Больной принцип

Бизнес не очень доверяет государству.

Есть нечто символическое, что презумпция добросовестности, назначенная ключевым принципом взаимодействия государства и бизнеса, названа на очередном заседании Совета по развитию предпринимательства «самой больной темой». Если именно этот «больной» принцип лежит в основе либерализации, то есть о чем беспокоиться.

Cама по себе идея презумпции добросовестности субъекта хозяйствования выглядит чрезвычайно симпатично. Дескать, никто не виноват, пока не будет доказано, что виноват. Остается искренне поверить в потенциальную невиновность бизнеса и не подозревать его ни в чем нехорошем. Правда, время от времени проводятся проверки, для того и существующие, чтобы выяснить, так ли проверяемый субъект добросовестен, как презюмируется. По итогам проверок всякое случается. А поскольку прописать в законодательстве каждый случай сложно, будем уповать на правоприменительную практику.

На самом деле бизнес стремится к добросовестности, лишь пока она выгодна. Если же от этого качества одна упущенная выгода, а то и прямой ущерб, бывает трудно удержаться от перехода на темную сторону добросовестности. Особенно если риск наказания выглядит приемлемым по сравнению с ожидаемой прибылью. Это прежде всего касается налогов, которые по экономическому содержанию для бизнеса - затраты, не сулящие никакого дохода, кроме осознания исполненной конституционной обязанности. А потому минимизация налогов экономически - вполне разумная деловая цель. Ведь извлечение прибыли согласно ст. 1 Гражданского кодекса и является целью предпринимательской деятельности. Это превращает презумпцию добросовестности в юридическую фикцию, форма которой никак не соответствует экономическому содержанию.

Чиновники обещают, что пункт 4 ст. 33 Налогового кодекса не станет реинкарнацией одиозного указа №488. Но внимание, которое уделяется сегодня «больной теме», свидетельствует, что сам бизнес не очень доверяет государству. Хотя бы потому, что этот пункт появился втихаря, без обсуждения с деловым сообществом и рабочей группой, готовившей в прошлом году новую редакцию кодекса.

Не успокаивает и то, что пока в СМИ не замечено скандальных историй о применении п. 4 ст. 33 НК. Ведь указ № 488 тоже не сразу обрел свою печальную известность. К тому же доктрина «основной цели» - сложный инструмент. Нужно время, чтобы МНС и КГК определились с такими понятиями как «уклонение от уплаты налогов», «злоупотребление налоговыми нормами», «искусственная схема», научились выявлять признаки и содержание схем агрессивного планирования, идентифицировать их бенефициаров и оценивать нелегальные доходы, полученные в стране и за рубежом.

Все эти понятия и критерии имеются в России и странах ОЭСР. Вполне можно воспользоваться богатым мировым опытом в этой сфере. За рубежом имеется также богатая судебная практика, причем весьма противоречивая, особенно в России. Достаточно с ней ознакомиться, чтобы обещания наших судей и контролеров насчет наработки правоприменительной практики показались не столько обнадеживающими, сколько угрожающими.

Всего этого достаточно, чтобы усомниться в серьезности рекламируемых «шагов по либерализации» и увидеть угрозу поэтапного наступления на попытки сэкономить на налогах (что, кстати, является сегодня мировым трендом). Не улучшает настроение и смягчение наказаний по некоторым статьям Уголовного кодекса. Там достаточно других норм, позволяющих держать в тонусе бизнес-сообщество. А потому у последнего не исчезает внутреннее чувство неуверенности. Не помогает ни респектабельный вид нового здания Верховного суда, ни пафосное обещание председателя Верховного суда Валентина Сукало «обеспечить верховенство права не в ущерб экономическому росту».

Сей афоризм выглядит чрезвычайно двусмысленно. Ведь верховенство права, если таковое имеется, никогда не бывает в ущерб экономическому росту. Зато отсутствие первого часто наносит непоправимый ущерб экономическому росту - если не сразу, то с небольшой отсрочкой. Если же данные категории противопоставляются или ограничивают друг друга, то обе цели выглядят попыткой угнаться сразу за двумя зайцами.

