А пирожное и сыр при чем?

Не возродили ли мы еще одно утраченное было искусство — искусство доноса.

Роль гастрономической рефлексии в русской литературе масштабна, особенна и требует крепкого желудка для осмысления. «Бывало пять пирожных подадут, а соусов что, так и не пересчитаешь! И целый день господа-то кушают, и на другой день. А мы дней пять доедаем остатки. Только доели, смотришь, гости приехали — опять пошло», — читает голодный школьник, тихо ненавидя Обломова, Гончарова, руслит и очереди в школьной столовой. Но искусство щедрого описания вкушения различных изысков грозило быть утраченным навсегда под влиянием сперва советского дефицита, а потом — эпохи фастфуда. Однако жанр возродился в неожиданном виде — в судебной хронике.

— Кто какие блюда заказывал? — задает вопрос прокурор.

— Были общие тарелки, какие-то холодные закуски, овощи. Потом принесли горячие закуски, — вспоминает свидетель.

— Спиртные напитки были?

— Было белое вино, — уточняет Долголикова.

Чуть позже прокурор берет том уголовного дела и протягивает его свидетелю. В нем чек из того самого ресторана.

— Узнаете ли вы чек? — спрашивает гособвинитель Валерия Таратынко.

— Я видела что-то на 700 рублей во время допроса у следователя. Этот текст вижу впервые, — говорит Долголикова.

— Лимонад имбирный, чебуреки, шашлык, филе лосося, спаржа, колдуны, утка, кролик. Прошу вас опознать блюда, — перечисляет блюда из чека прокурор.

— Сыр был, по-моему, ела филе лосося, вино пила, ела что-то из зелени, — смущается свидетель.

Это суд над задержанной больше года назад начальницей управления фармацевтической инспекции и организации лекарственного обеспечения Минздрава Людмилой Реутской.

А это снова «Обломов»: «Вместо жирной кулебяки явились начиненные воздухом пирожки; перед супом подали устриц; цыплята в папильотках, с трюфелями, сладкие мяса, тончайшая зелень, английский суп. Посередине стола красовался громадный ананас, и кругом лежали персики, вишни, абрикосы. В вазах — живые цветы».

В суде цветы, кстати, тоже были. Так и говорится: мол, «орхидеи и букеты цветов». Еще в деле фигурируют пирожные и торт. Почему-то без подробностей, а пытливый читатель уже требует нюансов: какой именно торт? Если скучно-магазинный, с грибочками — то и разговаривать не о чем, а если остромодный, с ванильно-лимонным ганашем да сублимированной малиной — другое дело!

Вы вот помните, как поменялось меню Ильи Ильича после того, как он влюбился в Ольгу Ильинскую? Радикально! Все стало тонко и изысканно, без этого пошлого «сливки густые, булки сдобные, рассыпчатые». Так, видимо, и с коррупцией: банкет на День фармацевта за счет коммерсанта требует тщательного выяснения всех нюансов. Хочешь не хочешь, а реально любопытно, кто же среди всех этих изысков (вполне, кстати, скромных) заказал чебуреки?

Причем продовольственно-алкогольная тема украшает не только этот процесс. Любого врача и чиновника не забывают попрекнуть набором «элитного алкоголя», очевидно, неправедно нажитого и доблестно изъятого. И неважно, что для телекартинки роль «элитного алкоголя» изображает какой-нибудь Red Label, красная цена которого — 20 евро в Duty Free. Зато звучит интригующе, классовую ненависть к потенциальному мздоимцу в народе пробуждает.

Но если серьезно, то роль продовольствия в скромных потребительских дозах, явно для индивидуального использования, в судебных процессах против чиновников вызывает вопросы. Тщательно и дотошно выясняются вполне рядовые и бытовые «угощения», за которые даже секретарша не станет заметно лояльнее к дарителю, не то что начальник управления. В конце концов, президентские новогодние «корзинки» с едой для журналистов пула у нас воспринимаются как признак внимания к челяди к скромным представителям важной для общества профессии. Никакого там «лояльность в обмен на еду».

Другое дело — эпизоды денежные. Здесь все гораздо интереснее, и — сложнее.

В суде, к примеру, стало известно, что с 2015-го и по 2018 год в кабинете Реутской уже была установлена прослушка, но с поличным ее не брали.

А вот главный свидетель в денежной, а не гастрономической, части показания свои меняла. Представительница зарубежной компании Лариса Рубцова в прошлом году провела два месяца в СИЗО, подписала явку с повинной, вышла на свободу, но потом отказалась от того, что говорила ранее.

— Меня доставили в здание ГУБОПиК МВД в 9.30 и допрашивали до 17.00, перерывов на отдых не делалось, один раз отлучилась в туалет. Никто не объяснил мне содержание ст. 27 Конституции, которая гласит, что никто не должен свидетельствовать против себя. Я оговорила и себя, и Реутскую в получении взятки, — оглашает заявление Рубцовой государственный обвинитель.

Интересно, что адвокат обвиняемой Андрей Санкович просил суд обратить внимание: несколько явок с повинной Рубцова написала, находясь в СИЗО, на свободе она говорила совершенно другое и не указывала, что передавала Реутской деньги.

На судах над медиками (и не только) это далеко не единственный случай, когда свидетель то сознается (обычно оказавшись в СИЗО), то твердит про оговор (обычно оказавшись на свободе). Благо процесс у нас не очень состязательный, и даже вызывающие недоумение доказательства вроде «два раза поела за счет свидетеля» могут удовлетворить суд.

Радоваться победе над очередным коррупционером мешает одно сомнение. Не возродили ли мы еще одно утраченное было искусство — искусство доноса?

Ольга Лойко, tut.by