есть в первую очередь отвечаем за приписное население. А это 31 деревня, 680 человек. В стационаре — 25 коек, из них 10 — медико-социальные.
В платных палатах есть спутниковое телевидение, хорошая мебель и санузлы. Но комфорт и почти домашний уют в больнице везде, в том числе и в помещениях для социальных больных.
— Пять дней лечения и проживания в отдельной платной палате белорусу обойдутся примерно в 80−90 рублей. Для россиян — около 250 долларов.
Зарплаты местных врачей, говорит Самарин, — «обычные», но говорить о них подробно отказывается, ссылаясь на коммерческую тайну.
Стены сельской больницы украшают картины, в частности, это работы витебского художника Виктора Шилко.
— В советское время нас дрючили, чтобы в коридорах размещали санбюллетени. Но я понимал, что их никто не читает. Поэтому у нас принципиально висят художественные произведения, — говорит Михаил Самарин.
«Первым пациентом был игрушечный медведь, вторым — отец»
Самарин-старший разработал свою методику лечения болезней опорно-двигательного аппарата.
— Какие-то рациональные элементы подсмотрел у других, чему-то научился сам, все скомбинировал — и получилась своеобразная методика, — объясняет доктор. — Это лечение без скальпеля. Оно сочетает мануальную терапию — просто работу руками, а также иглоукалывание, массаж, физиолечение, медикаменты. И — что очень важно — пациент должен соблюдать определенный режим.
— Все просто и логично. Мы сильно не вмешиваемся в организм, — поддерживает отца Самарин-младший.
Константину — 27 лет, и он не только сын, но и любимый ученик главврача Холомерской больницы. По совместительству — еще и музыкант, участник известной витебской группы De Puta Madre Banda.
После медуниверситета Константин Самарин приехал в Холомерскую больницу. Отец не скрывает гордости:
— Костя мог бы уехать за границу — были предложения. Но сказал: «Батя, я хочу к тебе».
Кем стать, Костя, как и отец в юности, особо не размышлял.
— Это же наследственная патология, — смеется парень. — Когда папа — врач, бабушка — акушерка, куда ты еще пойдешь, как ни в медуниверситет?
— Помню, прибежит ко мне маленький Костя в больницу. Ходит вокруг больного, наблюдает. Потом придет домой и на игрушечного медведя: «Вдох — выдох». А вторым пациентом сына стал я сам. Было это на отдыхе за границей. Играл в баскетбол, подпрыгнул и чувствую: а левая нога-то у меня не работает. Аж страшно! Говорю: «Сыночек, давай: здесь вот и здесь рукой нажми». И что вы думаете? Вылечил! А было тогда мануальному терапевту 10 лет.
— По факту, мы — начальник и подчиненный, — говорит Константин. — Но отец для меня — в первую очередь друг. Он может меня за что-то и отругать. А иногда я могу подойти и сказать ему: «Мишка, ты не прав!».
— В моем возрасте уже сложно меняться, но иной раз сын влияет на мое мировоззрение. У молодых же — свежий взгляд на многие вещи. Костя даже усовершенствовал меня в методике. Он — отличный доктор и прекрасный музыкант, но вот хозяин — очень слабый. В ремонты и другую бытовуху вникать не хочет.
— И слава богу, — машет рукой сын.
— А меня эта его черта расстраивает. Хотя сына можно понять. Это я начинал с больницы-сарая и туалета на улице, приучен к экстремальным ситуациям. А он — тепличный в этом плане.
— Да, я пришел на все готовое: отец все создал с нуля.
Но главврач серьезно смотрит на подчиненного:
— Ну ты же понимаешь, что детище, которое отец создал, через год-два-три, как я уйду на покой, закроют, если им не заниматься? Поэтому надо вникать и во все хозяйственные дела.
— Понимаю, — соглашается Костя.
Отпуск Константин проводит в гастрольных турах со своей «бандой» — так в семье в шутку называют группу De Puta Madre Banda.
— «Славянку» отыгрываем — и едем в Европу, выступать как уличные артисты. Встречают нас просто сумасшедше прекрасно! Затраты на поездку частично отбиваем, на еду и бензин, по крайней мере, зарабатываем. Этим летом проехали по городам Европы 7 тысяч километров. Было круто!
«То, что для врача — обычное дело, для пациента — чудо»
Теперь у Михаила Абрамовича — свои пациенты, а у Константина — свои.
— Сыну уже тоже звонят, и из Москвы, и из Питера. Он ведет свою запись. Иногда я его зову на консультацию: «Сынок, как думаешь, что тут?». А он меня уже и не зовет давно. Нос задрал! — смеется Самарин-старший.