Например, чему способствует либеральнейший порядок регистрации юрлиц: росту деловой активности или размножению фирм-однодневок? Что несет указ № 399: спасение убыточных сельхозорганизаций или ограбление кредиторов, которых вынуждают на отсрочку, прощение долгов или их обмен на безнадежно неликвидные акции? Что верховенствует при раздаче индивидуальных льгот и вынесении «резонансных» приговоров?

Верховенство права означает, что никто не может быть выше закона, перед которым все равны, никто не может быть наказан иначе как в установленном законом порядке и только за его нарушение. Верховенство закона подразумевает, что все подзаконные акты и акты правоприменения подчиняются и не противоречат закону. Согласно естественно-правовой теории, все нормативные правовые акты - от Конституции до любой инструкции - и вся деятельность всех ветвей государственной власти должны быть подчинены защите достоинства, свободы и прав человека. Необходимым условием верховенства права является независимый суд, не зависящий от воли и капризов остальных ветвей власти.

Если такой набор имеется, государство можно гордо именовать правовым. Причем верховенство права не может ограничиваться исключительно экономическими отношениями. Оно столь же обязательно во всех остальных сферах: от бытовой до политической.

Формально процедурные атрибуты правовой системы, обеспечивающие верховенство закона, у нас имеются. Но именно закона, а не права. Потому как законы у нас легко корректируются под сиюминутные нужды бюрократии, лоббистов госмонополий и близких к власти бизнесменов. А если недосуг принять закон, нужные решения утвердят указами и декретами, даже формально не утруждаясь мнением общества.

Так что с обещаниями верховенства права надо поосторожнее. Ощущают ли себя бизнесмен, таксист, учитель, ученик и его родители, что государство полностью и безоговорочно защищает их имущество, достоинство, свободы и права? Или может из неких государственных соображений отобрать первое и проигнорировать остальное?

Обеспечить верховенство права невозможно несколькими красивыми, но неработающими постулатами. К примеру, принимать решения в пользу субъектов предпринимательской деятельности и граждан случае неясности или неточности предписаний нормативных правовых актов суды и госорганы обязывают подп. 9.1. директивы № 4, ст. 69 закона «О нормативных правовых актах» и п. 6 ст. 3 НК - специально в сфере налогообложения. Интересно, зачем столь очевидную вещь троекратно провозглашать в разных документах - как «ура» на параде? Не потому ли, что речь идет об очередной юридической фикции? То, что бизнесу и гражданам кажется неясным и противоречивым, для контролера или судьи выглядит вполне очевидным и логичным. Если кто-то сомневается, ему в установленные сроки в положенной форме разъяснят, что и как. Исходя из максимального учета законных интересов непонятливого просителя, но далеко не всегда в его пользу. Если, конечно, не удастся донести челобитную в высшие сферы и получить оттуда высочайшее повеление устранить правовую неопределенность или даже повернуть вполне определенную норму в пользу просителя.

Не случайно в индексе верховенства права, Беларусь занимает 66-е место среди 126 стран, тогда как еще в 2015-м - 50-е из 102. Подняться выше не позволяют именно те аспекты, которые определяют верховенство права. В середину рейтинга нашу страну «вытянул» только показатель «правопорядок и безопасность» - 27-е место. Несколько хуже с гражданским правосудием - 43-е место, уровнем коррупции (47) и уголовным правосудием (53). По остальным параметрам индекса дела обстоят куда хуже: 65-е место - правоприменение (на которое нам предлагается уповать в налоговых спорах), фундаментальные права - 94-е, открытость правительства - 111-е, ограничение власти государства - 113-е место.

Так что над верховенством права еще придется поработать...

Леонид Фридкин, «БелГазета»