В Холомерской больнице кого только ни ставили на ноги — в том числе, белорусских чиновников и звезд. Михаил Самарин называет конкретные фамилии, но публиковать их мы не станем из этических соображений.
После того как в Холомерской больнице подлечилось «начальство из облисполкома», говорят местные, к этой деревне подлатали дорогу. А по соседству, в агрогородке Бычиха, поставили знак, который указывает, что до медучреждения — 29 км
— Лечились у нас и политики, и артисты, и министры, и спортсмены. Хоккеист Руслан Салей от грыжи только у нас избавился. Очень жаль, что он так рано ушел из жизни. Сыну было 9 лет, когда Руслан к нам первый раз приехал. Они сфотографировались, и Салей подписал снимок: «Моему другу Косте».
— А однажды, когда я уже был студентом, Руслан подвез меня на своей машине в Витебск. Водил он мастерски, но на бешеной скорости. Казалось, взлетим! — вспоминает Константин.
Были в практике холомерских врачей и настоящие чудеса. Правда, тут это считают скорее закономерным итогом.
— Запомнилась, например, такая. Мужчину, жителя Глубокого, везли в Минск — на срочную операцию. Тут ему друзья позвонили и посоветовали съездить в Холомерье. Машину развернули — и приехали сюда. Пациент не то что не стоял, он вообще не мог пошевелить ногами — они у него висели, как плети. Я ему ничего не обещал. Но лечить взялся. С той поры прошло лет 15, и человек этот ни разу больше к нам не приезжал. Работает и на охоту бегает!
— Но такие яркие случаи, конечно, бывают не каждый день, — замечает Самарин-младший.
— Согласен, — говорит отец. — Но, сын, люди ж сюда не с прыщами приезжают. И то, что для нас, врачей, обычное дело, ничего удивительного, для больных — чудо. Ведь перед многими маячила или операция, или инвалидность. С теми проблемами, с которыми сюда пациенты поступают, они месяцами лежали в больницах. Это же сколько дней нетрудоспособности! А тут: пять дней лечения и десять дней — режим после него. И человек вернулся к нормальной жизни. Никто, даже мы сами, не считали, какой в этом экономический эффект.
«Через руки доктора должна пройти боль пациента»
На территории больницы находится церковь святой Марии Магдалины. Ее тоже помог построить Михаил Самарин.
— Я пришел к вере уже в сознательном возрасте. Сподвиг меня на это мой друг, талантливый российский мануальный терапевт Валерий Козлов. Он у меня спросил: «Как ты, врач, работаешь — некрещеным?». Я и задумался. Наша верующая медсестра отвезла меня к отцу Михаилу, в сельскую деревянную церквушку в России. Там и крестился. Теперь, перед тем как взяться за больного, смотрю в окошко — на крест больничного храма, и читаю Иисусову молитву. Это самая простая и лучшая молитва. Она помогает и в работе, и в жизни.
Михаил Самарин считает, что главное для врача — желание помогать, а пациенту нужно верить доктору:
— Есть масса примеров, когда люди были отличниками в интституте, но врачей из них не получилось. Изначально должна быть эмпатия к больному. Через руки доктора должна пройти боль пациента. Важно и слово: оно тоже лечит. И очень важна вера в доктора.
Тогда и организм мобилизуется на выздоровление.
Отдавая столько сил людям, главврач, конечно же, устает. Признается:
— Периодически накатывает хандра. Раньше было удовольствие от всего. Построил больницу — кайф, купил для нее две коровы — кайф, нашел новый холодильник — кайф! Не говоря уже про работу с пациентами. А сейчас все воспринимается спокойнее. И, бывает, приходят мысли: «Все, ты уже свое закончил, пора уходить». Но потом гонишь хандру. Да и работа в больнице — это зависимость. Как бы ни было тяжело, она как доза, как допинг.
Михаил Абрамович говорит, что только полгода назад стал брать выходные — до того всю жизнь, кроме отпусков, каждый день проводил в больнице.
— Понял: чай не мальчик, тяжело уже. А весной и осенью мы с женой продляем себе лето — ездим на две недели в отпуск в Дубай. Он заряжает надолго.
Михаилу Самарину предлагали работу и жилье в Минске, Санкт-Петербурге, звали и за границу. Но он не изменяет Холомерью:
— За более чем 40 лет тут уже все родное. И тут — моя больница. Это как ребенок — уродливый, не уродливый, но он твой. И ты его любишь и хочешь, чтобы у него были перспективы.
Новости и события в Беларуси и мире.
Пресс-центр [email protected]